Сергей Мигицко: «Рязанов на съемках мог обходиться вообще без сна»

«Ровно в семь вечера Боярский с гитарой в руках вышел к зрителям. Сказал, что просит немного подождать начала спектакля, потому что Мигицко задержался из-за непогоды на съемках, а снимается он у Рязанова, в таком-то фильме. Потом Миша стал рассказывать о Рязанове, его картинах, о себе. Затем начал петь. Короче, тянул время как мог. Когда в восемь вечера я влетел на сцену, Боярский заканчивал песню «Пора-пора-порадуемся на своем веку». На словах «Мерси боку» я упал перед ним на колени», — рассказывает артист Сергей Мигицко.

— Сергей Григорьевич, на экраны выходит очередной фильм с вашим участием — «Чижик-Пыжик возвращается». Чем привлек вас этот проект Киностудии имени Горького?

— Очень симпатичным сценарием. При том дефиците детского кино, который у нас есть, это просто настоящий подарок — и для артистов, и для маленьких зрителей. Впрочем, я считаю, что не только детям, но и родителям будет интересно такую историю посмотреть. Знаете, я в последний раз снимался в детском кино 47 лет тому назад! И в первый съемочный день, невзирая на возраст и опыт, волновался. Мой герой — человек сложной судьбы. В одном эпизоде он так рассказывает про свою жизнь: «Я приехал в ваш город никем, у меня в кармане было две копейки». Но в первой сцене предстает перед зрителем как успешный писатель, который презентует свою книгу о Петербурге. По всему городу развешаны афиши с его фотографией, а дома висит его портрет маслом!

— После съемок не попросили этот портрет себе на память?

— Нет! Картина такая громадная, что для нее нужна квартира метров в пятьсот, в обычную она не влезет...

— Кто снимался вместе с вами?

— Главные роли — одноклассников Дану и Леву, которым предстоит вывести моего героя на чистую воду, — играют чудесные Александра Бабаскина и Миша Мяло. Очень талантливые ребята. Если будут правильно развиваться, то у них впереди хорошее творческое будущее. Бандита по кличке Огонек играет Анвар Либабов — клоун из труппы театра «Лицедеи». Одну из ролей исполнила... обезьянка. Невероятно умное существо, которое только что не говорило, а так беспрекословно выполняло приказы хозяйки!

Важный участник этой истории — Санкт-Петербург. Весь фильм снимался здесь — на улицах, площадях. Сюжет закручивается вокруг скульптурки Чи­жика-Пыжика — одного из современных символов Питера, — установленной на уступе набережной Фонтанки. Приехав на экскурсию в город на Неве, школьники из Екатеринбурга Дана и Лева спешат к бронзовой птичке. По легенде, если попасть монеткой на пьедестал памятника, не уронив ее в воду, то твое желание обязательно исполнится. Лева мечтает, чтобы его родители не развелись, а Дана хочет стать известным блогером. Но неожиданно ребята становятся свидетелями кражи Чижика-Пыжика (к сожалению, в реальной жизни птичку похищали чуть ли не десять раз). Они отправляются в путешествие по Питеру, чтобы вернуть артефакт на привычное место.

— «Чижик-Пыжик возвращается» — это чисто питерская история. Ваша жизнь тоже уже много лет связана с городом на Неве...

— Да, я живу в Питере с 17 лет, с того момента, как приехал из родной Одессы поступать в театральный институт. Если бы не попал с первого раза, жизнь сложилась бы по-другому. Но меня взяли, я остался в Питере и постепенно влюблялся в этот город. Когда окончил ЛГИТМиК, уже понимал, что никуда отсюда не хочу уезжать.

— Вы с детства хотели стать артистом?

— Как любой мальчишка, родившийся в городе у моря, мечтал поступить в мореходное училище. Но при этом творческая энергия у меня била через край. В нашей школе была художественная самодеятельность, мы разыгрывали небольшие пьески и скетчи. Еще я пел в хоре, в вокально-инструментальном ансамбле играл на гитаре — конечно, эта игра была далека от совершенства. Очень яркое впечатление из детства — великолепные спектакли в Театре музыкальной комедии. Мне особенно нравилось, что на сцене и разговаривали, и пели, и танцевали. Потом судьба привела меня в ЛГИТМиК на курс Игоря Петровича Владимирова — режиссера, который любил синтетических актеров, умеющих абсолютно все.

