На днях в книжных магазинах появится книга «Владимир Этуш. Старый знакомый». Редакция «7Д» давно дружит с вдовой актера, Еленой Этуш. К столетию Владимира Абрамовича она собрала материалы о любимом муже, не издававшиеся прежде. В том числе его дневниковые записи, эксклюзивные материалы о его фронтовой службе, воспоминания учеников и коллег. И именно нам первым предоставила право опубликовать часть этих воспоминаний.
Тигра не достали и заменили на барсука (из выступлений перед зрителями)
«Пока я не начал сниматься в кино, я был весел, здоров. Сейчас я стал нервным, начал з-заикаться. Все время хочется кого-нибудь за что-нибудь укусить. Жена жалуется, что по ночам бужу ее криками «Мотор! Начали!», а наутро ничего не помню. Я давно уже соучастник, и мне трудно говорить о кино объективно, но первое впечатление, свой первый съемочный день я не забуду никогда. Это как первая любовь или, если хотите, первый поцелуй. Очень хороший сценарий: главный герой — физик, героиня — филолог. Традиционный спор между физиками и лириками. А мне предложили попробоваться на друга главного героя, который ни к литературе, ни к физике, ни, тем более, к любви никакого отношения не имеет. «Ну как вам мой сценарий?» — первое, что спросил режиссер, когда пригласил меня на беседу. Это был бурный и громкий молодой человек в немыслимой куртке с огромным количеством молний, одна была даже на спине. «Ничего, — говорю, — лирическая комедия». — «Комедия?.. Какая же это комедия, старик? Нет, это, голубчик мой, мистерия, одна только сцена с тигром чего стоит!» — «А где в сценарии сцена с тигром? Я что-то не заметил». — «Есть, старик, есть! Надо уметь читать сценарий, это не центральная ваша сцена. «Объяснение с родителями невесты» помните?» — «Помню. Но при чем тут тигр?» — «Так я этот эпизод в цирк перенес! Представляешь, какой драматический будет эффект! Вы внизу разговариваете, а по проволоке идет бенгальский тигр при свете бенгальских огней!»… Когда снимали этот эпизод, по проволоке ходило что-то вроде барсука. Тигра не достали, лев не умел ходить по проволоке, а леопард бюллетенил. Поэтому помреж нашел другого зверя. Так я познавал законы кино. В кино можно заменить что угодно на кого угодно, без особого ущерба…
Итак, первый съемочный день. Это было на натуре, где-то в Карпатах, куда мы выехали снимать подмосковный ландшафт. Поразило меня огромное количество народу, слонявшегося по съемочной площадке. Все были при деле, но никто ни за что не отвечал. Красили зелень. Да, да, прекрасную натуральную зелень красили в какой-то отвратительный рыжий цвет. Потому что натуральная зелень на отечественной пленке выходит бурой, а если ее подкрасить в рыжий, то на экране она будет смотреться натурально зеленой. Тогда меня это поразило, потом я привык. Снимаясь в «Оводе», стал свидетелем, как красили серую лошадь в белый цвет, так как на пленке она выходила черной. Что там лошадь — бывало, что и артисту волосы перекрашивали, правда снимали в итоге другого…
Отрастил усы ради роли Саахова
Готовясь к роли Саахова, я решил отрастить усы, национальные по форме. Я выращивал их как редкую культуру, по всем правилам агротехники: пропалывал, окучивал, удобрял... Но первое, что мне сказал Гайдай, когда я приехал к нему на съемку: «Что это вы себе приклеили?» Я говорю: «Не приклеил, а вырастил для роли — это настоящие усы». — «Это настоящие?! — усмехнулся режиссер. — Вот мы вам приклеим — будут настоящие!» И тут я понял другой закон: в кино нет ничего настоящего.
