На российском телевидении важный юбилей — исполнилось 55 лет программе «Время», которая все эти годы выходит на Первом канале. О том, как все начиналось, мы поговорили с сотрудниками передачи — легендарным режиссером Калерией Кисловой и шеф-редактором Ольгой Ивановой.
Калерия Кислова, главный режиссер программы «Время» в 1977—2006 годах:
— Я начала свою работу на телевидении еще при Хрущеве, а уже при Леониде Ильиче Брежневе стала главным режиссером программы «Время» и в этой должности руководила трансляцией Олимпиады-80. Режиссером-постановщиком церемоний открытия и закрытия Олимпиады был Иосиф Михайлович Туманов. А мне нужно было красиво все снять. Летала я и на зажжение олимпийского огня в Грецию. Если отбросить эмоции и историческое значение этого события, могу просто сказать: это была напряженнейшая и ответственнейшая работа. На закрытии Игр в моем распоряжении было 11 ПТС (передвижная телевизионная станция. — Прим. ред.), в каждой сидел режиссер. Эти ПТС принимали изображение с пятидесяти камер. В мои задачи входило правильно расставить камеры по территории стадиона. И во время прямого эфира точно, в соответствии с моментом, выбрать камеру, с которой пойдет изображение в эфир. Вот такой пасьянс. Режиссер Туманов мне сказал, что если я умею держать секреты, то он мне расскажет один. И добавил, что, если я кому-нибудь проболтаюсь, он меня убьет.
Секрет был в том, что в финале церемонии Олимпийский Мишка улетит. Тогда я срочно попросила у руководства дополнительную ПТС, не сказав для чего. Никто, конечно, не обрадовался, потому что свободных ПТС уже не было, их и так свозили из регионов. Но отказать мне не могли и дали ПТС всего на две камеры. Одну я установила на смотровой площадке МГУ, а вторую — на вершине трамплина на Воробьевых горах. Эти камеры мне были нужны, чтобы снять летящего над Москвой Мишку. Две недели, пока шла Олимпиада, я, по-моему, даже спать не ложилась. Когда прошло закрытие, мы с коллегами пошли в бар… Я сидела выжатая и опустошенная, было такое ощущение, будто жизнь кончилась. Но все труды прошли не зря, наша церемония закрытия осталась в памяти людей всего мира. А мне дали орден и чуть позже присвоили звание заслуженного деятеля искусств Российской Федерации…
— Ваша жизнь сложилась самым причудливым образом. Девочка из глухого сибирского села выросла и оказалась в гуще событий политической жизни! И эти события «вашими глазами» увидела вся страна.
— Да, как только в 1944 году мне исполнилось 18, я поехала в Новосибирск поступать в театральный институт. В Новосибирске при театре «Красный факел» открывали театральную студию по образцу Школы-студии МХАТ. Студию я окончила успешно, но роман с театром не сложился. И в январе 1960 года я по воле случая оказалась в телевизионной студии Новосибирска. Когда вошла в аппаратную, показалось, будто поднимаюсь в космос: кругом много мониторов, все мигает. Испытала невероятные ощущения. За пультом сидят режиссер, ассистент и раздают короткие команды: «Внимание — кино, внимание — мотор». Тогда эфиры были только живые, видеозаписи не было. Одна передача закончилась — началась другая, люди в студии поменялись. Меня из аппаратной вытянуть было невозможно. Когда закончилась последняя программа эфира, я вышла совершенно оглушенная. И сказала: «Я хочу здесь жить». Меня сначала взяли на должность ассистента режиссера, но быстро всему обучили, и месяца через два я уже работала как режиссер, самостоятельно. Вела живые эфиры любой сложности — от футбола и хоккея до больших спектаклей.
В Новосибирске я проработала ровно год. Тогда на Центральном телевидении проводились дни разных городов — в течение одного дня по ЦТ шла программа краевого телевидения. На 30 января 1961 года назначили день города Новосибирска. И меня одну от режиссерского цеха отправили в Москву вести весь эфир — с двух часов дня до часа ночи, включая два спектакля. На Шаболовке меня встретила главный редактор редакции для детей и молодежи Валентина Ивановна Федотова. Она была нашим куратором и в день эфира ходила за мной из аппаратной в аппаратную. Но у меня все было расписано и отрепетировано по секундам. Так я и отработала всю смену. На следующий день на летучке для своих сотрудников Валентина Ивановна сказала фразу, которую мне потом передали: «Вот вы мне тут голову морочите — говорите, что одному режиссеру нужно по десять ассистентов. А из Сибири приехала девчонка и целый день провела одна!»