— У Владимирова вы не только учились. После окончания вуза вы пришли в Театр Ленсовета, который он тогда возглавлял...

— Я в театр не пришел после учебы, потому что я в нем и учился — в буквальном смысле. Наш курс все четыре года там дневал и ночевал! А вот на работу Владимиров взял меня не сразу. В институте у меня было одно приключение, небольшая дисциплинарная провинность. Сегодня ее никто и не заметил бы, а тогда ей уделили внимание, и Игорь Петрович решил дать мне время подумать над проступком. Полгода я проработал в Малом драматическом театре, потом ушел в армию. А затем уже Владимиров взял меня в Театр Ленсовета... 

Для Игоря Петровича главным была самоотдача артиста на сцене — в каждый момент, на каждом отрезке роли. На репетициях он так и кричал нам из зала, со своего режиссерского места: «Отдай всё!» Работать «вполноги», халтурить никто не мог! А еще Владимиров часто говорил об исповедальной манере игры: артист должен так рассказывать зрителю свою историю, чтобы задеть болевые точки.

Как я уже говорил, он любил артистов, которые «дружат» с музыкой, хорошо поют. И в Театре Ленсовета особенно удачными получались как раз музыкальные постановки. А еще Владимиров очень уважал комедию и ценил артистов, которые могли в ней играть. Этот жанр он ставил выше других. В память о дорогом учителе в мюзикле «Я ненавижу Гамлета», который полгода назад я выпустил в Театре музыкальной комедии, специально придумал разговор моего героя — пожилого актера с Владимировым. Игорь Петрович как бы присутствует в зале, и я с ним разговариваю: «А помнишь?.. А помнишь?..» Это доставляет огромное удовольствие, потому что у меня был очень хороший мастер.

— А каким он был худруком?

— Жестким. Если у артиста что-то не шло на репетиции, мог покричать, даже снять с роли. Меня ни разу не снимал, но однажды за 15 минут до премьеры заменил мне костюм! Художник придумал для моего персонажа очень хороший, яркий наряд. Но перед первым звонком Владимиров зашел в гримерку и почему-то заставил меня переодеться. Тогда это для меня был стресс, большой удар. Но самое интересное, что через несколько представлений я потихоньку вернул первоначальный костюм. И Владимиров ничего не сказал...

Если на репетиции Владимирову нравилось, как актер играет, он его сильно не расхваливал, не пел дифирамбы. Просто, когда на прогонах доходили до данного эпизода, говорил: «Этот фрагмент пропускаем». То есть сцена сделана, результат достигнут, идем дальше. И еще для таких, удовлетворявших его фрагментов у него была фраза: «Эта сцена уже была сыграна на императорской сцене». Мол, все отработано как надо.

— С Фрейндлих, которая в то время была супругой Владимирова, вы общались?

— Конечно! Алиса Бруновна видела нас, студентов Владимирова, с первого курса, наблюдала, как мы развиваемся. А вот совместных спектаклей у меня с Фрейндлих было не так много. В «Укрощении строптивой» и в «Дульсинее Тобосской» она играла главные роли, а я работал в групповке. И мог наблюдать, какая это большая актриса. Алиса Бруновна была лидером театра. На мой взгляд, это вообще идеал актрисы: она очень глубоко анализирует роли, погружается в них, ей подвластны все жанры — комедия, трагедия, фарс. Плюс Фрейндлих еще очень хорошо поет.

— Среди ваших партнеров в Те­атре Ленсовета был Боярский...