Вернемся к моим первым съемкам. Когда выкрасили зелень, стали ждать солнца. Солнце наконец вышло из-за облаков и осветило этот перекрашенный клочок закарпатской природы, изображающей Подмосковье. Режиссер поставил актерам задачи, долго добиваясь от исполнителей того, что он хотел. И вот, когда те прочно вошли в образ, когда ассистент уже был готов щелкнуть хлопушкой, стали спорить, на что в кадре артисту садиться — на стул или табуретку. Не могли вспомнить, на чем он сидел в предыдущих кадрах… Решили снимать стоя. Режиссер скомандовал: «Мотор-р-р!» Хлопнула хлопушка… И в этот самый момент солнце, конечно, зашло за облака. «Стоп!» — скомандовал режиссер. Все взоры устремились в небо. Началось гадание — как скоро вернется солнце… Дождались — солнце сжалилось над нами. Мир светлеет, режиссер кричит: «Внимание! Приготовились к съемке! Мотор-р-р!..» Но главный герой заявляет, что еще не вошел в образ, а только на пути к нему. «Немедленно войдите в образ, не то зайдет солнце! — кричит режиссер. — Начали!» Солнце светит, аппарат стрекочет, актеры играют, снова хочется жить. «Стоп! — говорит оператор. — Кончилась пленка, надо перезарядить».
Режиссер хватается за голову: «Довольно! Будем снимать другую сцену — «купание героини». Автор, присутствующий на площадке, заявляет, что в его сценарии нет никакого купания героини. «Не знаю, как в вашем сценарии, а в моем фильме героиня будет купаться. Послушайте, актриса молода, хорошо сложена, играет, прямо скажу, средненько, поэтому пусть купается. Конечно, если бы это была Сара Бернар или Ермолова — я бы ее не стал мочить в воде. Но эта на суше теряется — не знает, куда руки девать. В воде будет чувствовать себя свободнее». — «Скажите, — подступает к автору героиня, — почему вы не хотите, чтобы я купалась? Вы сами знаете, что сейчас творится на Западе — тихий ужас, сплошной стриптиз! А мы должны противопоставить ихнему сексу наш бодрый и жизнеутверждающий секс. Два мира — два секса, мой дорогой. И потом, почему я должна что-то скрывать от своих товарищей по работе?»
Не дожидаясь команды режиссера, актриса начинает раздеваться. Сцена в воде тоже проходит трудно. Выясняется, что актриса не умеет плавать. Осветитель острит: «Выплывет по системе Станиславского!» Снова крики: «Мотор-р-р! В воду!»... Тут я понял еще один закон: в кино артист ничего не значит, главное — монтаж! Все мучения разом кончаются неожиданным дождиком, который возвращает зелени естественный цвет и останавливает съемку. Кажется, что и у природы иссякло терпение. Все потерпевшие, виновных нет. И знаете, что самое ужасное, — мне захотелось потерпеть еще раз.
Как Ильинский на банкет к Сталину ходил
Из всех кинофильмов, в которых я снялся за жизнь, не все можно считать удачными. Например, «Старый знакомый» Игоря Ильинского не имел большого успеха. Несмотря на то, что в нем играли популярнейшие артисты: Мария Миронова, Сергей Филиппов, Николай Рыбников и Алла Ларионова, Тамара Носова, сам Ильинский! Я снялся в роли режиссера массовых зрелищ Самецкого — этакого афериста и пройдохи, который возомнил себя гением. Игорь Владимирович Ильинский, видимо, «погорел» на том, что пожелал «дважды войти в одну реку» — повторить успех своего знаменитого директора Дома культуры Огурцова из «Карнавальной ночи» Эльдара Рязанова. Но я был рад работе и общению с этим великолепным актером и крайне занимательной личностью. В редкие минуты отдыха Ильинский много рассказывал мне об известных людях, с которыми судьба его сводила, и о забавных случаях из своей актерской жизни.
