«Я охарактеризовал бы свою семью одним словом — термоядерная. Я в ней — как в зоне облучения. Но поскольку облучен давно, выходить из зоны нельзя. Да, по правде говоря, и не хочется — мне необходима доза этой радиации. Хотя волосы от нее уже выпадают», — смеется Иван Охлобыстин — священник, режиссер, сценарист и актер, исполняющий сейчас главную роль в телесериале «Интерны» на канале ТНТ.
— Иван, как известно, вы рукоположены в священнический сан. Скажите, а как в семье отца Иоанна проходят праздники? К Новому году, например, с женой готовитесь?
— Мы люди церковные, поэтому в большей степени празднуем Рождество. А Новый год приходится на пост. Но его мы тоже отмечаем. Честно слушаем речь президента, поднимая бокалы с лимонадом или квасом. После чего включаем «Неистового Роланда» — самую нудную, длинную и муторную оперу Вивальди. И под этот фон дети, как ртуть, растекаются по своим норам — и там кто-то из них смотрит кино, кто-то читает, кто-то играет, в общем, каждый занимается своим делом. А вот на Рождество у нас дома готовится праздничный стол, за которым собирается большая компания. По поводу же других праздников… В нашей семье так много народу, что почти на каждый день какое-нибудь событие да выпадает.
Самые тяжелые из них — дни рождения, это финансовые катастрофы. Свой отмечаю только благодаря Оксане, сам ни за что не стал бы. По-моему, очень беспокойный и глупый праздник — по меньшей мере странновато гулять по поводу того, что тебе осталось жить на год меньше. Но Оксана все равно это дело наладила. На мое 40-летие вообще какое-то сумасшедшее торжество устроила. Я изо всех сил отнекивался: «Не надо этого делать, мне Гарик Сукачев говорил, что отмечать 40 лет — плохая примета». Но Кыса умолила меня согласиться. В итоге это был самый пестрый день рождения в моей жизни. На даче собралась куча народу, и дети, и взрослые подготовили для меня концерт, какие-то плакаты нарисовали, целую программу составили. А я вообще не знал, как себя вести.
Никогда не понимал, с каким лицом следует принимать похвалы в свой адрес. Поэтому от смущения все больше по хозяйству вертелся — тарелки таскал туда-сюда… А вот в детстве я очень любил праздники, особенно Новый год. В моем представлении он всегда был связан с ощущением сказки. Вокруг белоснежный покров хрустящего, блестящего снега. Над головой огромные яркие звезды. И елка, и бой курантов, и новогодний стол с пирогами и рулетами, приготовленными бабушками. А потом ночные гулянки с ними по поселку. Все это ассоциировалось с чудом… Я жил с бабушкой и прабабушкой по маминой линии в деревне в Калужской области, расположенной рядом с военным пансионатом, где папа некоторое время работал главврачом. После развода родители мои перебрались в Москву: папа — в другую семью, на новую работу, мама — учиться в МФТИ.
А я еще долго оставался на попечении бабушек.
— Значит, школу оканчивали в деревне?
— Я там учился до пятого класса. А когда маме дали комнату в коммуналке, она забрала меня в Москву. Поначалу мне тут было довольно комфортно: в школе на Каширке — прекрасные учителя, в классе — замечательная компания. До прихода мамы с работы я весело тусовался с ребятами. А в шестом классе в моей жизни происходит настоящая катастрофа. Мама получает однокомнатную квартиру на «Войковской», и я оказываюсь в настоящем кошмаре. Мало того что переходный возраст сам по себе колкий, со всякими внутренними проблемами, с революционными настроениями, с душевным дискомфортом, а тут еще хмурной, некрасивый район, чужой класс.
Школа оказалась балованная, я чувствовал себя в ней почти изгоем. Ни класс не принимал меня, ни учителя. Конечно, я переживал. В качестве выхода завел компанию среди троечников и двоечников и, кстати, до сих пор дружу с этими ребятами. Однажды предложил членам своей маленькой банды: «Парни, давайте сделаем то, чего мир не сделал для нас, — станем аристократами. А для этого — я знаю, потому что прочитал в книгах, — необходимо несколько составляющих: надо полюбить классическую музыку, читать много книг, изучать хорошие манеры, ходить по музеям и смотреть лучшие фильмы». Друзья идею воодушевленно поддержали. И во исполнение задуманного мы стали регулярно бегать в «Иллюзион», а потом, мотивируя тем, что остаемся ночевать друг у друга, начали ездить в Таллин, в Питер, где честно ходили по музеям…
Еще одним пунктом в составленной схеме становления на путь аристократизма было физическое совершенствование. В связи с чем мы прежде всего категорически отказались от курения, отвергнув этот порок как недостойный аристократов. Посчитали, что курить сигареты не по статусу, а трубки у подростков выглядели бы смешно. Для спортивных занятий использовали гантели да турник с брусьями, имевшиеся в любом дворе. А в дополнение, для развития отваги и бесстрашия, мы запрыгивали на товарные поезда — прицеплялись на подножку, а когда поезд притормаживал на повороте, спрыгивали… Еще лазали по крышам и жгли там костры. Все дома Войковского района облазали, и за нами постоянно охотился один и тот же очень вертлявый участковый. Если с кого-то и начинался современный паркур, то это с нас.