— Миша — надежный, преданный, очень сочувствующий и понимающий товарищ. Особенно нас сблизил антрепризный спектакль — первый в Санкт-Петербурге! — «Интимная жизнь», который был создан в театре «Бенефис». Эту пьесу о настоящей любви, которой и развод не помеха, английский драматург Ноэл Кауард написал для великого английского актера Лоуренса Оливье, в тот момент тяжело переживавшего расставание с супругой. Причем Оливье играл не героя — Ноэля, а характерного персонажа — Виктора. В нашем спектакле героя играл Боярский, его супруга Лариса Луппиан играла бывшую жену героя Аманду, Анна Алексахина — нынешнюю пассию Сибил, а я был Виктором, новым мужем Аманды (обе пары волею судьбы оказались на отдыхе в одном месте).

С «Интимной жизнью» мы объ­ездили все, что только можно было объездить: Россию до Сахалина и Вла­дивостока, Прибалтику, Германию, Израиль, Канаду, Чехию. Это был спектакль, сделанный на славу, мы его играли 25 лет, рекорд для антрепризы. Знаю людей, которые ходили на «Интимную жизнь» даже более десяти раз! За эти годы мы с Мишей стали не просто друзьями-коллегами, а почти родственниками. 

Однажды я опаз­дывал на очередной показ «Интимной жизни» в Питере: с утра снимался у Рязанова в фильме «Андерсен. Жизнь без любви» в Кронштадте. Мой герой должен был плыть на большой лодке, но в этот день подул ветер, и на Финском заливе возникло сильное течение, которое мешало движению. Съемка затянулась. Я позвонил Мише, объяснил, в чем дело.

Ровно в семь вечера Боярский с гитарой в руках вышел к зрителям. Сказал, что просит немного подождать начала спектакля, потому что Мигицко задержался из-за непогоды на съемках, а снимается он у Рязанова, в таком-то фильме. Потом Миша стал рассказывать о Рязанове, его картинах, о себе. Затем начал петь. Короче, тянул время как мог. Когда в восемь вечера я влетел на сцену, Боярский заканчивал песню «Пора-пора-порадуемся на своем веку». На словах «Мерси боку» я упал перед ним на колени. Зрители были в восторге! И через пять минут мы начали спектакль... 

Боярский очень органичный артист. Это благодаря и генам (у него в семье почти все актеры — родители, дяди, тетя, брат), и хорошим учителям. И еще у него потрясающее чувство юмора и музыкальность. Мы с вами говорили о Владимирове, так вот Боярский был абсолютный артист Игоря Петровича.

— Среди ваших театральных партнеров более молодого поколения невозможно не упомянуть Ан­ну Ковальчук, звезду сериалов «Тай­ны следствия» и «Мастер и Мар­гарита»...

— Кстати, в «Тайнах следствия» я тоже снялся. В 11-м сезоне в истории «Маэстро» сыграл мастера-реставратора струнных инструментов, который умело подделывал старинные скрипки и виолончели… Аня пришла в театр, когда я уже был заслуженным артистом. Она очень общительная, позитивная, коммуникабельная, мы с ней сразу задружились. А уж сколько мы вместе играли — и не сосчитаешь! С ней комфортно на сцене, мы друг друга понимаем буквально с полуслова, она чудесная партнерша...

— В Театре Ленсовета вы служите скоро полвека, играете в пьесах Островского и Гоголя, Чехова и Шекспира, в спектаклях по произведениям Пушкина, Достоевского. В грядущей премьере — «Бешеных деньгах» Островского — у вас тоже большая роль. А как складывалась ваша кинокарьера?

— Съемки во времена моей молодости были редким, фантастическим везением. Тогда снимались не­многие артисты, а уж из студентов в кино приглашали единицы. Поэтому к первым кинопробам я относился как к счастливому лотерейному билету. Не важно, что в фильмы не попадал: я хранил фото с этих проб с ощущением, что имею отношение к снятым картинам, как будто поработал в них. Когда учился на четвертом курсе, в один прекрасный день меня вызвали на пробы в фильм Лео­нида Квинихидзе «Соломенная шляпка» и… утвердили! Так я оказался в одной компании с Андреем Алек­санд­ровичем Мироновым и Влади­славом Игнатьевичем Стржель­чиком...

— В этом фильме вам, дебютанту, досталась роль Бобена, кузена невесты.

