…Но вот Сен-Тропе остался далеко позади, они оба — синьор Кавалли и Лина Нильсон — нежились в шезлонгах на палубе проворно скользившей вдоль Лазурного Берега яхты. Роберто собственноручно приготовил пиццу, прямо тут, на яхте; он был потрясающим кулинаром и никому не доверял стряпню, если хотел хорошо пообедать. Приготовленные им баклажаны с сыром не шли ни в какое сравнение с самыми изысканными ресторанными. Однако настроение у Роберто явно испортилось: он получил по электронной почте какое-то письмо, видимо сильно огорчившее его. Молчал, курил свою любимую сигару и смотрел вдаль. Лезть человеку в душу Лине было неловко. В какой-то момент он сам прервал молчание:
— Небось думаешь, что я просто везунчик? Знаю, пресса пишет о моей удачливости, словно все всегда складывалось без моих усилий. Но это не так.
— Думаю, они имели в виду удачливость на любовном фронте, — решила польстить ему Лина. — Разве не так?
Нет. Или, вернее, не совсем так. Черт знает почему, но женщины, которых он любил больше всего, вдруг начинали к нему охладевать. Баловал он их, что ли, слишком своим обожанием? Хава Леви, эта израильская красотка, смуглая, с потрясающими изумрудными глазами и бесподобной задницей, просто убила его, повергла в пучину. Она работала во Флоренции в израильской фирме по производству кожи, потом, поддавшись на уговоры Роберто, переехала с ним в Париж: ему тогда нравилось подолгу там жить. Моделью Хава становиться никогда не собиралась, но она обладала врожденным вкусом: именно Хава помогла открыть и оформить первый магазин Кавалли в Парижe. Они вместе придумали обить стены синей замшей, а сиденья на стулья сшить из лоскутов. До Хавы у Роберто не было страсти к старинным вещам, его, напротив, тянуло ко всему ультрасовременному, но она подсадила его на антиквариат. Они с Хавой могли часами бродить по рынкам и лавочкам в поисках какой-нибудь французской вазочки или старинного бокала. Если попадался древний светильник, у Хавы хищно загорались зеленые глаза — Роберто обожал эти мгновения.