Кроме того, мы изучили все очистительные сооружения и в районе «Сокола» неожиданно нашли вход в какие-то огромные катакомбы, бродя по которым в компании крыс неожиданно выбрались на подземную железную дорогу. Где повстречали солдатиков-охранников. Они бежали за нами по этим туннелям километра два, но мы все-таки оказались пошустрее — оторвались. Спустя годы я выяснил историческую подоплеку этого строения — оказалось, там был секретный объект, построенный еще во времена Сталина, где в форс-мажорной ситуации должны были аккумулироваться начальствующие чины с их семьями, чтобы в случае чего быстро передислоцироваться на Тушинский аэродром — для эвакуации на самолете полярной авиации… В тот период мы очень много дрались. Из традиционных драк — схватки «войковских» с «тушинскими». В оврагах Химкинского леса.
Причем сначала на бой выходили взрослые, а второй волной шли мы, мелкие. Дрались жестко, в кровь, но без изуверств. Вообще правила очень соблюдались. Во-первых, положено было драться не больше одного раза в месяц, но и не меньше, а во-вторых, среди дерущихся не должно было быть особо искалеченных. Максимум — синяки, шишки, ссадины, ну ухо разорванное, глаз подбитый, сломанные ребра, нос… Хорошо помню, что одно из боевых крыльев с той стороны возглавлял Игорь Иванович Сукачев. У него внешность яркая, и я сразу заприметил и запомнил этого невысокого парня со злым, явно бандитским лицом. Дрался он сердито — либо водопроводным краном, либо какими-то железными палками.
— А девочки-то в вашей школьной жизни были?
— Влюбился я в седьмом классе.
В красавицу Веру Годовикову, которая училась со мной в одной школе и была на год моложе. Но так и не решился подойти к ней, понимал, что мне ничего не светит. И с занозой в сердце сказал себе: «Нечего и пытаться». Я и сейчас-то невысокого мнения о своей внешности, а тогда совсем был неказистый. И я принял решение: пока не начну получать собственные заработки, которые помогут привлечь девичье внимание, вопрос о любви с повестки дня надо снять. И свободное время мы с ребятами стали посвящать добыванию денег. В основном приработки были честные. Мы бегали в Северный речной порт, помогали там в погрузочно-разгрузочных работах, бутылки собирали и сдавали. Самым криминальным был сигаретный бизнес — мы спекулировали сигаретами, перепродавая их в школе.
Но дело оказалось нерентабельным и суетным: нам постоянно предъявляли претензии — то по поводу дороговизны курева, то из-за его качества. Для защиты у нас была бандитская договоренность с одним здоровым десятиклассником, которому мы приплачивали за то, чтобы он нас «крышевал». Поскольку парень был не слишком смекалистым, мы ему давали точные инструкции, что надо говорить, чтобы уладить неприятности с ребятами… Мама, будучи сама всю жизнь отличницей, очень печалилась, оттого что ее любимый сын троечник. Но поскольку она работала и домой приходила только вечером, повлиять на изменение ситуации с моей учебой не могла. Хотя, в принципе, уроки-то я учил. И мне одинаково хорошо давались как точные науки, так и литература. В связи с этим после школы я долго решал, кем быть — технарем или гуманитарием.
Размышлял и над предложением папы, который, зная о том, что в медицину меня всегда тянуло, однажды сказал: «Хорошо бы тебе стать хирургом». И все-таки я остановил свой выбор на профессии режиссера. И, преодолев ряд препон, все-таки поступил во ВГИК.
— А в какой период своей бурной жизни вы украсили свое тело татуировками?
— Уже после института. Меня потом часто спрашивали: «Что твои татуировки означают?» — полагая, что в них заключен какой-то великий смысл. Приходилось разочаровывать: ничего они не означают. Это просто позиция определенного периода жизни. Вообще-то я уверен: те татуировки, которые делаются на трезвую голову и планируются заранее, называются боди-артом. И подходят они больше для представителей альтернативного типа сексуальности.