— В ней немного слов. Но мне казалось, что это огромнейшая роль — ролища! У меня была самая маленькая ставка, я получал «три копейки», но был счастлив! Что снимаюсь, а мне еще за это и платят. Что мы переезжаем в Эстонию, в Тарту — там снимались все французские улочки... В этой картине я везде играл вторым номером, подыгрывающим. Сюжет, историю двигали Миронов, Стржельчик. Потом появлялись блестящие Копелян, Гурченко. Но я очень много времени находился в кадре и сильно переживал за свою роль.

Миронов был великолепен и вел себя чудесно. Его обожали все на площадке и вокруг нее. Человек с огромным чувством юмора и сказочным оба­янием. Со мной, студентом, держался очень просто, мы с ним частенько пикировались, он любил и мог рассмешить. А с Владиславом Игнатьевичем Стржельчиком мы вместе снимались не только в «Соломенной шляпке», но и в «Дорогом мальчике» — детском фильме Александра Стефановича по пьесе Сергея Владимировича Ми­халкова (здесь я сыграл гангстера). Это тоже был мощнейший артист, лидер Большого драматического театра, любимец Георгия Александровича Товстоногова. Эти два артиста — Стржельчик и Миронов — являлись центрами притяжения, в них были влюблены все.

— Вам повезло начать кинокарьеру у прекрасных режиссеров...

— Но затем последовала пауза в несколько лет. И только потом Гайдай пригласил попробоваться на роль Хлестакова в картину «Инкогнито из Петербурга». Гайдай долго меня пробовал с разными партнерами и партнершами, и в итоге утвердил. Я был еще очень молод и кинематографического опыта имел мало, а роль Хлестакова огромная, точнее — грандиозная. Конечно, я в ней «плавал», путался, но меня переполняло желание сыграть хорошо. До сих пор ко мне подходят зрители: «Какой хороший у вас Хлестаков получился...»

Для Гайдая я был новый человек. А он режиссер ансамблевый: имел круг артистов, с которыми любил работать. В «Инкогнито...» он пригласил Сергея Филиппова, Леонида Куравлева, Анатолия Папанова, Нонну Мордюкову — тех людей, которые уже были им «обстреляны». Они понимали его, а он — их. В «своих» артистов Леонид Иович влюблялся, очень им доверял — они составляли костяк, некое мощное ядро его фильмов. А мне эти выдающиеся мастера советовали и помогали, они трепетно относились к молодому и неопытному актеру.

— Многие работавшие с Гайдаем говорят, что он был довольно жестким режиссером...

— Да, он работал очень жестко, и я не могу сказать, что съемки у нас легко шли. Гайдай твердо знал, чего хочет, четко видел цель, к которой шел. И, если что-то не получалось, снимал столько дублей, сколько ему нужно. Бывало и 10, и даже 12 — пока Леонид Иович не получал результат, который хотел. Бывают режиссеры, которые на площадке ищут. А у Гайдая в голове уже был готовый фильм.

— Где снимали «Инкогнито...»?

— В павильонах «Мосфильма» и в городе Касимове Рязанской области. Условий там не было никаких. Мы жили в небольшой, очень скромной гостиничке — скорее, это было общежитие. И еще на дебаркадере. А где вода, там комары, целые полчища. Они так меня атаковали, что один раз я пришел на съемку с распухшим лицом. Гримеры в течение часа делали мне всевозможные примочки, чтобы привести кожу в порядок. Народных артистов комары тоже нещадно кусали. Но при этом никто не жаловался, никто звезду не включал.

— Вы уже упомянули съемки и у другого замечательного комедиографа, Эльдара Рязанова, — в фильме «Андерсен. Жизнь без любви». У вас там целых три роли: великого сказочника, короля Дании и Ученого...

— Месяц назад я оказался в Са­ма­ре и зашел в музей-квартиру Эль­дара Александровича Рязанова. Очень ­симпатичное и трогательное место. И воспоминания о съемках в «Ан­дерсене» промелькнули перед моими глазами...

