— Дина Ильинична, поздравляем вас с выходом новой книги! «Не вычёркивай меня из списка…» — не просто сборник историй о семье, а целая вселенная, в которой нашлось место и трагедиям, и счастью, и любви, и ненависти… Согласны ли вы с тем, что только жизнь способна подкидывать самые интересные и непредсказуемые сюжеты?
– Ну, давайте, все же, не будем лишать писательское воображение его заслуженных регалий. Жизнь, конечно, невероятно прихотлива, и может огорошить забавными типажами, поразительными встречами, уникальными фактами… Но только писателю, творцу, дано связать воедино все линии сюжета, организовать рояль в подходящих кустах и продирижировать всей этой оперой до логического финала. Жизнь хаотична, хотя, и – да, порой складывает удивительные узоры. Самый удачный вариант, это когда «жизненный факт» зажигает, как огниво, воображение писателя, и благодаря этому союзу «жизни» и таланта рождается произведение литературы.
— В сборник вошли произведения разных годов — как вы решали, какие именно из них должны оказаться в составе книги? Трудным ли был выбор?
– Состав любого сборника, особенно тематического, а у меня других не бывает, всегда предполагает некий выбор, часто трудный. Никакая книга не может быть бесконечной, хотя, рассказов на подходящую тему у меня немало. Но я же не писала двенадцати серийный триллер, приходилось мучительно бороться с самой собой. Книга задумывалась в память о родне. Родня у меня такая типажная, такая, мягко говоря, оригинальная, «штучная»…начиная от кочевой цыганки, – каждый персонаж просится в главные герои рассказа или повести. Но главной задачей тут была: прощание с родителями. Прощание и… новая встреча: когда, очищенные писательским воображением, отделенные от родственной любви, умиления, сантиментов, обид и теперь уже вечной скорби, ушедшие люди, столь дорогие тебе при жизни, становятся героями литературного произведения, и уже не они имеют власть над тобой, а ты имеешь над ними власть Автора над героями.
Так что, самым важным в этой книге являются две новых повести. Остальные новеллы или рассказы, и еще, новые, написанные эссе-предисловия к частям книги служили задачам строительства общего здания.
— Много ли изменений претерпели рассказы, написанные в 2011 году? Или вы предпочитаете не трогать уже законченное произведение?
– Не только предпочитаю не трогать, но и считаю неправильным и неправедным это занятие. Человек меняется постоянно: и во взглядах своих, и в предпочтениях. Я вообще не имею обыкновения перечитывать свои книги. И потому, когда возникает такая необходимость (скажем, вычитывание верстки), я порой просто не узнаю своего давнего текста, даже не признаю его. Как будто написала его не я, а совсем другой человек. Да так оно и есть. Припомните себя до пандемии, хотя бы… А ведь за последние годы нас буквально перевернуло, перетряхнуло… по самым разным векторам: социальным, политическим, общественным. Перечитайте какое-нибудь старое письмо к другу хотя бы пятилетней давности. Кажется, оно написано полвека назад. Так что, нет, к истории отношусь аккуратно, а к собственной биографии и библиографии – вполне ответственно.
— Чувствовали ли вы беспокойство или внутреннюю необходимость оформить истории о семье в сборник? И принесло ли вам облегчение окончание работы над сборником?
– Беспокойство… Да нет, пожалуй. Я бы назвала это иначе: внутренним подчинением поколенческой обязанности. Ведь все мы, говоря языком высокопарным, своеобразные «сосуды памяти». Вы можете – при удачных обстоятельствах существования семьи – хорошо помнить свою бабушку. Вот с прабабушкой гораздо сложнее, не говоря уж о пра-пра… И плохо, если ваша собственная бабка ничего не рассказывала, а лучше бы, не написала о своей. Память поколений семьи, понимаете? В какой-то момент, когда у меня родились внуки, я поняла, что о моей бабке они понятия не имеют, и моя, моя память о ней просто развеется с моим уходом из жизни. Все это точило меня уже много лет. А в этом году, когда мне стукнуло 70, я поняла, что мой долг, черт возьми, не дурака валять в попытках сочинить еще одного несуществующего героя романа, а сесть и написать такую книгу, которую когда-то прочтут мои внуки (при условии перевода ее на иврит). В этом смысле, я, конечно, испытала огромное облегчение, когда книга была закончена и я смогла вернуться к «чистому сочинительству», – новому роману о никогда не существовавшем человеке, создающем тайники.
— Согласны ли вы с утверждением, что настоящая родина человека — это его семья?
— Так принято считать. Это слывет банальной истиной. Но что такое – настоящая родина? Если человек родился в Малайзии, когда его папа служил шофером в посольстве Британии – то родина его, да еще настоящая, это Малайзия? Примерно то же с семьей. Если семья «настоящая» – любящая, то и человек всю жизнь произрастает из нее, как дерево. А есть такие семьи, что человек бежит за тридевять земель, порывая все корни, не оборачиваясь и боясь только одного: встретить кого-то из своих родственников на перекрестках жизни. Моя родня была бурная, смешная, трагическая, убийственная, но вполне достойная того, чтобы о ней помнили отпрыски и потомки. То есть: «настоящая».