А все нормальные мужские татуировки делаются по пьяни, когда сознание твое несколько отключено и ты — это не совсем ты. Вот тогда-то самое дно подсознания заказывает татуировку и диктует тату-мастеру, что нужно сделать.
— Поговаривали, что вы очень здорово и долго дружили с алкоголем.
— Правда, легенда о моем беспробудном пьянстве тянулась за мной шлейфом еще лет десять после того, как я бросил пить. Хотя на самом деле завзятым алкоголиком никогда не был. Видал людей, которые пивали гораздо круче меня. Первый раз я почувствовал себя пьяным в пионерском лагере «Салют», расположенном в Анапе, неподалеку от массандровских виноградников. Мы с пацанами долго думали, что бы подарить пионервожатому на день рождения.
В итоге остановили выбор на вине. Обнаружив дорогу, по которой периодически проезжали фуры, груженные ящиками с винными бутылками, выверили место, где будем эти фуры грабить, — дерево, и на нем крепкий сук, нависший прямо над дорогой. Я на него забирался, усаживался поудобнее, ребята держали меня за ноги, и, когда мимо проезжала машина, я делал мостик через этот сук и акробатическим приемом ловко вытягивал бутылки из ящиков мимо идущего грузовика. Прямо с дерева. В итоге удалось навыдергивать четыре бутылки портвейна «Кавказ». Две мы припрятали для подарка, а две взяли с собой на море. В лагере как раз была пересменка, жизнь стала посвободнее, так что выпивать было удобно. Мы пошли на берег моря и распили сразу обе. Не понравилось. Но я виду не подал.
Выпив свои полбутылки, пошел купаться, хотя был уже в полном раскладе. Как не утонул — до сих пор не понимаю. В результате тот же пионервожатый, ради которого мы пошли на такие испытания, меня же и побил. При этом отобрал оставшиеся бутылки и все выкинул на помойку... А следующее мое жесткое столкновение с алкоголем произошло уже в институте. По личной инициативе. Тогда я был уже довольно взрослым отроком лет двадцати трех. До этого, как и любой студент, я выпивал со всеми на гулянках, но, по большому счету, пить мне не нравилось. Равнодушен был к алкоголю. И в те разы, когда по-студенчески напивался, что случалось крайне редко, с утра чувствовал себя плохо. Но в какой-то момент вдруг понял, что все вокруг пьют, а непьющий я один. Также до меня дошло, что все деловые встречи, любые нужные контакты замешаны на совместной выпивке.
И дал себе программу-установку: необходимо срочно стать таким же пьющим, как все. А поскольку я ко всему относился основательно, предварительно провел исследование наедине с самим собой — чтобы разобраться, какие напитки меня не убьют сразу. Вскоре пришел к убеждению, что ни один не в состоянии этого сделать. И из всех видов спиртного, выпускаемых алкогольной промышленностью, я остановился на самых жестких — абсенте и кальвадосе. И с тех пор стал поддерживать с ними близкие взаимоотношения, которые давали гарантированный результат. Примечательно, что пить, как правило, мне нравилось одному. А в компаниях не нравилось, потому что после второй рюмки я уже переставал понимать, о чем идет речь, и недоумевал, как можно в таком внутреннем раздрае решать какие-то деловые вопросы. Тем не менее я честно вел образ жизни крепко пьющего человека.
И так продолжалось года три. Все это время в моей жизни была какая-то бесконечная беготня, зато я приобрел дикое количество друзей. Кстати, в этот же период мною и были сделаны все татуировки и большинство глупостей.
Гулял я бурно — постоянно втягивался в какие-то сумасшедшие и совершенно бессмысленные драки, на следующий день после которых уже и не помнил, с кем дрался и по какому поводу. На мотоцикле гонял вообще никакой, потом так же безумно и на машине безобразия устраивал. Помню, снимал квартиру в районе Затонной улицы и вечерами частенько отправлялся покупать себе пиво — мое любимое, темное, продавалось в определенном ларьке. Добирался я до него на своем авто. Внешним видом не заморачивался: выходил из дома в шортах, в тельняшке, обвешанный перстнями, цепями и в тапочках — тогда только появились такие веселые, со зверюшками.