— В результате Валентина Федотова пригласила вас перейти на Центральное телевидение в молодежную редакцию. А как вы попали в программу «Время»?
— В «молодежке» я проработала около десяти лет. И настал момент, когда главный редактор редакции информации, создатель программы «Время» Юрий Летунов стал уговаривать меня перейти под его руководство. Я не сразу, но согласилась. Мне всегда было интересно развиваться и начинать что-то новое. Достаточно скоро Летунов предложил мне работать с первыми лицами. Я не отказалась, но он предупредил: «Ты должна быть готова к тому, что на этой работе есть рамки. Например, у тебя не будет права поехать за рубеж ни на отдых, ни по делам, только в командировку. И каждый день тебе придется докладывать, где ты проводишь вечер: и в будние дни, и в выходные, и в праздники». Я сказала, что у меня никаких секретов нет. Я заполнила подробнейшую анкету, рассказав про всех своих родственников до четвертого колена. Проверка длилась долго, месяца два, но я ее прошла. Так я стала работать с Брежневым и со всеми членами Политбюро. И в 1977 году стала лауреатом Государственной премии СССР за программу «Время».
— Случались ли на съемках с первыми лицами нештатные ситуации или все проходило гладко?
— Практически в каждой командировке бывали какие-то непредсказуемые проблемы. Поэтому я всегда приезжала заранее и проверяла каждый сантиметр помещения сама, от складочки на ковре, чтобы генсек не споткнулся, до состояния трибуны. В Белоруссии, например, трибуну пришлось подпиливать, потому что она оказалась высоковата для первого секретаря ЦК Компартии республики Петра Мироновича Машерова.
Возникли сложности и в Киеве. Нам предстояло снимать торжественное открытие монумента «Родина-мать» в День Победы, 9 мая 1981 года. Открывать должен был сам Брежнев, а над трибуной сделали такой навес, что хорошо снять людей, находящихся под ним, было бы невозможно. И я решила, что навес-тент надо демонтировать. Чиновники, ответственные за мероприятие, были категорически против: «А если дождь пойдет?» — «Раскроете зонтики, мы же Мавзолей не накрываем, все стоят в любую погоду», — парировала я. Но мои доводы не подействовали. Тогда я обратилась лично к Владимиру Щербицкому — первому секретарю ЦК Компартии Украины. Пригласила его заглянуть в объектив. Чтобы это сделать, ему пришлось подняться на трехметровую конструкцию, на которой была установлена камера. На меня, конечно, шипело его окружение, так как подъем был рискованным, зато Щербицкий удостоверился, что достойной съемки не получится, и тогда распорядился снять навес с трибуны.
В Тбилиси во время репетиции парада колонны войск и военной техники проходили очень близко к трибуне. Камеры некуда было поставить. Чтобы качественно снять мероприятие, мне требовалось сдвинуть или трибуну, или само шествие на два метра. Во время ночной репетиции парада я подошла к командующему Закавказским военным округом Игорю Родионову. Он сначала со мной даже разговаривать не захотел. Но узнав, по какому я вопросу, заявил: «Да вы просто снимать не умеете! Вы видели, как транслируют московские парады?» Я говорю: «Вы меня извините, товарищ генерал, но в Москве парады снимаю я». Лицо его вытянулось, он очень удивился: «Я был убежден, что так показать парад может только мужик». После этого трибуну, конечно, сдвинули.
А самая неприятная история произошла со мной в Ташкенте в 1982 году. Я сопровождала Леонида Ильича Брежнева в его масштабной командировке по Узбекистану. Было много разных мест, которые генсек посещал в ходе поездки. И каждый объект проходил предварительную проверку службой безопасности. Но внезапно возник незапланированный объект — авиационный завод. Узбекский лидер дал команду, чтобы его проверку провели местные органы, без участия Москвы. С оператором мы ехали в головной машине сопровождения Брежнева, в ней же находился полковник службы безопасности. Вдруг у него захрипела рация. Полковник ответил на вызов, и мы услышали его слова: «Но мы же не зачищали этот объект!» Однако ему начальник из Девятого управления приказал поворачивать на завод, так как Леонид Ильич решил ехать. Оказавшись на месте, мы сразу вошли в цех, оператор взял камеру на плечо. Леонид Ильич появился через десять минут с большой делегацией. А под потолком цеха был мостик для каких-то монтажных работ, рассчитанный на небольшой вес.
