«Герасимов в Нонну серьезно влюбился, звал замуж, готов был с Тамарой Макаровой развестись. Приехал к маме на Кубань, просил руки Нонны. Говорил, что сделает из нее такую звезду, как Любовь Орлова. А мама ответила: «Если у Нонки есть талант, она и без вас пробьется. А замуж за вас ей незачем идти — вы лысый, старый», — рассказывает Наталья Катаева, сестра Нонны Мордюковой… Первую свою роль Нонна сыграла не в театре и не в кино.
А в жизни, и при таких страшных обстоятельствах, что, если бы она сфальшивила, погубила бы и себя, и нас. Дело было во время войны. Место, где мы жили, оказалось под немецкой оккупацией. И вот Нонна стала помогать партизанам. Ей было 17 лет, она все ходила в соседнюю станицу Отрадная будто бы к подруге, а сама высматривала, что там у немцев. Партизаны приходили к нам ночью. Помню, как они пару раз приносили нам соль — страшный дефицит по военному времени, и мы, дети, заворачивали ее в тряпочку и с наслаждением сосали, как леденец. Однажды полицаи заметили следы на снегу у нашего дома и пришли с проверкой. Нонна едва успела спрятать гостей в сарае, за мешками. Полицай спрашивает: «Чьи следы?» Она говорит: «Мои. Видите, я в мужских ботинках хожу, больше не в чем. Хотите дом осмотреть — пожалуйста!»
И невозмутимо, щелкая семечки и сплевывая шелуху, открывает дверь того самого сарая. Мне семь лет, остальные братья-сестры мал мала меньше. И вот мы все вместе с матерью к окну прильнули, смотрим на Нонну, обмирая от ужаса. А она спокойно так держится, уверенно. Полицаи поверили ей и ушли.
Когда через пару лет, уже после войны, Нонна поступила во ВГИК и вместе со всем своим курсом стала сниматься в «Молодой гвардии» у Герасимова, она говорила, что ей и играть-то ничего не нужно. Еще одна роль, которую она ощущала абсолютно своей, органичной, — Аксинья в «Тихом Доне». Но в этот фильм Герасимов вместо Нонны пригласил Элину Быстрицкую. Помню, сестра смотрела «Тихий Дон» и сокрушалась: «Как жалко, что не я сыграла! Конечно, Быстрицкая очень красивая. Но и меня можно было сделать в кадре более или менее красивой.
А я бы эту сцену ух как сыграла!» Ее послушать — выходило, будто Герасимов ее не взял из-за того, что она недостаточно красивая… Не думаю, что это так. Возможно, тут дело в его неудачном сватовстве к ней. Ведь Герасимов в Нонну серьезно влюбился, звал замуж, готов был с Тамарой Макаровой развестись! Наша мама была еще жива, так Сергей Аполлинариевич приезжал к ней на Кубань, просил руки Нонны. Говорил, что сделает из нее такую звезду, как Любовь Орлова. А мама ответила: «Если у Нонки есть талант, она и без вас пробьется. А замуж за вас ей незачем идти — вы лысый, старый». Сама-то Нонна сомневалась. Говорила: «Мам, вам же легче будет, если я за него замуж выйду — смогу вам помогать». Но мама — ни в какую: «Еще чего не хватало — продаваться!» Вообще-то Нонна была не из таких, которые за деньги продаются.
Если думала на эту тему, значит, нравился ей Герасимов. Все-таки огромный талант, великий человек… Но мать ее убедила. Вскоре Нонна вышла замуж за Славу Тихонова. Оба они еще во ВГИКе учились, а я так и вовсе в пятом классе. В 1950 году, после того как у Нонны и Славы родился Володя, она взяла меня к себе. Мне тогда было 13 лет, я помогала ей с сыном, поскольку они со Славой с утра до ночи были на репетициях. Позже в Подмосковье переехала и мама, а потом перевезла остальных братьев и сестер. Так что, за кем бы Нонна ни была замужем, рядом с ней постоянно кто-то из нас находился. Мы всегда помогали друг другу!
Помню, когда нашей мамы не стало, Нонна взяла меня с собой на съемки фильма «Отчий дом». Поселили нас с ней в простой хате. Как-то ночью спим, и тут под окошком появляется выпивший Петр Алейников.