Мои были с мышками. Оконфузился я в таких поездках дважды. Первый раз, не успев затормозить, чуть-чуть не снес бампером этот киоск, но был так близок к этому, что все бутылки, стоявшие на витрине, издав характерный звон, попадали. Пришлось за все заплатить. Но мне это было нипочем, я тогда неплохо зарабатывал — писал много сценариев, получал прилично, а расходная часть у меня была минимизирована. На широкую ногу я не жил, особо не шиковал, придерживался бытовых ценностей моего отца, состоящих в том, что хорошая квартира — та, из которой можно выйти не оборачиваясь. Короче, жил свободно. Из одежды — то, что удобно. Главный приоритет: сначала удобно, потом модно, и если это сочеталось — хорошо. Не сочеталось — наплевать… Так вот о конфузах.
Второй оказался более серьезным. Зима, метель, я так же, в тапках, дохожу до своей «копейки», стоявшей во дворе, сажусь в нее и отправляюсь за любимым пивом к нужному ларьку. И вдруг замечаю: сквозь дикую пургу прямо на меня идет высокий милиционер с буденновскими усами. Начинаю бешено тормозить, но дорога скользкая, и удержать автомобиль я не в состоянии. В паническом кошмаре продолжаю честно ехать на него. Он пытается отбежать, но я нагоняю и с маху вминаю его прямо в сугроб. У него улетают и ушанка форменная, и рация, и палочка милицейская. «Ну все, — думаю, — конец. Сейчас выберется и таких тумаков мне надает! А потом и в тюрьму посадит. И ведь будет прав. Еще бы — милиционера задавил!» Но мент оказался дядечкой крепким, да еще и с юмором. Потом рассказывал, как представил в тот момент, что ему придется писать в протоколе: идиот такой-то направил машину в мою сторону и вдавил меня в сугроб…
Но это потом нам было смешно. А тогда я как полоумный бегал вокруг него и своей машины, собирая разбросанное по снегу милицейское имущество, и без остановки бормотал: «Это случайно, не сердитесь. Знаете, я студент, учусь очень хорошо, давайте я отъеду». Но он в ужасе — половина тела-то у него еще оставалась под машиной в сугробе — затыкал меня: «Нет уж, не надо, я лучше сам откопаюсь. А то ты, студент, сейчас не в ту сторону поедешь и вообще свернешь мне позвоночник». Когда наконец выбрался, расхохотался. Мы поговорили, и он меня понял. Простил. На прощание только сказал: «Если еще раз увижу, что ты едешь в мою сторону, буду вести стрельбу на поражение». Потом мы с ним сдружились, через какое-то время он же продал мне машину и сам подучил, как надо правильно управлять автомобилем в форс-мажорных ситуациях...
А к прекрасному антиалкогольному прозрению, в корне изменившему мой образ жизни, меня подвиг один эпизод.
Я тогда уже был завзятым автомобилистом. И вот в какой-то момент неожиданно обнаружил, что еду с товарищем к нему на дачу. Я — за рулем, в подстаканнике — полбутылки водки, а мы не пьяные. Вот это и было самым страшным — я не чувствовал себя пьяным. Просто брал бутылку и выпивал прямо из горлышка, как газировку. И мне было нормально. Вот тут-то я и осознал, что это уже катастрофа, что пришла химическая зависимость от алкоголя. Проанализировав позже ситуацию, пришел к выводу: все, не в состоянии я больше находиться со спиртным в таких плотных отношениях, иначе просто умру.
Все-таки пьянство — процесс неуправляемый. Да и надоела такая безумная жизнь, устал я от нее. Думаю, что за те три года активных алкогольных экспериментов израсходовал свои резервы. Теперь выпиваю очень редко и совсем немного. Как-то подумал: «Что-то я давно не пил, странно». Решил себя проверить. И когда Оксанка уехала на дачу, купил бутылку рома да засел с ней за какую-то компьютерную игру. Выпил половину и понял, что ни запала, ни удовольствия не получил. Наоборот, вялость какая-то появилась. Стало ясно, что вкус «халвы» потерян. И я прекратил экспериментировать.
— А в тот, загульный, период какую вы все-таки нашли альтернативу алкоголю?
— Я занялся йогой, решил основательно познать эту методу и скрупулезно погрузился в это познание.
Одновременно, получив свой первый загранпаспорт, начал путешествовать. И сразу же подружился с толпой шумливых интуристов. Причем дружба наша началась с увлечения мотоциклами. Так получилось, что я попал в тусовку фанатов-мотоциклистов, где были два ирландца, чех и парень из Лихтенштейна — позже выяснилось, что он сын какого-то члена княжеской семьи. Кстати, впоследствии я очень понравился его родителям, и они серьезно предлагали мне оформить гражданство. Но я, не понимая всех экономических и политических выгод от этого, с негодованием отрек предложение. Как истинный россиянин, гордо сказал: «Нет». В этой компании мы исколесили всю Европу. Кто имел возможность, перевозил свои мотоциклы из страны в страну, а я просто пользовался мотоциклом ирландского приятеля. Он жил под Ольстером, а в Россию попал с выставкой — каким-то техником на ней работал.