Посмотреть на генсека собралось большое количество рабочих, многие полезли на этот мостик. Когда вошел Брежнев, все двинулись к центру конструкции, и она проломилась. И так совпало, что люди упали именно на Леонида Ильича. А мы все это сняли. Началась паника, куча-мала вокруг Брежнева. Леонида Ильича вынесли и положили в машину. Из рабочих, кажется, никто не погиб, а генсек отделался переломом ключицы, правда, восстанавливался после этого долго. Мне сразу позвонили из соответствующих органов, сказали, чтобы эту пленку я не перегоняла, никому не показывала и лично привезла в Москву. Дали понять, что отвечаю за пленку головой. А это была не маленькая флешка, как сегодня, и даже не видеокассета, а объемный и тяжелый рулон. Моя командировка продолжалась, и таскать повсюду с собой этот рулон я не могла. Тогда председатель местного отделения Гостелерадио предложил оставить пленку в сейфе его кабинета. Моей ошибкой стало то, что я не забрала ключ от сейфа. И местные сотрудники КГБ без моего ведома изъяли видеоматериал. Узнала я об этом, когда по окончании командировки пришла забирать пленку. А председатель Гостелерадио Узбекистана ответил, что ее у него нет… В Москву я вернулась без ценного груза... И в течение месяца меня вызывали в КГБ или представители ведомства сами приезжали ко мне на работу. «Навещал» меня даже заместитель председателя КГБ генерал Цинев.
Рабочая обстановка стала невыносимой: вокруг меня образовался вакуум, коллеги меня как будто не замечали, при встрече просто «обтекали», не здороваясь. Но никаких приказов относительно моего увольнения не выходило, и я не знала, чего ждать. Все вокруг как будто замерли в ожидании распоряжения сверху. Наконец меня вызвали на Лубянку, привезли к председателю КГБ Андропову. В тот момент я была уверена, что все кончится плохо. Но с Юрием Владимировичем состоялся доверительный разговор, хотя до этого дня мы не были знакомы. Очень долго мы пили чай, задушевно разговаривали. Он ни в чем меня не заподозрил — я интересовала его как свидетель. Андропов спросил: «Как вам показалось, несчастный случай был специально подготовлен? Или случайность?» Я ответила: «Нет, что вы! Просто люди у нас очень любопытные. Вы только представьте: все, кого они видели только на портретах, вдруг вошли в цех. Вот рабочие и рванули посмотреть на генсека». Разговор закончился за полночь, Юрий Владимирович остался удовлетворен нашей встречей, а на прощание сказал: «Работайте спокойно». На следующий день в телецентре меня встречали приветливые лица…
— Так случилось, что вы работали и с первым президентом СССР, и с первым президентом России…
— Перед уходом Михаила Сергеевича Горбачева в отпуск, 3 августа 1991 года, состоялась плановая съемка. А у меня была установка: я всегда иду в отпуск одновременно с руководителем страны. Перед записью мы поговорили с Михаилом Сергеевичем. Я сказала, что в кулуарах слышала, будто в его кабинете будет ремонт. И попросила отдать распоряжение, чтобы для телевизионного оборудования сделали специальные розетки, куда мы могли бы подключаться. Но Горбачев как-то грустно на меня посмотрел и сказал: «Знаешь, Калерия, ремонт будет, да только нас с тобой здесь уже не будет». Эта фраза застряла у меня в голове и не дает покоя по сей день. Может быть, он что-то и предчувствовал. Я тогда ответила: «Михаил Сергеевич, вы-то будете». Он ничего мне на это не сказал. Но из отпуска в свой кабинет Горбачев действительно не вернулся. А я продолжила работать, но уже с Ельциным.
