«Людям тогда некуда было пойти, а в ресторанах играли самую модную музыку. Так я впервые, еще учась в школе, попробовал работать в ресторане «на подмене». Приходилось постоянно придумывать разные причины, чтобы улизнуть из дома. Ведь для папы с мамой ресторан был обителью зла и разврата, и я скрывался, как разведчик», — вспоминает музыкант Андрей Державин.
— Андрей, на телеканале «Пятница!» выходит реалити «Четыре свадьбы»: в этой программе пары новобрачных соревнуются, чья церемония круче получилась. Музыкальной заставкой к ней звучит ваш хит «Чужая свадьба». А вам приходилось петь эту песню на свадьбах?
— Конечно! Хотя, по-моему, это парадокс. Ведь песня — о неразделенной любви. На днях рождения, на корпоративах — понятно. Но на свадьбе?! Когда лет пять назад я возобновил свою сольную деятельность, меня позвали выступить перед молодоженами. Я сел составлять трек-лист. И вдруг задумался: а с какой песни начать выступление? С «Алисы...»? Не получается...
— Ну да, там тоже все о расставании: «Не плачь, Алиса...», «Расставаться всегда тяжело...», «Расставаться с памятью о чуде, зная, что его уже не будет...»
— Конечно, а у молодоженов-то все только начинается! А уж если начну с «Чужой свадьбы», где поется: «Ну вот и все, ты замужем теперь», «И растерянность моя сменилась болью, и вино от этой боли не спасет», то меня точно побьют! В юности мне приходилось много играть на свадьбах, и я понимаю всю драматургию этого действа. Такие эмоции, такие страсти с обязательной дракой в конце и последующим примирением, что какой там Достоевский или Шекспир! Во время свадебных застолий люди целую судьбу проживают за один вечер… Долго думал, что же делать. А потом позвонил организаторам посоветоваться, и они предложили: «А давайте перепишем текст! У нас молодые Иван и Мария, можете спеть «Иван да Марья, Иван да Марья, случайный взгляд, распахнутая дверь. Иван да Марья, Иван да Марья, ну вот и все — женаты вы теперь»? Я обрадовался, гора с плеч. И попросил: «Распечатайте новый текст и раздайте его гостям, чтобы они именно его со мной пели». В итоге все прошло шикарно. А потом иногда меняли буквально одно слово в припеве: «Какая свадьба, какая свадьба!» Люди хотят слышать эту мелодию на своих праздниках, потому что никак не ассоциируют ее с какой-то личной драмой. Для них это просто песня про любовь.
— Андрей, наверняка реалити на «Пятнице!» дало этой песне, которой уже больше тридцати лет, новую волну популярности — уже у другого поколения, которое слушает ее на музыкальных платформах. А какая вообще у песни история?
— Сначала у меня появилась мелодия. Я послал ее Сергею Кострову — моему близкому другу и соавтору, с которым в 1985 году мы создали группу «Сталкер». Иногда Сережа давал мне стихи, а я писал на них музыку — так родились «Звезды», «Я подожду», «Когда ты уйдешь». Но гораздо чаще, наоборот, сначала появлялась музыка. Так мы написали песни «Не плачь, Алиса!», «Катя-Катерина», «Брат ты мне или не брат». Только вот когда я отправил Сереже мелодию «Чужой свадьбы», он долго мне не отвечал. А песня — она как вино, которое нельзя передержать, получится уксус. Пробовал поработать с другими поэтами. Мне присылали неплохие варианты, но я не был в них до конца уверен. И тут как ни в чем не бывало звонит Сергей: «Ну что там с «Чужой свадьбой»?» Говорю: «Да текст уже написали». Чувствую, его это задело: «Пришли почитать!» Я прислал. И уже на следующее утро раздается звонок: «Андрей, бери ручку и записывай!» Заметьте, это было время, когда мы еще говорили по домашним телефонам и записывали информацию в блокнот ручкой. Костров начинает диктовать текст, а я про себя думаю: «Ну Сережа — ай да Пушкин, ай да сукин сын…»
После этого мне не терпелось скорее сделать запись. Прыгнул в машину и поехал на одну из лучших звукозаписывающих студий того времени — «Гала», которая располагалась в районе трех вокзалов. Еду, а у самого в голове уже звучит готовая песня, но почему-то под гитару. Вспоминаю: в нашей группе нет гитариста! Что делать? Звоню Жене Маргулису: «Можешь приехать ко мне на запись?» А он очень легкий на подъем человек: «Да не вопрос!» Звукорежиссер нас спрашивает: «А вы гитару привезли?» Надо было видеть наши лица: «А что, на студии нет гитары?!» — «Нет, у нас все со своими инструментами приезжают». Повисла пауза. И тут я вспоминаю, что вчера выступал в «Олимпийском» в сборном концерте с Олегом Газмановым и он пел под гитару. Самое невероятное, что в этой стрессовой ситуации в памяти вдруг всплыл его номер, хотя книжки телефонной у меня с собой не было. И Олег оказался дома! «У тебя гитара есть?» — «Есть». — «Можешь дать на запись?» — «Приезжай». Мы летим к Олегу, забираем гитару, возвращаемся и за полчаса записываем песню. На многих пластинках, где звучит эта запись, можно прочесть: «Спасибо Евгению Маргулису за то, что сыграл на гитаре, и Олегу Газманову за то, что эту гитару нам дал». Вот она, настоящая дружба.