Мне было страшно интересно узнать, что же происходит за границами моей родины, и окончательно сделать вывод, правильно ли решили там, наверху, родить меня в России. Выяснил — все правильно. Мне хоть и было хорошо в любой стране, но везде через какое-то время становилось скучно. Пожалуй, комфортнее всего я чувствовал себя в Ирландии. Народ тамошний понравился — очень похож на наших калужан. Я был на одной свадьбе в каком-то ресторане, смахивающем на столовую, и просто поразился сходству — длинный стол, от сигаретного дыма хоть топор вешай, дородные красивые женщины поют длинные, на триста куплетов, песни, по содержанию примерно те же самые, что «Черный ворон» или «Ой, да не вечер». Пьяненький папашка жениха, несколько хулиганов, которым пить нельзя вообще, — все как положено.
А выходя с торжества, я увидел господина в костюме, в галстуке, сладко спавшего в луже. Заботливые соотечественники благородно подложили ему под голову кирпич, чтобы человек не захлебнулся и не утонул. Правда, из лужи не вытащили... Но в остальном мне там все понравилось. Однако я понял, что жить, как они, не смогу, все-таки не до такой степени я оседлый.
— Вы вели совершенно свободный, независимый, если не сказать отвязный образ жизни, который никак не предполагал то, что впоследствии получите сан православного священника, создадите семью, станете отцом шестерых детей. Как говорят французы, «cherchez la femme». Чем же вас увлекла Оксана?
— Прежде всего замечу следующее: любой мужик, кроме человека с поломанной психикой или уж с совсем смещенными ориентирами, хочет иметь семью. Так же, как и женщина. Это базовый инстинкт. Поэтому я всегда знал, что у меня будет семья. И хотелось иметь семью большую, в которой будет много детей, хотя я понимал, что это принесет множество проблем. Но сам факт меня притягивал. Скажем так: меня манило в табор. И тут мой взгляд пал на Оксану. Что я увидел в ней из того, чего не было в других барышнях, объяснить невозможно. Наверное, тут больше всего подойдет слово «кураж». Вот узрел я в ней этот кураж, что-то такое вольное, стихийное, очень мне близкое. И мне сразу стало ясно: Кыса из той же стихии, что и я. С первого же раза, когда мы с ней встретились в Доме кино. Вот иду я через холл, смотрю на нее, она смотрит на меня, и мы улыбаемся друг другу.
И вдруг, неожиданно для самого себя, я возвращаюсь от лестницы к ней и говорю: «Скоро ты будешь моя». Не знаю даже, почему сказал это, никогда такие крючки никому не закидывал. Причем это не был крючок в том понимании, что подцеплю девчонку на всякий случай. Тут другое — какое-то наитие на меня нашло. Плюс к тому я был тогда в самом творческом кураже — снимал как режиссер полнометражный фильм «Арбитр», потом монтировал его, бесконечно уставал, и у меня совершенно не было времени ни на что, включая личную жизнь... В другой раз я увидел Оксанку где-то через год, в кафе. Рядом с ней сидели два бородача. Перед ними стояло три полных стакана водки. Я подошел и сказал: «Мадемуазель, не предпринять ли нам с вами романтическую поездку?» Почему мне захотелось облечь свое предложение в такую гусарскую форму, не знаю.
Но в этой девушке чувствовался какой-то азарт. В своей вязаной накидке она напомнила мне героиню эпизода из «Тени исчезают в полдень», где наследница миллионщика сидит на столе, а купцы и промышленники пьют шампанское из ее туфельки. То, что Оксана Арбузова — звезда, сыгравшая главную роль в нашумевшем фильме «Авария — дочь мента», я знал, правда, картины не видел, посмотрел только на пятый год женитьбы. Знала ли что-то обо мне Кыса — не представляю. Но отреагировала она на мое предложение своеобразно. Эффектно. Взяла стакан с водкой, не поморщившись, махом опустошила его и сказала: «А чего бы и нет?! Но обещайте, что вы отвезете меня домой». Я поклялся. И клятву не нарушил — действительно отвез ее домой. К себе. После чего уже не выпустил. Вот и до сих пор она у меня.