С Борисом Николаевичем я познакомилась, когда еще работала с Горбачевым. В тот раз мы сопровождали его на военный завод в Зеленоград. Но цех оказался «закрытым», и снимать нам не разрешили. Это был июль 1986 года, очень жаркий день. Я села на лавочку в тени, и через какое-то время ко мне присоединился Ельцин. Он спросил, можно ли присесть. Я ответила: «Конечно, Борис Николаевич». Ему понравилось, что я его узнала. А Ельцин тогда только недавно приехал из Екатеринбурга и был первым секретарем Московского горкома КПСС. Пиджак он расстегнул, стал обмахиваться бумажками. «Вы журналист?» — поинтересовался Ельцин. Я ответила, что режиссер программы «Время». Борис Николаевич начал расспрашивать, чем занимается телережиссер, а я в общих чертах рассказала — так и познакомились…
А в декабре 1991-го, на второй день после того, как Горбачев ушел в отставку, меня вызвал главный редактор и сказал, что надо поехать к Борису Николаевичу. И когда пресс-секретарь президента начал меня представлять Ельцину, Борис Николаевич сказал: «Мне Кислову представлять не надо! Мы с Калерией еще в 1986 году в Зеленограде на завалинке сидели». С Борисом Николаевичем у нас сложились очень теплые рабочие взаимоотношения, он, без сомнения, мне доверял. Получилось, что я была с ним с первого дня на посту и до последнего…
— И вы снимали его знаменитое новогоднее «отречение»?
— Да, дело было так: сначала съемочная группа под моим руководством 28 декабря 1999 года записала новогоднее обращение президента. После съемки я сказала: «Борис Николаевич, вы хорошо все прочитали». А он помолчал и ответил: «Вы, наверное, ко мне еще приедете. Я напишу текст сам». Дал помощникам распоряжение, чтобы елку в его кабинете не разбирали, и ушел. Тем не менее до Нового года оставались считаные дни, я смонтировала видео и даже отправила кассету Борису Николаевичу для ознакомления, но реакции из Кремля не последовало. 30 декабря, часов в шесть вечера, у меня дома раздался звонок: мне сообщили, что завтра в десять утра состоится запись нового поздравления от Ельцина. Группу попросили быть в том же составе. На следующий день в шесть часов утра мы все собрались у Спасской башни. За нами пришел офицер и препроводил в кабинет президента. Мы пришли, елка стоит, стол, кресло — все на своих местах. Первым делом нам нужно было загрузить новый текст в суфлер, по которому Ельцин будет читать обращение. Мы уже все подготовили, а текст не несут. Примерно в 9:45 к нам вышел Валентин Юмашев (зять и помощник Ельцина) с текстом. Машинистка в срочном порядке стала заводить новую речь в суфлер.
Оставалось минуты две до десяти, когда я подняла глаза на экран и увидела слова: «Я ухожу…» Тут-то я и поняла, что это будет за обращение. В кабинет снова влетел Юмашев и сообщил, что первый телеэфир должен выйти в двенадцать часов дня по всем каналам, то есть через два часа! А ровно в десять вошел Борис Николаевич, такой сосредоточенный, в уже затянутом галстуке. Ко мне подошла его дочь, она тоже работала в группе президентских помощников, и попросила: «Калерия, займите, пожалуйста, папу, пока текст допечатывается, но только не растрогайте его». И я некоторое время отвлекала Бориса Николаевича дурацкими разговорами, поправляла прическу, сдувала с пиджака несуществующие пылинки. Потом мне дали сигнал, что все готово. Я встала за камеру, сказала: «Мотор». Борис Николаевич, как я его учила, после команды выдержал три секунды и начал говорить…
Мы записали все с одного дубля. Я сразу же запись отдала, ее срочно увезли в «Останкино». После записи Борис Николаевич сказал: «Не будем нарушать традицию». Мы выпили по бокалу шампанского, и он подарил мне цветы — так было на протяжении многих лет. После чего Ельцин с помощниками ушел. А мои коллеги сразу же начали переставлять столы — готовить фон для записи поздравления от исполняющего обязанности президента Владимира Владимировича Путина. На Дальнем Востоке полночь наступает на семь часов раньше, и нужно было спешить. Как только завели в суфлер текст обращения Путина, вошел Владимир Владимирович...