— А «Алиса...» как родилась?
— Летом мы были в туре. Автобус старенький, без кондиционера — духота, а ехать километров пятьсот. Чтобы не сойти с ума — сочиняю. Откуда ни возьмись в голове появляется мелодия и первая фраза текста, почему-то: «Не плачь, Алиса!» — наверное, от жары. На всякий случай записал ее на пачке сигарет. А вечером после концерта показал Сергею. На этот раз текст появился моментально. До сих пор у меня сохранился оригинал, написанный его каллиграфическим почерком. Записали «Алису...» мы в Москве, в своей домашней студии в Южном Измайлово — на квартире нашего клавишника Виталия Лихтенштейна. Виталику везло с родней: в какой бы город страны мы ни приезжали, у него всегда там находилась двоюродная тетя Фима или троюродная тетя Циля, у которой случайно пустует в хорошем районе «двушка» или «трешка» — ждет ремонта, поэтому мы можем там пожить. Вот и в Измайлово Виталик временно заселился в такую квартиру, где мы, не спрашивая его, тут же оборудовали студию… Говорят, что после выхода «Алисы...» это имя у нас в стране стало очень популярным. Сегодня на наши концерты приходят уже несколько поколений Алис.
— Андрей, а как вообще вы стали артистом? У вас родители-музыканты?
— Нет, они геофизики. Но при этом были очень музыкальными людьми: папа прекрасно играл на гитаре, у мамы был великолепный, очень чистый голос... Я родился в Ухте, в Республике Коми. Жили мы в двухкомнатной квартире на улице Мира большой дружной семьей — бабушка с дедушкой, прабабушка, мама с папой, мамина младшая сестра и я. Сейчас вспоминаю и думаю, как мы там все помещались? А тогда, в детстве, наша «двушка» казалась мне огромной, с бесконечным коридором. Помните, как в песне: «А когда-то был целым миром двор, был полон тайн чердак…» У нас даже для пианино место нашлось.
— Кто на нем играл?
— Мамина сестра. Она заочно училась в музучилище и рассказывала, что в четыре года я подошел к ней — она репетировала Шопена — и вдруг повторил на пианино только что сыгранную ею фразу. На семейном совете было решено отвести меня на прослушивание в музыкальную школу, куда вскоре я поступил в подготовительный класс. Сначала мне там не очень нравилось: в то время, когда товарищи гоняли во дворе в футбол и хоккей, я с нотной папкой шел через весь город на музыку. Но благодаря потрясающему таланту педагогов мне удалось не только школу окончить, но и полюбить ненавистные многим детям гаммы и сольфеджио. Руководителем школы был не кто-нибудь, а выпускник Берлинской консерватории по классу композиции Павел Филиппович Вейс. Если честно, я бы и сейчас у таких людей сольфеджио изучал!