Шел 1938 год. Приближалась очередная годовщина Октября. В Кремле готовились ее отмечать. Примерно за две недели до праздника Игорю Владимировичу позвонил человек из соответствующей службы и сказал: «Седьмого ноября вас приглашают в Кремль на торжественный обед в честь годовщины Революции. Подготовьтесь. Вы будете выступать». Ильинский поблагодарил, повесил трубку и стал думать, с чем ему выйти к столь высокопоставленным зрителям. Выбрал рассказ Чехова «Пересолил». В день концерта за Ильинским загодя пришла машина, и через Спасские ворота его привезли в Кремль. Проводят в небольшую комнату и говорят: «Подождите здесь». Ильинский ждет. За дверью тишина, полумрак. Затем появляется другой сопровождающий, ведет Ильинского в следующую комнату: «Ждите здесь». Через какое-то время опять появляется новый сопровождающий и отводит Ильинского уже в третью комнату. Артист ждет. Но на этот раз за дверью уже слышен отдаленный гул людских голосов. Вдруг дверь распахивается, и Ильинского проводят в огромный Георгиевский зал. Горят люстры, сверкает паркет. В центре зала стоит длинный стол, уставленный выпивкой и закусками. За столом сидят члены политбюро и правительства, а по обе стороны большого стола притулились небольшие столики для приглашенных. Все пируют. Шум, гвалт, смех, дым коромыслом! Ильинского проводят в угол зала, где устроена небольшая сцена для артистов, и говорят: «Начинайте!» Игорь Владимирович поднимается на эту сценку, тоскливо оглядывает жующую публику и начинает читать рассказ Чехова «Пересолил». Никто, конечно, его не слушает. Но что делать — выступать-то надо... А по сюжету рассказа герой зовет сбежавшего извозчика: «Клим! Климушка!» И Игорь Владимирович, чтобы привлечь к себе внимание, как завопил: «Клим! Кли-и-имушка!» И тут зал отреагировал…
После слова «Климушка!» наступила мертвая тишина. Все, как по команде, повернулись сначала в сторону Клима Ворошилова, тоже крайне озадаченного этим обстоятельством, а потом с такой же фантастической синхронностью обратили свои взоры на бедного Ильинского. Воодушевленный завоеванным в неравной борьбе вниманием, Ильинский продолжил чтение. Глаза его вдохновенно заблестели. Однако зал, быстро поняв, в чем тут дело, снова загудел и отвернулся от выступающего. Игорь Владимирович, закончив выступление под жиденькие аплодисменты, сошел с эстрады.
Ильинский долго болтался по огромному залу в надежде, что отыщет для себя какое-либо пристанище. Наконец он увидел знакомые лица и подошел к столику. Навстречу поднялись певицы из Большого театра — Барсова и Шпиллер. Ильинский радостно поздоровался с ними и тут заметил справа от себя протянутую руку с бокалом. А за спиной услышал хрипловатый, с едва заметным грузинским акцентом, знакомый всем голос: «Здравствуйте, товарищ Барсова! Здравствуйте, товарищ Шпиллер!» Барсова ответила: «Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! С праздником!» Ильинский замер, потеряв дар речи и боясь пошевелиться. А Барсова, желая помочь Ильинскому выйти из затруднительного положения, представила его Сталину: «Иосиф Виссарионович, это Игорь Владимирович Ильинский! Он замечательно сыграл бюрократа Бывалова в фильме «Волга-Волга». Сталин показал рукой с бокалом в сторону Ильинского, у которого в ту же секунду, как по волшебству, в руках появился точно такой же бокал, и сказал: «Вы — бюрократ, и я — бюрократ! Так давайте выпьем за искоренение этого вредного явления!»
Гайдай твердил: «Не смешно!»
Еще до «Кавказской пленницы» мне доводилось играть людей с Востока и Кавказа, например, в «Адмирале Ушакове» — флотоводца Сеид-Али, а в «Председателе» с Михаилом Ульяновым — полковника Колоева, начальника ГБ области. Потом я перестал принимать эти предложения, потому что боялся стать заложником актерского типажа. И когда мне предложили сыграть в «Кавказской пленнице» Саахова, я колебался и поначалу отказал Гайдаю. Но все же авторитет режиссера заставил меня изменить решение. Был и другой момент, который не прибавлял мне уверенности. В «Кавказской пленнице» пришлось существовать рядом с комедийной троицей Вицин — Моргунов — Никулин. И я долго не верил в свой успех в картине, ведь быть смешным на их фоне казалось просто невозможным. Сколько было мучений! Как сыграть, чтобы не нарушить жанра комедии и в то же время не быть подавленным этими артистами? Леонид Гайдай, выстраивавший сюжет, как цепочку трюков, аттракционов, буквально по минутам, требовал от актера «смеховой точки». «Владимир Абрамович, не смешно», — то и дело говорил он, глядя на секундомер. Я оправдывался: «Леонид Иович, смешно должно быть в результате». — «Когда? После картины?» — «Нет, в результате логики развития сцены».