Уже на пенсии Борис Николаевич написал книгу и пригласил меня на презентацию в Дом приемов на Ленинских горах. Проходя мимо моего столика, задержался и сказал: «Калерия, спасибо вам за все. Я в книге написал и о вас». Поцеловал меня и прошел на свое место. Чем вызвал недоумение сидевших со мной за одним столом Галины Волчек и Натальи Фатеевой. Мы не были знакомы, и они не смогли сдержать своего интереса. Волчек наклонилась ко мне: «Простите, пожалуйста, мы вас не знаем. Давайте познакомимся». С Натальей Фатеевой мы до сих пор перезваниваемся.
В должности главного режиссера программы «Время» я проработала почти 40 лет, вплоть до 2006 года. Но с программой не рассталась, продолжала выходить на работу в качестве режиссера-консультанта, даже перешагнув 90-летний рубеж, — до начала пандемии. Я счастлива, что не пошла по актерской стезе, а посвятила свою жизнь телевидению. Ведь театр, кино — это иллюзия. А программа «Время» — зеркало истории.
Ольга Иванова, шеф-редактор программы «Время»
— Ольга Владимировна, программе «Время» 55 лет! Расскажите, как она появилась на отечественном телевидении?
— Основатель программы — выдающийся журналист Юрий Летунов. Он был «информационщиком» от Бога, одним из создателей радиостанции «Маяк», а после пришел заниматься информацией на телевидение. Увлекался космосом. Когда появилась идея отправить в полет журналиста, Летунов в качестве одного из основных кандидатов даже проходил обследование в Институте медико-биологических проблем Минздрава СССР. Но программу свернули после смерти главного конструктора Сергея Королева, и Летунов нашел для себя не менее важное и полезное дело. Он стал главным редактором информационной службы телевидения — тогда она так называлась. Он же придумал и разработал бессменный алгоритм для теленовостей: сначала новости страны, потом международная часть, культура, спорт и погода.
Придумав верстку программы, Юрий Александрович стал решать, во сколько же эта передача будет выходить в эфир. И установил это время экспериментальным путем. Обычный советский человек заканчивает работу в шесть часов вечера. Что делал Летунов? В течение нескольких дней в шесть выходил с работы и ехал на транспорте в разные концы Москвы. Доехав, засекал время на ужин. Закладывал несколько десятков минут и на общение гражданина с семьей. А что после? Потом можно и на диван присесть и расслабиться. Летунов вычислил, что этот благословенный момент у большинства наших сограждан наступает примерно в 21 час. Нас, сотрудников, он наставлял: «Вы должны делать программу так, чтобы человек даже в расслабленном состоянии понял и усвоил всю информацию, которую вы ему предлагаете».
— Чем программа «Время» принципиально отличается от «Новостей»?
— Юрий Александрович всегда говорил: «Время» — это документальный фильм дня». Здесь дается наиболее полная, хорошо обработанная, выверенная информация. В дневных программах какая-то срочная новость может пройти как видео с текстом ведущего — у нас это называется «БЗ». Но уже в следующем выпуске она будет дополнена новыми деталями или выйдет в виде сюжета. Ну а в программе «Время» в репортаже будет собрана наиболее полная информация по теме.
— И немного о погоде?
— Погода была очень важной частью проекта Летунова. Вы не представляете, какое внимание он ей уделял! Погода шла на фотографиях с видами страны. Над этим работала целая бригада фотографов, которая ездила по республикам и регионам, постоянно обновляя фототеку. Советский человек в конце ежедневной информационной программы должен был видеть, в какой прекрасной стране живет. И не дай бог, если Летунову не понравится кадр, ракурс, свет, еще что-то — он просто рвал и бросал такое фото в лицо автору. А для того, чтобы прогноз погоды было смотреть приятно, нужна была хорошая музыка. Летунову понравилась песня французской певицы Мари Лафоре «Манчестер и Ливерпуль». И он пробил у высшего руководства разрешение взять музыку иностранного композитора Андре Поппа в главную новостную советскую программу! А это, поверьте, было непросто. Но для Летунова преград не было. Кстати, наш сегодняшний руководитель Кирилл Клейменов примерно такого же склада человек. Я все время говорю, что он мне Летунова напоминает своим отношением к делу. Летунов, Королев, Курчатов — такой вот человеческий типаж.
