...Толпа ахнула, и голова Марии Гамильтон, глухо стукнув о доски, скатилась к ногам Петра. Он поднял ее, поцеловал в губы и, обратившись к оторопевшей свите, начал спокойно объяснять, как устроена человеческая шея. Петр гордился своим знанием анатомии. Потом положил голову на эшафот, приказав отправить ее в Кунсткамеру.
...Смотритель умолк. Разумеется, его рассказ был намного короче и не содержал стольких подробностей. Да и откуда ему, сыну мелкого дворцового служителя, знать их? Мальчишкой он стоял на Троицкой площади и, вытаращив глаза, наблюдал, как скатывается в грязь отрубленная женская голова, а потом, уже дома, в нижнем этаже дворца, слышал сочувственные пересуды родни по поводу случившегося. Но богатое воображение императрицы дорисовало картину. К тому же она была хорошо осведомлена о нравах своего великого предшественника, конный памятник которому по ее велению недавно создал скульптор Фальконе.
Екатерина II в глубокой задумчивости молчала. Что творилось в ее душе? Сочувствовала ли она бедной молодой женщине, запутавшейся, преступной, но до конца преданной своей любви? Возможно, и так. Уж кто-кто, а императрица знала, что такое любовь.
Но вот она провела рукой по лицу, словно отгоняя ненужные мысли, и вежливо попрощалась с княгиней Дашковой. А уже в дверях обернулась, кивнула на сосуд с головой Марии и приказала: «Похороните ее».
