Его единственными друзьями были книги.
— Однажды я совсем ослепну, и тогда у меня не останется ничего, кроме воспоминаний. Одним из них, самым светлым, будешь ты, недосягаемая девушка-мечта.
…Стоял жаркий июнь 1988 года, когда она впервые увидела Романа. Ей только исполнилось двадцать два, и она пришла пробоваться на роль в его новом триллере «На гране безумия».
Едва переступив порог, Эммануэль сразу же почувствовала какую-то неловкость. В центре пустой комнаты за столом сидели два немолодых человека и, говоря по-английски, хохотали как ненормальные.
Один из них — высокий и плечистый — был Харрисон Форд, второй — миниатюрный и худенький — Роман Полански. Завидев посетительницу, мужчины разом замолчали и с интересом уставились на девушку.
— Извините, я тут пришла, мне сказали — пробы... Впрочем, возможно… Простите... наверное, я опоздала, — сбивчиво начала Эммануэль.
Роман вскочил из-за стола и подбежал к девушке, комично сокрушаясь:
— Это надо немедленно переснять! Вы же не так должны войти! Сейчас вы выйдете за дверь, потом войдете. Так, возьмите жвачку, распустите волосы, сделайте тупое лицо и промямлите: «Ну че, чуваки, стрелку забивали?» Вот сделаете так — и мы с Харри вас сразу же возьмем. Мы ведь ее возьмем, да?
(Последнюю фразу он сказал по-английски.)
— О, yes, yes, — радостно закивал в ответ Форд.
— И это все? — удивилась Эммануэль.
— Ну да, — пожал плечами Роман.
— А… монолог Мишель, который меня просили выу…
— Да ну его в баню, — засмеялся Роман, морща свое лисье личико. В эту минуту ей показалось, что режиссеру лет пятнадцать, не больше. — Просто сделайте как я сказал. Ну, идите за дверь!
…На съемках Эммануэль каждый день открывала для себя что-то новое в характере Романа. Он оказался трогательным и заботливым. Не считал зазорным по нескольку раз объяснять ей, как лучше произнести текст, а если у нее все же не получалось и приходилось делать очередной дубль, не раздражался, не кричал, не швырял сценарий на пол.
«Я-то что —я потерплю, — дружески похлопывал он по плечу Эммануэль, — но вот как бы Форд не сорвался. Он, знаешь ли, парень с понтами. Индиана Джонс как-никак. Впрочем, вы так юны, леди, что это старье вряд ли смотрели…»
Полански не вылезал из джинсов, терпеть не мог расчесок, обожал мороженое, которое ему в перерывах приносили ассистенты, и редко повышал голос. Эммануэль украдкой наблюдала за Романом в студийной столовой: он завороженно рассматривал тарелки с едой, но в итоге чаще всего выбирал картошку и хлеб. Жадно съедал все до последней крошки и ломтиком до блеска вычищал тарелку.
Это потом он расскажет ей о голоде, пережитом в Краковском гетто, о гибели матери в Освенциме, о бродяжничестве и ужасающей нищете...
— Знаешь, что меня спасло в конечном итоге?
Игра! Я все время представлял себя в разных ролях, говорил сам с собой вслух... А после войны, в детских лагерях, играл во всех спектаклях подряд. Игра спасала. Ну как тебе это объяснить? Ты вот не умеешь играть, потому что тебе не от чего прятаться. Кстати, видел в театре твою сестру — в будущем она станет очень популярна, может, даже популярнее тебя. У нее дар: она — блестящая лгунья. Но не отчаивайся: ты старательная, и я уверен, однажды вырастешь в серьезную актрису… Главными ее проблемами Полански считал «неумение быть типичной современной девушкой»— Сенье не курила, не умела толком пользоваться косметикой, не владела современным жаргоном и слабо разбиралась в том, что нынче «круто».
Под дружный смех съемочной группы Роман пытался показать Эммануэль, как нужно играть ее героиню Мишель — презрительно сплевывать в сторону, спускать кепку на глаза и смачно втягивать ноздрями кокаиновые дорожки.
— Слушайте, у вас нет элементарных жизненных навыков, вы будто в монастыре жили! — как-то заметил Роман.
— Ну да, там и жила... — тихо отозвалась она.
— Шутите? — удивился Роман.
— Вовсе нет. Поэтому-то я ничего такого и не умею, простите, — вздохнула Сенье.
Роман принялся самозабвенно влюблять ее в жизнь: прочел целую лекцию о сортах мороженого и о том, что обычно носят девушки ее возраста, чем интересуются и какую музыку слушают. В этом субтильном немолодом мужчине с душой подростка она вдруг обрела первого в своей жизни друга, первую любовь. Эммануэль почувствовала вкус к жизни. Теперь ей было даже страшно представить, что произойдет, когда закончатся съемки и они разбегутся в разные стороны. Эммануэль хотелось всю жизнь ездить в его старом «Рено» с потертыми сиденьями и уютными теплыми пледами. Хотелось смеяться над его потешными ужимками, любоваться тем, как он пинает носком ботинка камешки на дороге, насвистывая что-то себе под нос.