— А когда погоду стали читать ведущие модельной внешности?
— Со временем фото с пейзажами сменили профессиональные синоптики — солидные женщины, одетые и причесанные в классическом советском стиле. Был у нас политобозреватель Анатолий Овсянников. Полиглот. Работал корреспондентом в Токио. Вел «Международную панораму». Так он все время, когда приходил на выпуск, сокрушался: «Погоду должны модели вести! А у нас кто? В погоде секс должен быть! Секс!» Ну в 90-е мы к этому «сексу» пришли. Теперь про погоду рассказывают в основном очаровательные женщины. Мужчины редко. Жаль только, Толя до этих времен не дожил — погиб в автокатастрофе.
— Ольга Владимировна, вы работаете на телевидении уже более полувека. А как вы попали в этот таинственный мир по ту сторону экрана?
— Так получилось, что мои родственники были среди тех, кто нашу редакцию создавал, и я прекрасно знала, насколько это тяжелый хлеб. Поэтому сама на телевидение не стремилась. Образование у меня историческое. Но в то время, когда я оканчивала институт, в «Останкино» создавали справочно-информационную службу, и в ней был международный отдел, в котором освободилось место. А я неплохо знала английский язык — вот мне и предложили попробовать… Услугами «справочной», как нас называли, охотно пользовались все редакции. Литдрама, кинообъединение «Экран» под руководством Марлена Хуциева, киноредакция — все шли к нам за помощью. Из редакции «молодежки» нас очень любил Анатолий Лысенко. Удивительный человек! Когда приезжал из очередной командировки, всегда приходил делиться впечатлениями. И конечно, редакция информации работала с нами в самом тесном контакте.
Спустя два года работы в «справочной» мне предложили перейти в редакцию информации делать «Международную панораму». А еженедельная большая программа — как вечно больной ребенок, не отпускает тебя ни на минуту. И создают такие передачи только команды единомышленников. Долгие годы «Международную панораму» делала Нина Леонидовна Иванова. Моя однофамилица. Она же руководила международным отделом редакции. Телевидение ей очень многим обязано. С нас она драла три шкуры, но при этом попасть к ней в отдел было непросто. И никому спуска не давалось! Под ее руководством работали Олег Добродеев, Сергей Доренко, Владимир Молчанов, Александр Гурнов (сейчас политобозреватель RT), Алексей Денисов (сейчас главный редактор канала «История»). Будущие звезды НТВ Татьяна Миткова, Владимир Кондратьев, Михаил Осокин. Однажды Володя Кондратьев сломал руку. Бежим к начальнице: «Нина Леонидовна, Володя руку сломал!» — «Какую руку? Правую или левую?» — «Кажется, левую…» — «Значит, правой он писать может!» И все: никаких сантиментов! Мы, конечно, на нее часто обижались, потому что требования были очень высокими, но ценили и уважали.
Вели «Международную панораму» блестящие журналисты Генрих Боровик, Александр Бовин, Всеволод Овчинников, Борис Стрельников. Кстати, Борис Стрельников и, пожалуй, самый популярный в то время журналист «Комсомолки» Василий Песков первыми из советских журналистов проехали через всю Америку. А мы потом зачитывались их книгой «Земля за океаном». Так что на работу ходили с удовольствием.
Руководителем Центрального телевидения был Энвер Назимович Мамедов. Человек уникальный, знает несколько языков, работал переводчиком на Нюрнбергском процессе. После общения с ним даже в течение пяти-десяти минут у тебя возникает ощущение, что ты вырос на голову. Поразительно даже то, как он читал тексты: брал толстую папку, пролистывал ее, задерживаясь на каждой странице не более трех секунд, а потом говорил: «На 25-й странице поправьте вот этот момент, пожалуйста». Если сотрудники узнавали, что на общем партийном собрании будет выступать Мамедов, то свободных мест в зале не было. А потом месяцами его цитировали по коридорам «Останкино». Нам, информационщикам, он говорил: «В информации не работают. В информации вламывают».
Но вламывать в «Международной панораме» после рождения ребенка было проблематично, и я перешла в группу редакторов-международников программы «Время». А с 1991 года работаю шеф-редактором. Трудимся двумя бригадами в графике неделя через неделю. Это называется «выпуск». Одна бригада работает с ведущей Екатериной Андреевой, а наша — с Виталием Елисеевым. Мы с ним вместе трудимся уже много лет и всегда на одной волне.