Потом я узнал, что женихи у Оксанки конечно же были, но так себе, нудятина. Там и выбирать-то было не из чего. Один — скучный, другой — глупый как пробка. (Улыбаясь.) Возможно, я и не решился бы жениться на ней, но нельзя же было отдавать такую барышню куда попало. Пришлось сделать предложение и… получить согласие. Тут же напросился к ней в гости, знакомиться с родителями. Владимира Евгеньевича в тот день дома не было, он лежал в больнице, а Валентина Степановна была. Я пришел, сказал что-то возвышенно-изящное, стих Мандельштама прочитал, подпоил будущую тещу двумя бутылками сухого вина, после чего она, размягчившись, отпустила меня с дочерью на все четыре стороны. Хотя теперь Валентина Степановна утверждает, что вообще не пьет. Что является истинной правдой. А еще она говорит, что тогда я на нее особого впечатления не произвел.
(Смеясь.) Что никак не может соответствовать действительности… Неделю спустя я явился к Кысиным родителям официально просить у них руки дочери. Опоздав на четыре часа. Не специально. Просто в этот день мы с Гариком Сукачевым писали в студии клип, и я не заметил, как пролетело время. Ситуация была форс-мажорная, оправдаться мне было нечем, и хотя я стоял на коленях, моля о милости, прощен был этими людьми только от доброго их нрава. Возможно, родителей Кысы и обеспокоил выбор дочери, но виду они не показали. Зато обо мне сразу узнали все — я не оказался для них котом в мешке. В этот же вечер прямо за столом я снял рубашку и продемонстрировал им свои татуировки. И сделал это не только из-за того, что был выпивши. Просто мне хотелось, чтобы между нами изначально все было по-честному. Чтобы сразу снять все вопросы, которые могли бы возникнуть потом.
Я же увидел, что семья интеллигентная, люди приличные: папа — геолог, мама — юрист, а я был влюблен в Оксанку и действительно хотел создать с ней семью. (Со смехом.) Быть может, впоследствии и передумал бы, но Кыса «упаковала» меня в два счета — нарожала шесть штук детей, куда уж тут деваться. Было бы двое-трое, давно ее бросил бы, но когда шестеро, меня же просто засмеют... На каком-то этапе родственники хотели меня кастрировать, и, главное, моя мама тоже была в их числе. Не говоря уж о теще. Но я сказал: «Это не я виноват, а это ваша дочка. Ненасытная. Так что все претензии — к ней».
— А вы хоть как-то ухаживали за Оксаной?
— И до сих пор пытаюсь. Но угодить Кысе сложно, потому что она живет большими категориями и на какую-то ерунду не ведется.
Равнодушна ко всяким украшениям, к женским безделушкам. Я под нее сделал несколько ювелирных игрушек, но ничего не срабатывало. Удалось только по-настоящему угодить точной копией креста святого Николая с монетки VI века. Вот его носит. И к тряпочкам у Кысы тоже никакой тяги нет, даже выбирать их стесняется. Однажды я говорю: «Оксанка, мы живем вместе почти полтора десятка лет, а я до сих пор не купил тебе шубу. Почему не настаиваешь? Должна же быть шуба, в анекдотах она у всех жен есть». А она ни в какую: «Нет, нет, нет...» Ну завел ее в магазин хитростью, сказал: «Давай хоть для меня шубу выберем, буду приезжать на натурные съемки по-шаляпински». Она согласилась, и там уже я уломал ее хотя бы примерить что-то на себя. В итоге чудом, с помощью продавщицы, все-таки уговорил согласиться на покупку…
Постоянно пытаюсь затащить Кысу в какие-то кафешки, на концерты, на общественные мероприятия, которые я тоже не люблю, но на них ведь нужно ходить, чтобы встречаться с коллегами. Но она быстро устает от всего этого, начинает стесняться, и мне все время приходится ее обманывать, затаскивать изощренной хитростью. В основном действует, когда я мотивирую свое предложение словами «я сам хочу там побывать». Иначе ее ни фига не проймешь. Это просто катастрофа. Но Оксанка всегда была такой. И в профессию, будучи прекрасной актрисой, возвращаться не хочет — тот мир, в котором она существует сейчас, для нее комфортнее, нежели медийный.
— Кто кого из вас приобщил к религии?
— Сначала я привел Кысу в храм обвенчаться. Срочно. Очень хотел, чтобы она была моей навсегда. Потом Оксанка сама заинтересовалась религиозным учением, стала серьезно изучать все, что связано с вопросами религии, познакомилась с дивным человеком, замечательным священником Владимиром Волгиным, меня с ним познакомила и постепенно как-то систематизировала мое мировоззрение. Я подумал: «Наверное, это Судьба». И не то чтобы подчинился, я даже еще толком не поверил Оксане, а просто пошел за ней.