— Обязан ли каждый человек любить своих родных, какими бы они ни были?
– О, это таинственные вещи. Таинственная штука – любовь. Моя бабка, о которой, кстати, есть в книге одноименная новелла, любила рассказывать всякие «жизненные истории». Помню одну такую, о женщине, которая никак и никогда не заботилась о сыне, и его забрала бабушка, и воспитывала, а мать путалась с кем ни попадя, пять раз выходила замуж. Мальчик же ее обожал, мечтал увидеть. В возрасте двенадцати лет пошел работать в лавку резника, заработал курицу, и в праздник купил билет на поезд, и поехал с курицей в Николаев, где обитала мамаша с седьмым мужем. Та курицу приняла, но сына на другой день уже выставила из дому. Он был ей не нужен. Должен ли был мальчик любить такую мать? А вот он любил всю жизнь, и в старости преданно за ней ухаживал…
— Как сосуществовать в одной семье двум сложным характерам? Поможет ли нахождение компромиссов, взаимное прощение, уважение и любовь или нужно просто принимать друг друга такими, какие есть?
– Вы же понимаете, что в этих обстоятельствах никаких рецептов не существует. Да я и терпеть не могу людей, раздающих советы. Средство здесь только одно: интуиция, великодушие, умение промолчать. А главное: погруженность в свое дело. Эта погруженность спасает от многого. Но таких семей, между прочим, немало. Все зависит от уровня достоинств человека. Бывают в тяжелом характере такие весомые достоинства, что человека любят и прощают заранее за все. Прекрасно при этом понимая, что за фрукт данный человек. Таким был мой отец. Человеком огромных достоинств и огромных недостатков. Видимо, любовь составляет свои балансы.
— Как вы считаете, насколько важно для каждого человека знать историю своей семьи? Какие откровения это может принести?
— Да хорошо бы знать, конечно. С другой стороны, знавала я и круглых сирот, воспитанных в детдомах в общей спальне на 70 детей. Прекрасные люди получились, хотя и – да, тосковали о несуществующей родне, всю жизнь пытались прилепиться к кому-то, создать существующую. Трудная тема. Возможно, следующая тема для следующей книги. Как и тема родственных откровений.
— Для любого творца, в особенности писателя, тема семьи — пожалуй, самая болезненная. Нужно обладать определенной смелостью, чтобы показать то, что составляет твою основу и находится у тебя под кожей. Насколько тяжело в этом плане далась вам работа над сборником?
– А знаете, это зависит от груза воспоминаний и от уюта дома и родни. Я знавала чудесные семьи, ровные, любящие. Мысленно мне всегда хотелось погрузить их в раствор какой-то тайной драмы. Высокий уровень засиропленности, — как говаривала моя бабка о засахаренных банках вишневого варенья. Мою собственную семью я бы уподобила – если переходим к темам кулинарным – к очень острым и очень соленым огурцам, с перенасыщенным раствором чеснока и специй. Все они были крепкие орешки. Особой смелости мне не понадобилось: писала-то я уже после их жизни. Вернее, смелость эта относилась уже к следующим поколениям. Я писала и думала о своих внуках: прочитают и ахнут: «Ни хрена себе родственнички были!». Впрочем, они и сейчас видят свою бабку во всем полновесном скандально-любовном бытии. Уже замечаю: иронически переглядываются. Запомнят, не сомневаюсь. Пусть напишут обо мне для своих внуков.
— Повесть о родителях «Не вычёркивай меня из списка…», по названию которой и назван сборник, читать тяжелее и болезненнее всех остальных, этот текст воспринимается как обнажение души и в процессе чтения к горлу неоднократно подкатывают слезы. Далась ли работа над этой повестью сложнее, чем над остальными?
– Безусловно. Долго не могла приступить к ней, хотя много лет писала к ней заметки, и просто письма к сестре, и мысли, и прожитые сцены. Мучительно переживать медленный уход близких, тут даже и говорить не о чем.
— Если бы вы могли выделить одного любимого персонажа во всём сборнике, кто бы это был?
– Ну тут, как говорится, к бабке не ходи: моя собака, конечно. Мой пес Кондрат. У меня есть и другая новелла, о нынешнем псе, о Шерлоке. Но я посчитала, что помещать в сборник о родне всех моих животных – это уже некий подозрительный крен. Вот интересная вещь, знаете: моя дочь обожает кошек. У них всегда в доме две кошки. Плавные такие невозмутимые создания. Я – собачий человек. Мне нужен немедленный отклик, который может обеспечить только собака. Тем более, что собаки в моем доме с первого же дня превращаются в людей. Моя дочь говорит, что дети, собаки и домработницы у меня равно избалованы. Это правда.
— В «Дороге домой» вы рассказываете историю побега из пионерлагеря и нескольких важных вещах, озаривших в ту ночь: что человек одинок и что он несчастен всегда, даже если очень счастлив в данную минуту. По-прежнему ли вы так считаете и что это: величайшая радость или величайшая горесть жизни?
— Но ведь вся наша жизнь, это и величайшая радость, и величайшая горесть. Драгоценный дар, невыносимая боль, пенящееся счастье. В конце-концов, то, что заставляет писателя складывать слова и создавать бесценные волшебные, не существующие миры.