Мне очень помогло партнерство с Фрунзиком Мкртчяном. Всегда хорошо, если партнер умеет импровизировать. И Фрунзик это умел. Мкртчян сразу подхватывал твою импровизацию или сам предлагал неожиданное решение. Он живой артист с подвижным темпераментом, и это видно на экране. Некоторые фразы рождались у меня прямо «на ходу». В частности, знаменитая «Шляпу сними!». А дело было так: уже прозвучала команда «Мотор!», у меня в руках поднос, вино, цветы… Я иду к невесте и вдруг понимаю, что в шляпе. Делать нечего, в кадре Фрунзику говорю: «Шляпу сними!» Он переспрашивает: «Что?» — «Шляпу сними!» И эту фразу при монтаже Гайдай оставил в картине. Потому что Фрунзик удачно подхватил мою импровизацию. Со мной часто разговаривают моими фразами из «Кавказской пленницы», ставшими крылатыми: «шляпу сними», «садись пока», «горячий-горячий, совсем белий» и так далее. И многие из этих фраз — моя импровизация, поскольку действительно хотелось выделиться на фоне знаменитой комической троицы. И даже на вручении мне ордена «За заслуги перед Отечеством» Президент Владимир Владимирович Путин спросил меня: «А шляпу продал?» Это было правдой. Меня однажды пригласили на благотворительный аукцион, где я и разыграл эту шляпу.
Как я уже говорил, до Саахова я сыграл типичного номенклатурного гэбиста Калоева в фильме «Председатель». И тогда один мой знакомый сказал: «Знаешь что, ты на Кавказ не езди — тебя убьют». Я посмеялся. А когда сыграл Саахова, тот же знакомый обнадежил: «Теперь и на Кавказ ехать не надо — они и в Москве тебя убьют». Но все вышло наоборот. Как-то между репетицией и спектаклем я заехал на Черемушкинский рынок. Торопился, поэтому бодро прошел по территории рынка, совершенно позабыв, что кругом полно выходцев с Кавказа. И вижу, что собирается целая компания, которая следует за мной. Я думаю: «Сейчас нападут. А как защищаться? Придется авоськой отбиваться…» Действительно подходят… «Ты Саахов?» — «Да, я», — отвечаю. И вдруг все вокруг стали одаривать меня — кто чем торговал! Еле ноги унес — не отпускали! Для них товарищ Саахов стал едва ли не национальным героем.
Воры возвращали награбленное уже из ломбарда
После фильма «Кавказская пленница» я очень сдружился с Юрием Никулиным. Когда он звонил, называл меня: «Вова, мальчик!» А с Леонидом Гайдаем и Ниной Гребешковой мы стали дружить семьями — ходили друг к другу в гости. У Гайдая я потом снялся еще в двух легендарных народных комедиях: в фильме «12 стульев» сыграл инженера Брунса, а в картине «Иван Васильевич меняет профессию» — стоматолога Шпака. Эта роль принесла мне в народе успех не меньший, чем образ Саахова… Уже в ХХI веке приезжаем с женой в Геленджик на отдых и через некоторое время получаем телефонный звонок: «Товарищ Этуш, вашу квартиру обокрали», — это сотрудник вневедомственной охраны нашего дома в Москве. Я растерялся, спрашиваю: «А что украли?» Пауза… «Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных…» Сотрудник не смог сдержаться, чтобы не пошутить репликой моего же персонажа из «Ивана Васильевича…». После он, конечно, извинился и рассказал, что произошло… История ограбления моей квартиры активно обсуждалась в СМИ, и в один прекрасный день… воры вернули часть украденного, подбросив ценности в мешочке к двери квартиры. Прилагалась и записка: «Уважаемый Этуш! Извините нас, не хотели Вас обидеть, но очень были нужны деньги. Вещи были заложены. Сейчас возвращаем часть, остальное вернем потом. Не держите на нас зла». Оригинал записки милиция нам не отдала, но на память сделали копию. Вся эта история показывает степень народной любви к комедиям Гайдая. Этот юмор — вне времени. Гайдай не зря с секундомером стоял. И если он чувствовал, что получается не смешно, эпизод дорабатывали и переснимали».