— Во всеобщем представлении те, кто посвящает себя служению религии, люди абстрагированные от большинства соблазнов светской жизни, погруженные в себя. Ваш образ жизни не противоречит религиозным догматам?
— Это ошибочное мнение, навязанное. Все, о чем вы говорите, правильно для монашествующих. Они уходят в монастыри, в скиты и максимально отрешаются от мира. И в этом им помощью является вся история и духовная практика Церкви. А все остальное духовенство, наоборот, обязано знать, что происходит в окружающем мире. Господь назначил нас садовниками, и мы должны облагораживать то или иное место под солнцем или какое-то событие. А значит, следует это знать и понимать. К сожалению, большую часть своих знаний о Церкви мы получаем либо от неграмотных старушек, которым самое главное — соблюсти какие-то внешние атрибуты, либо от экзальтированных неофитов (новообращенные в религию. — Прим. ред.). А хорошо бы узнавать всю информацию от образованных священников, которые могли бы объяснить людям все простыми, понятными словами.
Но их, к сожалению, очень мало.
— Ну поясните, разве внешняя атрибутика — все эти ваши татуировки, браслеты — не должна быть исключена для священнослужителя?
— Я действительно обременен всякими металлами. Таскаю их на себе просто потому, что мне нравится — железки дают какую-то свободу в одежде. И это абсолютно никак не противоречит вере. Что очевидно просто исходя из здравого смысла, который дал нам Господь. И этот здравый смысл подсказывает, что мир создан Богом по законам физики, химии, биологии и духа и в нем все разумно структурировано. И все эти законы в сути своей работают примерно по одним и тем же правилам. И нигде в них нет никаких канонов ни о перстнях, ни о железных украшениях, ни о татуировках, ни о кино, кстати.
За десять лет, что я служил священником, ни разу не встретил ни одного настоящего православного ортодокса, который осудил бы меня за то, что я ношу свои железяки или снялся в кино. Нет, бывало, кто-то критиковал мою работу, говорил, к примеру: «Эту роль ты плохо сыграл», но такая критика — из разряда обычных, человеческих, а отнюдь не христианских категорий. Истинные духовные наставники оставляют людям право оставаться самими собой. Более того, само по себе христианство утверждает это право.
— А разве вас не лишили священнического сана за то, что вы начали сниматься? Кажется, вы теперь не служите.
— Несколько лет назад, когда стало совсем не хватать денег на семью, я по совету протоиерея Дмитрия Смирнова письменно обратился с прошением к прежнему патриарху Алексию II с просьбой о разрешении позволить мне сниматься в кино.
И святейший благословил меня. Вскоре после чего я сыграл Распутина в фильме «Заговор». Но после того, как на экраны вышла картина «Царь», где я снялся в роли юродивого, в Интернете поднялась волна возмущения — многие стали резко критиковать меня, перепутав с моим персонажем. Осуждение перекинулось на Церковь, мол, как возможно такое позволять?! И тогда я написал письмо новому патриарху Кириллу, испросив разрешения на то время, пока я буду лицедействовать, отстранить меня непосредственно от богослужения — чтобы не искушать людей на негативные эмоции. Владыка позволил. Так что теперь, до той поры, пока работаю в кино, я не могу крестить, венчать, отпевать. Вот в этом смысле я под запретом. По собственному желанию.
Но по-прежнему остаюсь отцом Иоанном.
— Да-а, совсем нетипичная ситуация. И еще более своеобразна она теперь. Все-таки одно дело — когда священник снимается в исторических фильмах, и совсем другое — когда он играет в комедийном сериале. А вы почти каждый вечер появляетесь на телеканале ТНТ в «Интернах». Не сомневались, соглашаясь на роль доктора Быкова — по его же собственному определению, «падлы, фашиста и заведующего интернатурой»?
— Очень сомневался. Когда режиссер Максим Пежемский пригласил меня, несказанно был удивлен. Даже представить себе не мог, что стану играть в сериале этого телеканала, да еще в нелюбимом мною жанре ситкома (ситуационная комедия. — Прим. ред.).