А в четвертом классе случилось событие, перевернувшее мою жизнь. Как-то раз я задержался в школе после уроков. Иду по коридору, вдруг слышу, что из каморки рядом с актовым залом несутся какие-то волшебные звуки. У меня просто дух захватило, и я как зачарованный пошел на звук. Приоткрыл дверь, а там репетирует ВИА десятиклассников. Я остолбенел: от музыки, от сверкающих инструментов. Никогда после не испытывал такого потрясения! Ребята меня не прогнали, а, наоборот, спросили: «Можешь что-нибудь сыграть?» Я легко повторил мелодию, которая только что звучала. Они удивились: «Как ты это делаешь?» — «А я с детства могу сыграть то, что услышал». И, уже к моему удивлению, они предложили выступить вместе с ними на новогоднем концерте для родителей — сыграть пару песен.
Я рассказал об этом другу-однокласснику, и мы решили во что бы то ни стало создать собственную группу. Он мечтал стать барабанщиком, басиста мы нашли в нашем классе. К сожалению, нот он не знал, и я придумал писать ему партии в виде дробей прямо в школьных тетрадях — 3/3, 5/5, подразумевая гитарные лады. Но главная проблема была в том, что нужно было официальное разрешение завуча на пользование аппаратурой! Мы с другом придумали авантюру: подали заявку на участие в конкурсе политической песни. Выбрали гимн кубинских партизан Venceremos, подошли к завучу и на голубом глазу заявили, что, поскольку песня иностранная, ее необходимо исполнять исключительно на электрогитарах: «Это же фирменная музыка!» И произошло чудо: она разрешила нам брать ключи от заветной каморки с инструментами. Надо ли говорить, что с этого момента и до самого выпускного у нас началась совершенно другая жизнь!
— Вашим родителям такое увлечение сына эстрадной музыкой нравилось?
— Сначала они не придали этому значения, думали — пройдет. Но потом даже дошло до серьезного конфликта. Мои занятия спортом — дзюдо и самбо — родители одобряли. А вот увлечение «электрической», не классической музыкой категорически не принимали. Они считали, что сначала я должен получить хорошую инженерную специальность, которая всегда пригодилась бы мне в жизни. А уж потом можно попробовать ехать в Москву и становиться музыкантом. И я поступил в Индустриальный институт на факультет промышленно-гражданского строительства, а потом перевелся на теплогазоснабжение. Учился «на автопилоте», потому что все мысли занимала музыка. Играл где только мог, где была аппаратура. А она тогда была везде: в школах, в техникумах, в ПТУ, в парках, на заводах, в любом ЖЭКе! И я устраивался в разные организации музыкальным руководителем на полставки: в трест «Жилстрой», в Центральный парк культуры и отдыха. И в институте своем играл — в группе «Контрасты». Но все это было самодеятельностью.
Профессионалы работали в ресторанах. В те годы эти заведения были больше чем просто место, где можно поесть: тут вам и филармония, и Дом культуры, и Большой театр, если хотите. Людям тогда некуда было пойти. На всю Ухту — два кинотеатра с предсказуемым репертуаром, а в телевизоре всего два канала. Зато в ресторане играли самую модную музыку. Так я впервые, еще учась в школе, попробовал работать в ресторане «на подмене». Приходилось постоянно придумывать разные причины, чтобы улизнуть из дома. Ведь для папы с мамой ресторан был олицетворением чуждой, буржуазной жизни, обителью зла и разврата, если хотите, и я скрывался, как разведчик.
— С музыкальной точки зрения работа в ресторане оказалась вам полезна?
— Конечно! Мне повезло попасть в коллектив, где все музыканты были намного старше, опытней. Меня научили играть самую разнообразную музыку — от джазовых стандартов до западных хитов. Наш ансамбль пользовался популярностью. Однажды мы даже отправились на гастроли — весь летний сезон отработали в Ялте, в ресторане гостиницы «Интурист» — очень престижное место по тем временам. Я тогда полюбил «снимать» зарубежные новинки. Переключаешь бобинный магнитофон (кассетные появились чуть позже) с 19-й скорости на 9-ю, и мелодия звучит в два раза медленнее, правда, на октаву ниже. И ты успеваешь расслышать все мельчайшие подробности и перенести все это на бумагу. Таким образом я даже «снял» целый концерт моей любимой американской фьюжен-группы Weather Report.