Мария Аронова: «Этуш не потребовал извинений и не унизил»
«Мне повезло: я много лет выходила на сцену с этим великим артистом в спектакле «Дядюшкин сон». Для меня вообще это судьбоносный спектакль. И космическое испытание. Владимир Абрамович — человек, с которым очень трудно, а мне особенно: это мой ректор, народный артист и просто недосягаемая высота. У нас был конфликт с Владимиром Абрамовичем во время одной из репетиций. Однажды мне пришлось привести с собой в театр сына — не с кем было его оставить, и я попросила у моего учителя и режиссера спектакля Владимира Владимировича Иванова разрешения взять Владика с собой. Ребенка посадили в оркестровую яму, и он там тихо сидел какое-то время. Потом что-то случилось, он задел то ли стол, то ли стул, раздался шум. А в это время Владимир Абрамович как раз произносил свой текст, но из-за шума сбился и рассердился. Он подошел к оркестровой яме, глянул в нее своим грозным взглядом и строго громко сказал: «Ты мне помешал!» От страха сын… описался. А я с собой ничего поделать не могу, когда речь идет о моих детях. Я схватила Этуша за запястье и сильно дернула его за руку. Ну и… сказала все, что считала нужным сказать в тот момент. Взяла сына и повела его в гримерку переодеваться. Следом пришел взволнованный режиссер. Я вся в слезах: как я могла, какое имела право кричать на своего партнера, моего кумира, моего ректора! Иванов спросил сочувственно: «И что ты теперь будешь делать?» Как — что? Извиняться! И на ватных ногах пошла в гримерку к Этушу. Пересекла сцену, попала на мужскую половину, постучала в его дверь. Владимир Абрамович сидел задумчиво перед зеркалом. Не знаю, что на меня нашло, но я с порога выпалила: «Знаете что? А я вас совершенно не боюсь!» Еще и пальчиком погрозила. И вышла вон. Но не успела отойти от гримерки, как услышала громкий смех. Это Владимир Абрамович смеялся!
С этого момента все вопросы нашего дальнейшего общения были сняты. На следующий день на репетиции мы работали так, как будто ничего не произошло. И никогда больше не вспоминали эту историю. Он не потребовал извинений (а мог бы, и был бы прав!), не унизил, не поставил на колени. Он просто сделал вид, что ничего не случилось. Он очень мудро, по-отцовски повел себя, и я увидела в нем отражение своего отца. Мой папа — жесткий человек, очень требовательный, но те, кто допущен до папиной души, влюбляются в него безоговорочно и навсегда. Вот и Этуш очень похож на него: нежный, ранимый, заботливый, фантастический человек, но в броне, за которую мало кому позволялось заглянуть. Мне, к счастью, было разрешено…
А еще Владимир Абрамович страшный хулиган. Он любил импровизировать. Мог «подставить» тебя на сцене, вызывая на совместную импровизацию. И получал несказанное удовольствие, глядя на результат этих экспериментов. Но нужно было заслужить эту честь — чтобы Владимир Абрамович захотел с тобой поиграть в свою игру. У него была одна сцена в спектакле, когда Этуш от лица старого князя говорил: «Вы знаете, меня безумно мучает геморрой». Так написано у Достоевского, но на сцене Владимир Абрамович продолжал от себя: «Понимаете, начинается все вот отсюда…» И показывал, откуда это все у него начинается. И это было очень смешно. Чем закончится этот монолог, я никогда не знала и поэтому всегда была начеку. Он раскалывал, он мог так посмотреть, он мог такую паузу взять! И начинался вот этот пинг-понг, импровизация — счастье необыкновенное! Он очень любил подкалывать. Хотя часто его юмор был жестким и даже злым. Обижались на него. И многие боялись. Поэтому редко кто ему перечил. Но Этуш чувствовал абсолютно точно, когда терпение оппонента заканчивалось. И в этот момент он тебя как бы обволакивал, обкладывал ватой, и ты терялся…
Несмотря на солидный возраст, Владимир Абрамович никогда не опаздывал. В театр приезжал в одно и то же время. В одно и то же время одевался, обувался, гримировался. Он всегда был собран даже в свои 90 и старше. Работал до последнего дня. Был очень активен. Принимал участие в жизни училища, которое много лет возглавлял. До последнего времени интересовался жизнью Дома актера, руководство которым принял после ухода из жизни Маргариты Эскиной. С супругой Леной они очень много путешествовали, ему был интересен мир и все, что в нем происходит.