Но, с другой стороны, я уже раньше работал с Максом в фильме «Мама, не горюй!» и был уверен, что, зная меня, он не станет предлагать мне какую-то ерунду. А когда прочитал сценарий, изумился не только его объему, но также и сюжетной интриге, и литературной выверенности. Да и уровень юмора порадовал — к счастью, в нем отсутствуют скабрезности. Я задумался. Потом познакомился с продюсером и автором идеи Славой Дусмухаметовым — в прошлом выпускником медицинской академии. Мы с ним поговорили, и я понял три вещи: первое — он очень адекватный человек, второе — мы с ним очень похожи по воззрениям, и, наконец, третье — мне понравились все его задумки по части сериала. Я еще немного подумал и согласился.
— Что для вас в работе над этой ролью оказалось самым сложным?
— Выдерживать грань, то есть играть так, чтобы, с одной стороны, это не грузило зрителей и было смешно, но с другой — чтобы все-таки получалась экранизация жизни. Хочется, чтобы, отсмеявшись, человек все-таки задумался: «Хм, а что, все точно, вот и у меня в жизни был такой случай». А если не он сам, то наверняка кто-то из членов его семьи попадал в аналогичные ситуации.
— Иван, а как бы вы охарактеризовали свою семью?
— Одним словом — термоядерная. Я в семье — как в зоне облучения. Но поскольку облучен давно, выходить из зоны нельзя. (С улыбкой.) Да и не хочется, по правде говоря, — мне необходима доза этой радиации. Хотя волосы от нее, конечно, выпадают. Среди своих домочадцев я чувствую себя... ну, как бы это назвать... в Золотой Орде, что ли.
Чисто азиатчина. Вот обычный человек как живет? Встает, чинно выходит из дома, захватив с собой чемодан, болонку, фотоаппарат, ребенка, садится в машину и уезжает. Мы же всякий раз берем с собой не меньше десяти чемоданов, и большим успехом будет, если восемь из них доедут до места назначения. И с детьми так же: если по пути потеряем только одного — день можно считать удачным...
Наблюдая за своими детьми, я больше всего удивляюсь тому, насколько все они разные. Каждый — индивидуальность, у каждого свои нюансы характера, свои интересы. Старшая, 14-летняя Анфиса, — добрейшее существо, но лентяйка, учиться не хочет. Зато у нее великолепные спортивные данные. В любом виде спорта она настоящий талант, просто Афина Паллада. Дуся в свои 13 лет очень уравновешенная, хотя иногда вдруг выдает бешеный всплеск эмоций.
Хорошо учится, всегда точно знает, чего хочет, и умеет добиться результата. Варя — это источник силовой волны, причем уже к 11 годам у нее есть все приемы, чтобы обаять любого человека. У 10-летнего Васи характер еще не оформился, но уже понятно, что это человек вдумчивый, мечтательный. Он очень добрый, но пока дикий лентяй. Нюша — продолжение Вариной линии, в восемь лет — тоже невероятный харизматик. Но у нее главное качество — честность, даже себе во вред. А Савва — балованный-перебалованный и очень общительный пацан. Ему еще четыре года, но я уже вижу — будет шалуном, драчуном и проказником… Мы с Оксаной пытаемся уберечь наших ребят от негатива и искушений, которых сейчас так много вокруг. Во многом это достигается тем, что они ходят в хорошую школу с православным уклоном.
А еще я разработал методу, как спекулятивно навязать им хороший вкус. Закачиваю им в смартфоны ту музыку, те фильмы и постановки, которые считаю правильными. Благодаря этому они у меня просмотрели чуть ли не все мхатовские спектакли начиная с 32-го года, все лучшие картины советского периода — почти всю отечественную классику. Дети ведь как зверьки — будут смотреть что угодно, даже если им не нравится, по 30 раз, лишь бы не делать уроки. После этого, с небольшой прокладкой из зарубежных фильмов 70-х годов, я перевел их в современное кино. И теперь, имея базу, они смотрят практически все. Но главное, что начали с лучшего. Так же и с музыкой. Сначала классика, потом помаленьку приобщил их к эстетике рок-н-ролла, к альтернативно-клубной культуре, и теперь они слушают все, включая готику.
И больше всего меня радует то, что, хотя наши ребята и живут вполне насыщенной современной жизнью — занимаются спортом, музыкой, языками, рисованием, полноценно общаются со сверстниками и со взрослыми людьми, глаза у них пока еще остаются детскими. По-моему, так и должно быть. Плохо, когда детям приходится рано взрослеть.
— Прибавление в семействе планируете или на достигнутом результате решили остановиться?
— На самом деле я очень рассчитываю на пополнение количества детей. Вот после последнего Оксанка уже отдохнула, и теперь нам с ней самое время начинать думать о следующем...