Эльдар Александрович много поставил на этот фильм, который в определенном смысле оказался для него последним. Очень давно к нему готовился, мечтал, чтобы главную роль сыграл Иннокентий Михайлович Смок­туновский. Тогда что-то не срослось, но Рязанов долгие годы не терял этот сценарий из виду. И, когда появилась возможность, не упустил ее. Кастинг был чрезвычайно тщательный. Сначала Рязанов предложил мне небольшую роль Мельхиора. Но когда я приехал на пробы в Москву и меня загримировали, одели в сюртук XIX века, оператор и художник в один голос сказали, что я очень похож на Андерсена. И Рязанов решил попробовать меня на главную роль. Пробовал долго: в Москву я ездил как на работу...

— Рязанов в тот момент был уже немолод — почти 80 лет...

— Я почти на четверть века его моложе, и то очень сильно уставал, выматывался. Съемочных дней много, к тому же надо было то на коньках кататься, то верхом ездить. А до этого на лед я выходил только в школе! Что же касается верховой езды, на первой же тренировке рысак меня сбросил, и я сильно ударил ногу, о чем вот уже больше 15 лет напоминает ноющее колено. К тому же во время съемок я продолжал играть в театре, почти каждый вечер у меня был спектакль. Мне казалось, совместить все невозможно. Но Рязанов собственноручно составил для меня план (этот листок я сохранил): подъем в 7, до 17 съемки, с 19 до 22 спектакль, в 23 возвращение на киноплощадку и репетиция завтрашних сцен, в час ночи — отбой.

Так вот, однажды рано утром, еще не до конца проснувшийся, плетусь на грим, навстречу идет бодрый Рязанов. Спрашивает: «Что такой невеселый?» — «Эльдар Александрович, вчера пока приехал со съемки, пока перекусил, пока уснул. В общем, спал всего три или четыре часа». А он улыбается: «Мальчик, а я вообще не спал!» Он никогда не давал слабину, вел себя как молодой, здоровый мужчина, хотя лет ему действительно было очень много. Своей энергией он всех заряжал и всех держал в кулаке.

Да, Рязанов в работе был жестким, упорным, ничего не пускал на самотек и добивался, чего хотел. Если на площадке что-то не клеилось, он начинал сильно нервничать. Был неспокойным, все время думал, как снять лучше. Мог вечером переписать завтрашнюю сцену, и тогда за ночь приходилось выучивать новый текст. При этом он не отказывался от хороших предложений артистов, которые возникали на площадке. Но актерских импровизаций в кадре не любил, его нужно было предупреждать. Есть сцена разговора Андерсена и Тени (эту роль играл Станислав Рядинский). Я в ней играю вторым номером, потому что на первом плане — Тень, которая всячески издевается, глумится над моим героем: «Да кто ты такой?!» Рязанов на репетиции мне говорит: «Мигицко, ты что, ничего не можешь Тени возразить?» 

Я подошел к Эльдару Александровичу и шепнул на ухо: «А можно я Стасу дам по морде?» — «Шикарно! Ой, как здорово, давай! Только мы ему ничего не скажем». — «Конечно!» И вот Рязанов кричит: «Камера! Мотор!» — мы доходим до слов Тени «да кто ты такой», и я бью Рядинского по лицу. Удар получился очень сильный, Стас опешил, женщины на площадке закричали. Но мы сняли с первого дубля. И партнер на меня не обиделся, потому что получились хорошие кадры. Рязанов был очень доволен: «Молодцы!»

Кстати, кандидатуру Рядинского Ря­занову предложил я. Искали актера, который должен был сыграть не только Тень (а также Солдата и Свинопаса), но и молодого Андерсена. Поэтому человек требовался похожий на меня. В начале мне даже задали вопрос, нет ли у меня сына. Я ответил: «Сына нет, но я знаю артиста, который очень на меня похож. Это Станислав Рядинский». Знал его, потому что он работал в «Ленкоме» вместе с моей старшей дочкой Катей, и мы не раз шутили по поводу нашего сходства. В своих мемуарах Рязанов пишет, что сначала у него с Мигицко «не сильно заладилось... Но потом Сережа раскрепостился, я к нему привык и добился стопроцентного результата». Да, я пошел за режиссером, и мы сделали, как мне кажется, очень хорошую работу.