— Ольга Владимировна, получается, вы стали шеф-редактором программы «Время» на стыке эпох: одна страна разрушалась, а на ваших глазах возникала новая. Что в это время происходило в телецентре?
— Да, я стала шеф-редактором именно в 1991 году. Наша ведущая Ирина Мишина даже потом шутила: «Мы с Олей Ивановой развалили СССР». Именно ей пришлось зачитать новость о принятых в Беловежской Пуще соглашениях. Эта информация пришла в студию за несколько минут до конца эфира… А что касается перемен, так они у нас происходят постоянно. Правда, я имею в виду научно-технический прогресс. Все самые передовые технологии мы осваиваем первыми. А с теми, кто не готов перестраиваться, рано или поздно редакция расстается. Так было всегда. Например, в эпоху пленки шумы или музыку подкладывали при монтаже. Но вот появилась технология Betacam, и стало возможно писать видео сразу с живым звуком. Настоящий прорыв! Но многие режиссеры старой закалки не хотели это принимать. Предпочитали работать по привычной схеме, говорили: «Лучше я здесь музычку подложу». А это уже прошлый век… Вот и я в свои семьдесят с лишним постоянно осваиваю новые технологии. Учимся в выходные дни. Иначе отстанешь от ракеты по имени «Время», 55 лет мчащейся вперед под музыку Свиридова…
Когда пять лет назад мы отмечали 50-летие программы, в студию приходили коллеги из нашей «старой гвардии». По сторонам смотрели с изумлением. Ведь сегодня студия выглядит как космический корабль. «Как ты здесь работаешь?!» — спрашивали они меня. «Ребята, все то же самое, — отвечала я, — только в сто раз быстрее!»
— Какие накладки случаются чаще всего во время эфира? В фильме Владимира Меньшова «Зависть богов» есть сцена, в которой героиня Веры Алентовой ползет под камерой к диктору Анне Шатиловой и подкладывает прямо в кадре новый текст.
— Да, наш режиссер Ирина Туркина как раз консультировала этот фильм. Ничего особенного не было в том, что редактор подползал на коленях к столу диктора и во время эфира вносил правки в текст. Я вам расскажу случай из своей практики. Когда в 1982 году между Великобританией и Аргентиной шла война за Фолклендские острова, у нас постоянно обновлялась информация о ходе противостояния, и прямо во время эфира приходили новые данные, цифры, например о потерях. Во время одного из таких выпусков мне пришлось подползти к Игорю Кириллову и прямо в текст, который он в этот момент читал в эфире, внести своей рукой правки.
— Какие еще бывают нештатные ситуации в студии?
— Слушайте, это норма жизни. Я всегда говорю, что у шеф-редактора, как у капитана подводной лодки, есть восемь секунд, чтобы принять решение. А может быть что угодно. Во-первых, технический сбой. Вот поехала передвижная телестанция с корреспондентом на прямое включение, и вдруг начинается такой ливень с градом, что техника отрубается. И в студии начинается переверстка. Но что бы ни происходило, программа «Время» будет в эфире. Здесь у нас мартеновский цех!
Поэтому молодым я всегда говорю: если вы хотите работать в информации и серьезно заниматься новостями, учтите, что это добровольная пожизненная каторга. Но очень интересная. Каждый день весь мир на ладони. Это действительно тяжелый хлеб и ежедневные нервы. Ответственное отношение к делу и уважение к зрителю — главное в нашей работе.
Если вы спросите, как мы выходим в эфир, я честно отвечу: «Не знаю!» И никто из нашей команды не скажет, как самоорганизовывается этот процесс под названием «Время». Наш незабвенный Юрий Александрович Летунов всегда повторял: «Я не могу в жизни понять двух вещей: как в карамельку попадает начинка и как выходит в эфир программа «Время». И я с ним абсолютно согласна.
Телевидение — игра командная. Здесь один в поле не воин. Конечно, от каждого зависит многое, но успех тут общий. У нас есть такое словечко: «взлетаем» — то есть выходим в эфир. А что нас в этом космосе ждет? Что нам там прилетит? Покажет «Время».