Кричит: «Нонка! Ты дура!» Она, конечно, за словом в карман не полезла: «Иди отсюда, старый хрыч!» А он опять: «Нонка! Ты дура! Дура! Ты же талант. А ведешь себя, как обычная баба». Нонна и впрямь ничуть не изменилась, попав из нашей родной станицы в Москву, во ВГИК. Помню, на тех же съемках «Отчего дома» местная жительница, тетя Аня, ей простосердечно предлагала: «Нонна, там от свиней картошка горячая осталась, берите». И сестра отвечала: «Спасибо, тетя Ань, сейчас Наташку пришлю». И я ходила за этой картошкой, приносила целую миску. Конечно, картошка была не из хлева, а с плиты, очень вкусная, в мундире — тетя Аня целыми ведрами варила ее и для свиней, и для всех желающих. Нормальный деревенский подход к делу, в котором Нонна не видела ничего странного. Сестра любила деревенскую жизнь — и запах травы, и вкус огурцов, только что снятых с грядки.
Кажется, даже слово «сельпо» согревало ее сердце. Что не мешало Нонне много читать, много думать и вообще легко впитывать в себя высокую культуру.
В Подмосковье жили мы очень бедно, в деревянном доме. Ели перловую кашу, пили в основном кипяток. Бывало, что Тихонов дрова воровал, чтобы комнату натопить, когда они с Нонной еще в общежитии жили. Потом перебрались к родителям Славы, в Павловский Посад. Помню, как они тогда были счастливы! Слава с Нонной вечно на съемках, и я с маленьким Володей оставалась со Славиными родителями — Василием Романовичем и Валентиной Вячеславовной. Они не только внука, но и меня полюбили, как родную. Особенно Василий Романович — он был человеком эмоциональным, а Валентина Вячеславовна — очень сдержанным.
Она даже отчитывала нас только шепотом, чтобы соседи не услышали. Слава характером был в нее — суховатый. Возможно, из-за этого-то Нонна с ним в конце концов и не ужилась — заскучала...
Через много лет после развода с Нонной, уже в конце жизни, Слава Тихонов лежал в Кремлевской больнице в одной палате с Роланом Быковым, которого приходила навещать жена, Лена Санаева. И вот однажды, послушав их разговор, Слава вздохнул: «Если бы в свое время я так говорил с Нонной, как сейчас вы друг с другом, она бы от меня никогда не ушла». Санаева рассказала нам с Нонной об этом эпизоде. После чего сестра стала вдруг задумываться: «Взять бы Славу сюда. Но он же не пойдет, гордый!» Видимо, со временем все размолвки, случавшиеся между ними, забылись, и вспоминалось только хорошее. Ведь что ни говори, а из всех мужей Нонны Тихонов был лучшим.
С ним она счастливее, чем с остальными, жила. Хоть и разными они были: Слава — суховатый московский эстет, а Нонна — казачка с бешеным темпераментом…
Следующим ее мужем, правда неофициальным, стал человек, может быть, излишне темпераментный и беспокойный — Борис Андроникашвили. Некоторые говорят, что Нонна увела его у Людмилы Гурченко, на которой Боря был женат. Но это неправда — к тому времени Люда с ним уже рассталась. Помню, как я в первый раз увидела Борю и поразилась: «Аполлон!» Он был красавец, очень интеллигентный, все стихи читал… Сын расстрелянного в 1938 году писателя Бориса Пильняка и актрисы Киры Андроникашвили, происходившей из грузинского княжеского рода. После расстрела отца Борю спрятали у родни в Тбилиси, сменив мальчику фамилию на материнскую.
И в Москву, на сценарный факультет ВГИКа, Боря приехал, напитавшись от своих грузинских корней.
Нонна страстно влюбилась в его красоту. К тому же Боря оказался прекрасным отчимом для Володи — учил его, развивал, все устраивал какие-то викторины, или стенгазету с ним садился рисовать, или рассказ писать. Поначалу казалось, что единственный Борин недостаток — это ревность. Нонна мне жаловалась: «Подвезут меня со съемочной площадки, он в окно увидит, как я из машины выхожу. Прихожу домой — скандал! А я к этому не привыкла. Со Славой-то мы никогда не ругались, даже тона друг на друга не повышали». Но это еще полбеды. Хуже всего было то, что Борис только и делал, что «подавал надежды». Год за годом!