— «Андерсен...» не только последний фильм Рязанова, но и последняя картина Вячеслава Тихонова — он сыграл там Бога...

— Чтобы увидеть Тихонова, на съемки в Кронштадт со мной приехала семья. Жена сказала: «Сережа, попроси Вячеслава Васильевича сфотографироваться с нашей дочкой». Сейчас Аня — актриса ТЮЗа имени Брянцева, а тогда ей было лет двенадцать. Я попросил Тихонова о фото, и он не отказал, а потом мы все вместе возвращались в одной машине в Питер... Вячеслав Васильевич был чудный, интеллигентнейший, обходительный, внимательный партнер. С ним просто не хотелось расставаться, так он к себе притягивал. А уж артист он был экстра-класса.

— Где кроме Кронштадта шли съемки?

— Сначала планировали большую часть картины снять на родине Ан­дерсена — в Дании, но что-то не срослось. Ведь фильм дорогой, исторический, со множеством массовых сцен. Эльдар Александрович очень быстро принял решение перевести съемки в Питер. Власти города пошли навстречу всенародно любимому режиссеру. Нам разрешали снимать во многих исторических зданиях — Юсуповском дворце, Инженерном замке. 

Сцену танца Ученого с Тенью снимали в главном дворце в Пушкине. Иван Саутов, который тогда был директором музея-заповедника, впустил нас в эти уникальные интерьеры. Снимали целых три дня, очень скрупулезно: сначала подводку к танцу, потом сам танец, с разных ракурсов. У меня был костюм, который не расстегивался, и мне приходилось носить его не снимая по 10 часов. Зато на премьере этой сцене зрители аплодировали.

Хореографом на картине был Вла­димир Васильев, который работал очень требовательно. Поэтому, когда в последний раз прозвучала команда «Стоп! Снято!», мы со Станиславом в шутку упали на пол. Владимир Викторович улыбнулся. Мы стали прощаться: «До свидания, Владимир Викторович, всего хорошего». — «До свидания!» Васильев вышел из зала, стал спускаться по лестнице, а мы не унимались: «До свидания, Владимир Викторович!» Он вышел на улицу, а мы за ним: «До свидания...» Сел в машину, поехал, а мы со Стасом еще долго бежали за машиной и кричали: «До свидания!..» Да, Васильев вымотал нас очень сильно, но это же великий танцовщик и балетмейстер!

— Еще один популярный фильм с вашим участием — «Ловушка для одинокого мужчины»...

— Это работа прекрасного режиссера Алексея Александровича Коренева, в ней чудесный актерский ансамбль. Оператор Анатолий Михайлович Му­касей практически всю ленту снял без дополнительного освещения — на солнечном свету, что придало изображению особую естественность. Все мои сцены были вместе с Юрием Яковлевым, еще одним легендарным артистом, человеком невероятного оба­яния и интеллекта, высочайшей театральной культуры. Мы с ним придумали игру — в кадре он постоянно обращался ко мне с французским прононсом: «Жан!» — а я отвечал: «Мсье?». В сценарии этого не было, но Коренев сразу согласился на наше «Жан — Мсье — Жан — Мсье».

— Со Смоктуновским у вас общие сцены были?

— Нет, мы снимались в разные дни. Но когда я смотрю фильм, вижу, что Иннокентий Михайлович для роли подключил все свое чувство юмора, умение выстраивать острохарактерный рисунок. Поэтому получился вот такой незабываемый образ, как, собственно, и везде у Смоктуновского.

— Сергей Григорьевич, вы упомянули, что обе ваши дочери стали актрисами. А вместе вы когда-нибудь снимались?

— Со старшей, Катей, — в «Ан­дерсене». Она сыграла молодую служанку. А с младшей, Аней, мы сейчас закончили сниматься в фильме «Дом Солнца». Как и «Чижик-Пыжик», это картина для подростков. Мы сыграли коллег: я — директора детдома, Аня — злую учительницу, которая занимается наушничеством, этакую мегеру. По-моему, у дочки прекрасно получилось. Так что я счастлив!