А как он выглядел! Здесь я не могу Леночку не поблагодарить — она большая умница. Как он всегда элегантно был одет, как от него пахло дорогим парфюмом, как он был ухожен, какие у него были роскошные руки. Владимир Абрамович до последнего дня оставался интересным мужчиной и никогда — стариком! Он был очень благодарный человек. И если ему не перечить бессмысленно, если человек рядом стоящий, любит и не самоутверждается — он сторицей заплатит за это. Вот и Лена. Она всегда рядом, всегда то с водицей, то с таблеточкой, то с бутербродиком, то с чаем. Нежная, деликатная… Она очень заботилась о нем, и очень приятно было за ними наблюдать. То она просила его не пить лишний бокал вина, то не есть очередной кусочек торта. С ним, конечно, жить нелегко было, но Лена этого и не замечала!
Я никогда не видела его сдавшимся, никогда. Я иногда видела его молчащим. Видела, как он сидит за кулисами, закрыв глаза, и я понимала, что он не очень хорошо себя чувствует. Владимир Абрамович очень мощный человек, он никогда не жаловался и не нагружал своими проблемами других. Второго такого просто нет!»
Елена Этуш: «Книга собиралась по крупицам»
«Прошло уже больше трех лет со дня смерти Владимира Абрамовича. В мае ему исполнилось бы сто лет. Что же произошло в нашей (именно нашей, а не моей) жизни за эти три года? Уже бороздит воздушные просторы самолет «Аэрофлота» под именем «Владимир Этуш». Вышла книга «Наш Этуш», созданная в сотрудничестве с его родным Театром Вахтангова. Я учредила театральную премию имени Владимира Этуша «Путевка в жизнь», которая будет вручаться молодому артисту театра за лучший дебют. И у премии уже есть первый лауреат. На нашем доме установлена прекрасная мемориальная доска супругу. Замечательный памятник Владимиру Абрамовичу в образе Карабаса-Барабаса появился в подмосковной деревне Долгиниха — здесь у нас дача. Бюст Владимиру Этушу установили на улице его имени в Городе воинской славы Малгобек, который солдат Этуш оборонял от фашистов во время Великой Отечественной войны. А совсем недавно, в сентябре, на Старом Арбате перед Симоновской сценой Театра Вахтангова появились памятники сразу трем современникам — трем великим «вахтанговцам»: Владимиру Этушу, Юрию Яковлеву и Василию Лановому. Ну и конечно, к столетию супруга я подготовила эту книгу — «Владимир Этуш. Старый знакомый». Она собиралась по крупицам, в том числе по документам и записям, которые я обнаружила в домашних архивах уже после смерти мужа. В книгу вошли и воспоминания Владимира Абрамовича из разных источников. Письма его фронтовых товарищей и воспоминания его коллег и учеников. На этом история нашего выдающегося современника Владимира Этуша не заканчивается — у меня еще очень много планов по увековечиванию памяти супруга».