Нонна удивлялась: «Боречка, что же ты никак ничего не напишешь?» Они прожили вместе лет шесть, и все это время он нигде не работал. А сестра и в кино снималась, и хозяйство вела. Помню, у нее был такой большой чан, в котором Нонна постельное белье стирала. Я удивлялась: «Что же ты в прачечную не сдаешь?» Но на прачечную деньги нужны, а где их взять, если женщина одна семью кормит? Нонна ездила по деревням, по сельским клубам на заработки — с программой «Товарищ кино». Часами стояла на сцене в концертном легком платье, а помещения-то плохо отапливаемые, продуваемые всеми ветрами… Вернется домой с жестоким радикулитом, а там застолье! Борис ведь, как настоящий грузин, любил принимать гостей. Интеллигентная компания, интересная беседа, поются прекрасные грузинские песни… Только вот приготовить, накрыть на стол — это доставалось Нонне.
Сестра с ног сбивалась: чем накормить, как выкроить на это время? И в конце концов не выдержала. Однажды звонит мне и говорит: «Наташа, дома меня не ищи. Я пока живу у подруги. Только Борису не говори, где я». Вскоре он меня разыскал: «Наташа, Нонна исчезла». Объясняю: «Да не исчезла она. Она от тебя ушла!» — «Ну как же так! Я же не могу без нее». — «Зато она без тебя, видимо, уже может...» А через неделю Нонна встретилась с ним и объявила: «Будем разъезжаться. Квартиру разменяем. Когда мы познакомились, у тебя была комната, которую мы продали. Значит, теперь у тебя будет однокомнатная квартира, а у нас с сыном — двухкомнатная». Боря пытался спорить, но с Нонной это было бесполезно. У нее всегда так. Сказала — отрезала! Она и со следующим своим мужем — Владимиром Сошальским — таким же образом рассталась.
Резко, в один момент, без каких-либо выяснений. С Сошальским-то они совсем мало прожили — около года. Поженились без особой любви, Нонна говорила: «Выхожу замуж, чтобы не гавкали, что у меня мужа нет». Вскоре выяснилось, что Володя каждую ночь крепко выпивает. «И ты представляешь, какой хитрый, — делилась Нонна. — С вечера приготовит наваристый бульон — на килограмм мяса пол-литра воды. Утром выпьет этого бульона, примет контрастный душ — и как огурец! Идет в театр на репетицию, а там никто и не догадывается». И вот она ушла от Сошальского. Точнее, уехала. Я тогда в санатории в Сочи лечилась, и Нонна махнула ко мне. Помню, сидим мы в парке, сестра шарфик вяжет, мохер у нее в пакетике, спицы уютно так мелькают. Хорошо! И тут по аллее к нам идет невесть откуда взявшийся Сошальский. Подошел, говорит: «Нонна, вернись!»
А она ему: «Володя, я один раз и навсегда сказала. Не вернусь. Уезжай!» Так он и сделал.
Наверное, тяжелее всего от всех этих попыток устроить личную жизнь приходилось ее сыну. Володя никак не мог понять, зачем мать развелась с Борей. Он ведь привык быть дома с ним — Нонны-то вечно не было. В общем, обиделся на мать. И некоторое время все ездил к любимому отчиму, пока тот снова не женился.
Что же касается Людмилы Гурченко, вся эта история их с Нонной не только не рассорила, а даже сблизила. Узнав, что сестра выгнала Андроникашвили, Гурченко задала только один вопрос: «Нонна, скажи. А вот у Бориса в печатную машинку всегда лист вставлен, сколько там строчек было напечатано?» — «Три». — «Правильно! И когда со мной жил, тоже три было».
Они посмотрели друг на друга — и давай хохотать! Много позже, когда Бори уже не стало, Нонна оказалась в Грузии. Пришла на его могилу. Постояла, помолчала, потом говорит: «Боречка, хороший ты был парень. Но не орел».
«Ульянов не способен ни на какие флюиды»
Знаменитую фразу «Хороший ты мужик, но не орел!» для фильма «Простая история» придумала сама Нонна. Изначально в сценарии было что-то вроде: «Спасибо вам за все, прощайте». После чего героиня приходила домой и плакала. Нонна мне рассказывала: «Я перед съемками этой сцены ночь не спала, все думала: что-то здесь не так… Ну как моя героиня ничего не скажет на прощание мужчине, который так ее разочаровал? Ведь она в него влюблена и чувствует, что он тоже к ней неравнодушен.
