И вдруг врывается муж и начинает крушить все вокруг, не обращая внимания на заходящегося в плаче сына, на мои слезы. Просто как ураган. Переворачивал стулья, долбил двери. Казалось, разверзся ад...
Мы с Мироном спрятались в детской, но это не спасало.
Андрей уже не контролировал себя, он выгнал няню, очень грубо разговаривал с моей мамой. Однажды я услышала, как Мирон перед приездом бабушки серьезно спросил: «Пап, а ты Малину (он так произносит имя Марина) не будешь обижать?»
...Небольшая передышка наступила, когда родился Богдан.
Тогда Андрей, прежний Андрей, вернулся. Снова помогал мне с сыном: играл с ним, купал перед сном...
Но мир длился недолго. Скоро все вернулось на круги своя — загулы, скандалы, квартира снова напоминала поле боя, где все перевернуто вверх дном.
Но и тогда я еще пыталась, что называется, сохранять лицо. Даже маме не обо всем рассказывала. Зачем? Изменить она все равно ничего не могла, только будет переживать. Это мой муж, моя семья, и я была намерена бороться за нее до конца. Бороться и терпеть. Без терпения ведь отношений не построишь. Мне казалось, если я перетерплю, наступит день, когда Андрей поймет, что делает. Я действительно верила в это.
...Забегая вперед, скажу, что день, когда Андрей передо мной извинился и предложил обвенчаться, чтобы скрепить наш союз, все же наступил. Но было уже слишком поздно. Ничего исправить было нельзя...
А пока я продолжала, сцепив зубы, ждать и надеяться на лучшее. Как выяснилось потом, далось мне это ох какой дорогой ценой...
Вскоре после рождения Богдана я стала очень плохо себя почувствовать. Перед глазами все плыло, я почти теряла сознание. Постоянно не хватало воздуха. Когда приехала «скорая», выяснилось, что у меня пульс 33 удара в минуту. Меня отвезли в реанимацию, прописали гору сердечных лекарств и, когда стало получше, отпустили домой. Через какое-то время все повторилось. «Скорая», реанимация, таблетки... И так снова и снова. Я будто оказалась между небом и землей.
Сколько меня ни лечили, причину приступов найти не могли. Пока наконец один врач не предположил: мои проблемы не сердечного происхождения. Просто я долгое время жила в ужасном напряжении и так глубоко загоняла переживания внутрь, не решаясь с кем-то ими поделиться, что организм в конце концов не выдержал. Сердце стало отказывать из-за того, что моя боль не имела выхода и, как ржавчина, разъедала меня изнутри.
...Богдан был еще совсем крохой, но мне стало понятно: надо возвращаться на сцену. Чтобы обеспечивать детей и себя, чтобы не проводить все время в четырех стенах, ожидая возвращения Андрея и думая о том, что он выкинет сегодня.
Андрей воспринял эту новость в штыки. «Так и скажи, что собралась развлекаться!»
— «Да при чем тут развлечения?! Я просто хочу работать!»
Но Андрея было не переубедить.
Мы тогда перебрались жить за город. Как-то собираюсь на гастроли, вдруг муж влетает в комнату, хватает чемодан и выбрасывает его в окно: «Ты никуда не поедешь!» — «Но я должна...» — «Не поедешь, и все!..»
Но я все же уехала. Эти сцены от раза к разу становились все яростнее и непримиримее. На Андрея ни действовали ни слезы, ни уговоры, он, казалось, вообще потерял способность слышать меня.
В загородном доме я чувствовала себя его заложницей. Родители далеко, защитить меня и детей было совершенно некому. Мы целиком и полностью находились во власти мужа, и это, видимо, еще больше его распаляло.
Андрей уже не просто издевался надо мной, но делал это изощренно, наслаждаясь моим унижением...
Выбраться из загородного дома можно было только на машине. И вот Андрей, зная, что ключи от машины — мой единственный оберег, придумал новую пытку. Он их забирал, а когда я просила вернуть, начинал бросать из одного угла комнаты в другой. Я бегала за ними, как собачка, а он, всякий раз опережая меня, успевал поднять брелок и снова швырял. Давай, мол, побегай за своими ключиками...
После этого случая я стала прятать свой паспорт и ключи под диваном.
Однажды я собиралась в Москву на звукозаписывающую студию. Андрей преградил дорогу: «Никуда не поедешь!