Впрочем, западные песни в ресторанах тогда не так часто играли. Потому что за репертуаром ансамблей следило Управление культуры, которое требовало, чтобы песен советских композиторов звучало больше. И все ансамбли по всей нашей огромной стране после каждого вечера заполняли «рапортички»: списки исполненных произведений. На их основании композиторам и поэтам отчислялись авторские. И все равно репертуар у ресторанных ансамблей тогда был разнообразнейший, а качество исполнения серьезное. Если плохо играешь, тебя выгонят, потому что из-за тебя в это заведение не будут ходить люди. К тому же зарплату музыкантам платили небольшую, а основной заработок составляли чаевые.
— А сколько тогда зарабатывали музыканты в ресторанах?
— Среди музыкантов ходили легенды, что за удачный сезон в курортном ресторане можно заработать на новую машину. Но я о машине не думал. Все деньги уходили на дорогую аппаратуру и инструменты. Это сейчас можно купить все что угодно, а тогда хорошие инструменты можно было достать только у фарцовщиков. А то, что нельзя было достать, например колонки, приходилось самим конструировать. Первый синтезатор, который я купил, стоил как машина! А он был мне нужен не один. Я покупал инструмент за инструментом и фактически все время жил в долг.
— А кому пришла идея назвать группу «Сталкер»?
— Название появилось спонтанно. Мы записывали нашу первую песню — у меня дома, днем, когда родители были на работе. Я собрал некое подобие студии, подключил синтезаторы. Друг, у которого папа работал за границей, дал нам японский магнитофон с крутой по тем временам технической возможностью записывать музыку с наложением. Чтобы создать иллюзию концертного исполнения, мы включили еще один магнитофон, из которого орала многотысячная толпа фанатов, пришедших на концерт группы Weather Report, — типа, это нас так встречают. Нужно было как-то представить нашу группу. И с языка сорвалось: «Всем своим друзьям группа «Сталкер» дарит свою новую песню!» Как будто у нас была старая! В тот же вечер Сережа Костров прокрутил запись на главной городской дискотеке, он там работал диджеем. И через пару дней песня разлетелась по всей Республике Коми. Вскоре меня вызвали в соответствующую инстанцию, которая занималась культурой и идеологией. Не потому, что у нас были какие-то острые тексты, нет, мы пели только о любви. Просто в СССР могла звучать лишь проверенная музыка: на тексте должен был стоять специальный штампик, и тогда говорили, что песня «залитована». Штампика у нас не имелось. Но в итоге все закончилось как в сказке: эти же соответствующие органы, видимо действуя по известному принципу «если не можешь победить толпу, возглавь ее», широким жестом отдали нам помещение молодежного центра и даже назначили зарплаты. Окрыленные этим, мы своими руками сделали там ремонт, светящуюся сцену, собрали новую аппаратуру. В течение года каждый вечер у «Сталкера» был полный зал. Поговаривали, что люди ехали туда со всей республики и не только! Ведь наши магнитоальбомы, записанные на студийных бобинах, успели разлететься по дискотекам всей страны, нашу группу знали. Как же мы радовались, что у нас есть помещение, где мы можем выступать, играть свои песни!
— А о Москве не мечтали?
— Тогда это было для нас из разряда фантастики, мы не понимали, как вообще люди попадают в столицу... Вскоре нас пригласили работать в республиканскую филармонию. В то время она «сидела на картотеке» — не выполняла план. Видимо, там поняли, что «Сталкер», который так нравится молодежи, может собирать хорошую кассу. И мы действительно очень быстро филармонию «сняли с картотеки». За пару лет объездили всю страну вдоль и поперек от Калининграда до Владивостока.
— В молодости это, наверное, так романтично — все время в дороге, поезда, самолеты, другая жизнь...