Он свободен, один растит сына, она свободна... Разве нормальный мужик в такой ситуации не сделает шаг навстречу женщине?» Вот она и придумала сказать эти слова — причем с улыбкой, потому что гордость иначе женщине не позволит! Нонна была великий импровизатор — просто подарок для режиссеров! Недаром Рязанов говорил: «Не надо Мордюкову трогать. Она сама все сделает». Кстати, и для фильма «Мама» она яркую деталь придумала. Говорит режиссеру: «Дайте мне сажи». Никто не поймет, зачем ей. Но достали. Нонна говорит: «Снимайте». И стала своих экранных детей сажей мазать, как нефтяники друг друга нефтью мажут. Такой момент единения, радости…
Ну а что касается «Простой истории»… Сейчас говорят, что у Нонны был на съемках роман с Михаилом Ульяновым. Чушь! Единственное объяснение этого слуха — это что Нонна, играя любовь, всегда находила способ хоть что-то почувствовать к партнеру.
Говорила: «Нужно, чтобы хотя бы пуговица на его пиджаке мне нравилась!» И в случае с Ульяновым разве что в пуговицу она и влюбилась. Нонна жаловалась: «Миша не способен ни на какие флюиды». И действительно, кроме своей жены Аллы Парфаньяк, Ульянов никого за всю свою жизнь не любил. Разве что Одри Хепберн, чьим поклонником он был в молодости. Кстати, Парфаньяк на ранних фотографиях на нее очень похожа.
Магнит по имени Василий Шукшин
Гораздо больше, чем Ульянов, на съемках «Простой истории» Нонну взволновал Василий Шукшин. Сестра мне признавалась: «От одного его присутствия у меня сердце клокотало. Он меня к себе как магнит тянул. И я чувствовала, что он испытывает то же самое.
Мою шкуру не обманешь! Бывало, сижу я у себя в номере, слышу — шаги по коридору. Понимаю, что это Васины шаги. Думаю: «Хоть бы зашел на чаек!» И ведь прекрасно знаю, что он тоже хочет этого. Но не поддается, идет мимо». В это время Нонна еще за Тихоновым замужем была. И Слава с маленьким Володей приезжали к ней на съемки, жили там по нескольку дней, рыбачили… Шукшин их там видел. Да у него и самого была тогда невеста. Словом, они так и не переступили запретную черту. А когда снималась сцена, где Нонна бьет Васю по щекам, он ей шептал: «Бей больнее!» Как будто хотел избавиться от чего-то, порвать связавшую их нить. Но нить так никогда и не порвалась. Пусть издалека, но эти двое друг друга из виду не упускали…
Прошло почти 15 лет. Нонна снималась в фильме «Лев Гурыч Синичкин», а я работала там художником по костюмам.
И вот сидят актеры в гримерке: Нонна, Миша Козаков, Алла Ларионова, Олег Табаков, разговаривают о чем-то, смеются. И вдруг звонок по городскому телефону: «Нонну Викторовну, пожалуйста». Нонна берет трубку: «Слушаю. Васька! Как ты меня нашел? Ты откуда?» Оказалось, Шукшин звонит с Дона, где снимается у Бондарчука в фильме «Они сражались за Родину». И просит, чтобы Нонна приехала. Мол, нужно снимать сцену, где его герой разговаривает с казачкой. «Никого я не вижу в этой роли, кроме тебя, понимаешь ты это?» — убеждает Шукшин. Нонна растерялась: «Васенька, да я бы с удовольствием, но я же здесь одну из главных ролей исполняю, как я могу уехать?» — «Нонна, только на три дня!» В это время в гримерку заходит режиссер Александр Белинский, слышит весь этот разговор.
И… отпускает ее! Все-таки авторитет Шукшина был велик!
К тому времени Нонна с Тихоновым уже развелись. А ведь он тоже снимался в «Они сражались за Родину». И Бондарчук, опасаясь возможных неприятностей от их встречи, под каким-то предлогом отправил Славу на несколько дней в Москву. Знаменитую сцену Мордюковой и Шукшина сняли на одном дыхании. Бондарчук, глядя на них, заплакал. Они ко второму дублю готовятся, а режиссер говорит: «Ребята, сядьте… Если бы вы видели, КАК вы это сыграли». А сам слезы смахивает.
Но вот Нонне настало время уезжать. Шукшин пошел ее провожать. Она села в «газик», смотрит на него и вдруг замечает, как Вася похудел, пожелтел лицом. Пугается: «Вася, что с тобой? Как ты себя чувствуешь?» Он только рукой махнул: «Нормально, Нонн, нормально».
Машина тронулась, Шукшин остался стоять в столбе пыли, закурил, глядя Нонне вслед… Буквально через несколько дней ей в Москву сообщили, что Вася умер. Помню, как Нонна сползла вниз по стене: «А я чувствовала, что видела его в последний раз. Это он меня прощаться вызвал».
