А утром папе позвонили и сообщили: «У вас родился мальчик».
Артемом меня назвали по святцам, что означало «сильный, здоровый»… Дедушке, знаменитому детскому писателю Советского Союза Сергею Владимировичу Михалкову, автору государственного гимна и председателю Союза писателей РФСР, не полагалось верить в Бога. Так что крестили меня мама и бабушка по отцовской линии — Наталья Петровна Кончаловская. Прихватив бутылочку с молоком, которое застывало на лютом морозе, они повезли меня в Загорск, к духовнику Натальи Петровны отцу Герману. Он и стал моим крестным. Никита Сергеевич, как обычно, был на съемках.
Дома Наталья Петровна приготовила новорожденному внуку «ложе»: обшила корзинку изнутри байковой пеленкой, сделала маленькую подушку.
В этой корзинке меня и показали маленькой Ане, которая была старше меня на полтора года. Она сказала: «Какая Кука!» и быстро ткнула пальчиком мне в глаз. После этого мама корзинку со мной старалась ставить повыше: на буфет или комод, чтобы Аня ненароком меня не достала...
На Николиной Горе на участке Михалковых стояло два дома. Один — бабушкин («дом Кончаловских»), другой занимали братья: на первом этаже жил отец, на втором — Андрон. Со временем к лестнице внутри дома добавилась лестница снаружи. Ее сделали из простого желания — лишний раз не беспокоить близких: у каждого из братьев своя семья, жена, дети.
Вокруг меня хлопотали три женщины: мама и бабушки — Наталья Петровна и Таисия Георгиевна, мамина мама.
Наталья Петровна Кончаловская — естественно, верующая. Таисия Георгиевна Малыхина — пока еще партийная (как-никак кандидат исторических наук). Но, несмотря на идеологические противоречия, их объединяла любовь к внукам. Хотя каждый из моих воспитателей старался внести свою лепту в процесс развития ребенка, считая, что лучше знает, что нужно для неокрепшего организма. «Надо успокоить, я возьму на руки!» — говорила мама. «Не брать!» — противился «сюсюканью» приехавший отец. «Ну нельзя так строго!» — вступалась за орущего ребенка бабушка Наталья Петровна. «Давайте разберемся…» — не отступала от научных подходов Таисия Георгиевна.
До сих пор помню вкусные застолья в «доме Кончаловских». Таточка, так мы звали бабушку, всегда сидела во главе стола, слева — отец, рядом — Андрон, а уже потом — гости.
Нас, детей, иногда пускали посидеть за столом вместе со взрослыми. Помню, каждый раз перед выходом к гостям бабушка меня причесывала. Сажала в своей спальне перед трюмо из карельской березы и, намазав мне голову кремом, приглаживала вихры щеткой. Мне приходилось терпеть эту «экзекуцию», и, чтобы отвлечься, я слушал пение бабушкиных любимых канареек. На ночь накрывали клетку покрывалом, чтобы все три канарейки спали, а не весело чирикали. Однажды мы с Аней решили дать бедным птичкам свободу и выпустили их из клетки. Бабушка потом ловила своих канареек по всему дому.
Помню вкус бабушкиных эклеров с ванильным кремом. Они готовились по особым случаям — никогда я не ел ничего вкуснее! Вначале выпекались эклеры, и когда остынут, их наполняли из шприца кремом.
А нам с Аней разрешалось до блеска вылизывать кастрюлю с остатками крема.
Канарейки, эклеры и бабушкины руки, колдующие над моей головой, — это и есть мое ощущение раннего детства…
Сейчас дети известных людей часто рассказывают, как им в советское время родители привозили из-за границы «дефицит» — либо модные джинсы, либо кроссовки, которыми они могли хвастаться перед сверстниками. Могу сказать, что у нас с Аней, может, это и покажется кому-то удивительным, подобного не было. Мой шкаф был всегда пустой. Мама покупала мне одни джинсы на вырост — чтобы хватило на несколько лет. Их подшивали, а потом по мере моего взросления отпускали. Талию я затягивал ремнем, чтобы они с меня не спадали.
Помню, однажды нашел в сарае папину армейскую форму: тельняшку, брюки, ремень с якорем и бескозырку — отец же служил на Дальнем Востоке, как я обожал его рассказы о Тихом океане! В общем, форма оказалась очень грязной, была побита молью, но она мне ужасно нравилась. Как-то я во все это облачился, и мы с мамой поехали в Москву на городскую квартиру. Мама замешкалась на улице. Вхожу в наш престижный дом один, направляюсь к лифту, а консьержка дорогу перегораживает и, брезгливо окинув меня взглядом с ног до головы, спрашивает: «Мальчик, ты куда?» Она явно приняла меня за беспризорника. И пока мама не появилась, категорически не хотела признавать во мне сына Михалкова. Мама долго потом меня отмывала от въевшегося запаха этой формы. А на океан я все-таки попал — когда снимал фильм «Карибский кризис» о подводных лодках. Но это уже другая история…
Да и с Надей приключился похожий случай.