— Какие там поезда и уж тем более самолеты! В основном передвигались на автобусе марки «Кубань». Это был уникальный экземпляр отечественного автопрома: печка в нем была, но не грела, а кондиционер тогда еще не изобрели. Про «Кубань» Женя Маргулис рассказывал прекрасную историю: однажды их группу «Аракс» возили на мероприятие в одном автобусе с японской делегацией. И когда они прибыли на место, один из японцев, осмотрев авто, уважительно похлопал автобус по боку и спросил водителя: «Сама деляля?» Так что это только на первый взгляд работа легкая и романтичная. Приходилось самим разгружать аппаратуру, самим все подключать и настраивать. Только потом филармония дала нам ставку для техника. Вот рассказываю вам и понимаю, что хоть и тяжело нам порой приходилось, а по большому счету — все равно было на чем ехать, лишь бы выступать! Ну и пусть в гостинице в номере нет даже умывальника, а душ с горячей водой только на первом этаже — и ладно!
Однажды едем летом, в адскую жару по каким-то пыльным дорогам, кажется, в районе Вологды. Вокруг — Русь былинная, поля и леса. И вдруг прямо в поле у автобуса отваливается пол вместе с мотором и аккумулятором. Оказывается, железо полностью прогнило. Хорошо еще, что за нами шел грузовик с прицепом — перевозил нашу аппаратуру. Он подцепил нас и дотащил до ближайшего населенного пункта. То есть до деревни, почти вымершей. Там имелся некий гостевой дом, где можно было переночевать, но без буфета. И целую неделю, пока за нами не прислали новый автобус, мы питались пряниками — единственной едой, которая продавалась в местном магазине. На завтрак, на обед и на ужин я ел пряники, с тех пор их не люблю.
— Сколько вы получали за концерт?
— 7 рублей 50 копеек, плюс перед концертами друзья продавали наши фотографии и бобины с песнями (кассеты широко распространились года через два). Но мы не думали о деньгах. Когда человек идет на Эльбрус или плавает с акулами, он же не о деньгах думает. Вот и сцена тоже — жуткий адреналин, нам просто очень нравилось играть нашу музыку. А тут за любимое дело еще и что-то платят...
— Но ведь так не могло продолжаться вечно?
— Вы правы: наша филармоническая жизнь продлилась всего два года. В декабре 1988-го «Сталкер» завершал очередной тур, проехав за полгода от Сыктывкара до Владивостока. К тому времени мы уже потихоньку стали подрабатывать заказными концертами: уже как грибы расцвели кооперативы, у предпринимателей появились наличные деньги. Мы даем концерт от филармонии, а к нам приходят люди: «Отработайте завтра у нас в ДК, мы вам заплатим 500 рублей». Да мы столько в месяц получали! «Конечно, сыграем». — «А два отработаете?» — «Да хоть десять». И понеслось! В одном Екатеринбурге 64 концерта за приезд. На каких только площадках мы не работали, и всегда аншлаг. Первое время мы с этих концертов честно отдавали в кассу филармонии приличные деньги, а потом стали работать только на себя. Приказ об увольнении из филармонии не заставил себя долго ждать, но нас уже несло могучим ураганом по новому гастрольному маршруту.
Вот так по дороге во Владивосток мы проехали весь БАМ — целый месяц там гастролировали. Выступали в клубах в разных городах, а жили в поезде, по вечерам возвращались в купе, ужинали (проводницы нам часто оставляли какие-то продукты) и ехали дальше. Гонорары за концерты получали наличными, кредитных карт еще не было, приходилось возить всю кассу в больших сумках. Так мы и доехали до самого Владивостока, купив зачем-то в Красноярске четыре тонны аппаратуры — звук, свет, вращающиеся зеркала для сцены. Я еще чуть авто японское не купил, да не знал, как машину транспортировать на родину. Публика наша визжит от восторга, билеты на концерты разлетаются. А администратор говорит: «Ребята, нас могут «кинуть», надо срочно везти деньги домой, от греха подальше. Заканчивайте гастроли без меня». Пришлось самим отыграть последние концерты во Владике, и действительно мы получили не все положенные деньги. Но это было не важно, потому что все скорее хотели домой, ужасно соскучились по семьям. В общем, вернулся я в Ухту встречать Новый год. А в том году радиостанция «Юность» впервые объявила всесоюзный конкурс на лучшую песню, и мы еще весной наудачу отправили почтой в Москву бобину с песней «Я подожду». Захожу я в комнату в общежитии, где мы тогда с Леной (супруга Андрея, с которой они вместе почти сорок лет. — Прим. ред.) и маленьким Владиком обосновались, жена и говорит: «Сегодня в прямом эфире должны объявить победителя «Хит-парада». Садимся ужинать, включаем радиоточку — и вдруг: «Победитель нашего хит-парада — Андрей Державин и группа «Сталкер», город Ухта!» И заиграла наша песня. Радости не было предела. Я тогда впервые подумал: «Боже, что я тут, в Ухте, делаю? Почему я здесь сижу, а моя песня звучит там, в Москве?..» Уже 19 января мы с ребятами улетели в Москву — в филармонии-то мы больше не работали. И остались в столице навсегда.