С ней вообще все почему-то вечно прощались. И сама Нонна считала это не только нормальным, но даже и обязательным. Помню, звонит ей как-то Григорий Чухрай. Поговорив о чем-то, вдруг предлагает: «Нонн, давай споем «Дывлюсь я на нэбо». И она запевает в трубку своим красивым голосом, а на том конце провода Чухрай ей вторит. Так и спели песню с начала и до конца. Через несколько дней узнаем: Чухрай умер. Нонна говорит: «Так вот в чем дело! Ну, хорошо хоть, что успели попрощаться».
Потом еще Нонна прощалась с Михаилом Ульяновым. Дело было на одной встрече со зрителями, за кулисами. Помню, сестра в кресле сидит, а Ульянов — в другом углу, к стене прислонился, стоит, на палочку опирается. У него с ногами что-то было, он плохо ходил уже. Вдруг к Нонне подходит Виктор Мережко: «Миша хочет с тобой попрощаться. Подойди к нему». Сестра спрашивает: «А что, он сам не может подойти?» — «Не может, Нонна». Тогда я беру Нонну под руку и подвожу к Ульянову. После чего происходит совершенно необъяснимая, таинственная сцена. Два великих актера стоят друг перед другом и, не произнося ни одного слова, смотрят глаза в глаза. Поразительным, глубоким взглядом! Время словно остановилось. Наконец Нонна поворачивается ко мне: «Пойдем, сестрица». И мы уходим. Что это было? Что сказали эти двое друг другу таким образом? Не знаю...
Сама же Нонна начала со всеми прощаться за полгода до своего ухода. Перелистывая записную книжку, звонила всем подряд и говорила: «Если что, знай, что я тебя люблю».
«Ну что я буду делать в этом Голливуде?»
Нонна прожила бы, наверное, гораздо дольше, если бы не страшное несчастье, которое ее надорвало. Погиб сын. От наркотиков. Нонна боролась за него несколько лет. Тринадцать раз меняла квартиры: как только у Володи начинались проблемы, съезжалась с ним, а подлечив сына, снова с ним разъезжалась. И Володя опять возвращался к жене, фигуристке Наталье Егоровой. После Нонна себя винила: «Нельзя было Володю отпускать. Надо было, как брошку, к себе приколоть и с собой повсюду возить». Но как не отпустить взрослого человека, мужчину, у которого должна быть своя жизнь?
Володя был очень хорошим, умненьким парнем. По характеру больше похож на Славу — такой же эстет. Но с Нонной они друг друга понимали удивительно! Вечно хохотали над чем-то вдвоем…
«На меня будто колесо паровозное встало», — говорила Нонна после трагедии. Но она была такой сильной, что даже это колесо ее не раздавило. Сестра до конца интересовалась окружающей жизнью. Помню, однажды увидела по телевизору, как какая-то жительница Камчатки говорит: «Я мечтаю досыта наесться хлеба». Нонна заволновалась, стала просить: «Наташа, ты можешь узнать адрес этой женщины? Я хочу послать ей деньги». У нее и самой-то почти ничего не было — после перестройки Нонна снималась совсем мало. Ей не нравились роли, которые предлагали. А непреклонность характера не позволяла идти на компромисс.
Она и в «Маме»-то еле согласилась сниматься — все не могла понять, зачем ее героиня самолет решила угнать…
Был момент, когда Нонну пригласили сниматься в Америке. Но она даже обдумывать это предложение отказалась — до того ей казалась смешной сама идея. Говорила: «Даже если сумею изучить английский язык — разве я смогу сыграть заграничную женщину? Я без своих корней — ничто!» Она даже столичной жительницей-то, кинозвездой себя так и не почувствовала. «Пойдем, покозырюем», — говорила мне Нонна, и мы шли на базар, где она азартно перешучивалась с продавщицами. Все спрашивала их: «Ну что, девчата, замуж в Москве не повыходили? Вот и я что-то никак». Ей с простыми людьми было даже свободнее, чем с коллегами-актерами, как бы она ни ценила их за талант…
А Нонна, совершенно лишенная способности завидовать, умела ценить чужие таланты! Помню, на последнем своем дне рождения она сказала: «Мне повезло. Долгие годы меня окружали не люди, а людищи!» И я подумала, что это поразительно! Прожив такую нелегкую жизнь, моя сестра вовсе не ощущает себя несчастной.