— Как вас приняла столица?
— Первые пару месяцев мы шиковали, жили в люксах. Потом деньги закончились, пришлось снять дешевые квартиры в спальных районах. В общем, странная сложилась ситуация: наши песни были у всех на слуху, но в лицо группу никто не знал, поэтому и концерты нам не предлагали. Время шло, работы не было, мы начали немножко мандражировать. Ходили на разные радиостанции. И хотя наши песни ставили в эфир, но это не влияло на ситуацию с отсутствием концертов. Все изменилось, когда нас впервые показали по телевизору.
— А как вы попали на телеэкран?
— Меня познакомили с Мартой Могилевской, музыкальным редактором популярнейшей программы «Утренняя почта», — кто-то обмолвился, что есть такой начинающий артист Андрей Державин и его группа «Сталкер». Я ей позвонил, и она пригласила меня для разговор к себе домой на Патриаршие. Угостила чаем и попросила поставить нашу кассету. Мне показалось, ей понравились наши песни. Я объяснил, кто мы такие и что хотим выступить на телевидении. А она сказала, что в таком случае нам нужен клип. Причем настаивала, чтобы ролик был на песню «Звезды», даже хотела сама над ним поработать. Но мы почему-то считали, что «Звезды» не такая успешная песня. Хотя сейчас я уверен, если бы Марта с ее возможностями сняла на нее клип, это была бы бомба.
Но история не терпит сослагательного наклонения. В общем, пока мы сомневались, Марта говорит: «В следующие выходные есть место в программе. У вас есть клип с веселой летней песней?» Недолго думая я быстренько сочинил другую композицию — «Три недели», мы полетели в Сочи, поселились в «Жемчужине» и за один день сняли какой-то дурацкий ролик. Если честно, это была самодеятельность, за которую мне до сих пор стыдно. А когда первый раз увидел себя на экране, мне вообще стало плохо. И до сих пор не могу смотреть на себя по телевизору или читать о себе в СМИ. Тем не менее редакция клип утвердила, и нас впервые показали по Центральному телевидению!
А потом на «Песне года» прозвучала «Алиса...». Я очень благодарен за это Юрию Федоровичу Маликову. Наш администратор познакомился с ним, и Маликов на правах старшего товарища подсказал, как действовать. Например, что надо обязательно попробовать попасть в «Песню года» — после одного показа там артист мог стать очень популярным. Администратор показал «Алису...» редактору «Песни года», и нас взяли. Нужно было прийти на съемку в хорошем концертном костюме, а у меня его отродясь не было. На дворе — эпоха тотального дефицита. В итоге меня собирали всем миром: барабанщик Саша дал белую рубашку, знакомые фарцовщики принесли синий джинсовый пиджак и кроссовки.
Выступление в «Песне года» для нас было равносильно запуску ракеты в космос. До этого мы собирали залы ДК и небольшие дворцы спорта, а тут начались стадионы! Сразу после того, как нас стали показывать по ЦТ, посыпались предложения гастролей. Телефон не умолкал ни днем ни ночью. В последующие несколько лет жизнь превратилась в бесконечный концертный тур — стадионы, дворцы спорта, залы. Причем по несколько концертов в день. Теперь такое вряд ли возможно...
— А какова сегодня гастрольная жизнь у вас и вашей группы «Сталкер»?
— В этом году в нашем графике много концертов, посвященных дням городов по всей России. И это здорово! Ежедневно мне в соцсети пишут сотни людей: «Приезжайте в наш город, ваши песни — это как встреча с юностью». И много еще чего трогательного. У кого-то из них уже выросли дети, названные Алисами, Катями и Наташами. И все чаще я пою на свадьбах этих Наташ, Алис и Катерин…
