Аким Салбиев: «Поговорив с Майклом Джексоном, Джуна сделала пророчество»

«На репетиции я увидел Джексона таким вялым, что сказал: «Мне тут и снимать-то нечего». Но на концерте его будто подменили. В тот день разразился страшный ливень, но это не повлияло на артиста. Он превратился в ракету, и на сцене по-настоящему летал — им, как Мюнхгаузеном, выстреливали из пушки. А когда Майкл запел живьем, его энергетикой, как куполом, накрыло огромный стадион «Лужников», — рассказывает режиссер, актер, сценарист, певец Аким Салбиев.

— Аким, зрители вас знают и как артиста, и как режиссера — в том числе документальных фильмов. Первым из которых стала картина о приезде в Москву Майкла Джексона. Как столь ответственные съемки доверили именно вам — ведь в 1993 году в вашей фильмографии было всего два художественных фильма?

— Хронику пребывания Джексона в стране хотели снимать все, начиная с Диброва и Ивана Демидова — первых лиц музыкального олимпа телевидения 90-х. Я же работал на телевидении режиссером-постановщиком. А директором студии кинопрограмм РГТРК «Останкино» был Владимир Шмаков, он тоже окончил ВГИК, снимал достойное кино. Я сказал Шмакову, что хотел бы снимать Майкла Джексона, и меня карандашом вписали в общий список, место на двадцать пятое. Список отвезли организатору концерта, Самвелу Гаспарову — кинорежиссеру, который окончил ВГИК и был женат на Наташе Вавиловой. С ней мы одно время учились во ВГИКе, она была в мастерской Евгения Матвеева, а Самвел тогда за ней ухаживал. Ему уже было лет сорок пять, он приходил такой солидный, модный, в кожаной куртке и говорил мне: «Наташу позовешь?» Я поднимался в аудиторию, где занимался актерский курс Вавиловой, и говорил Матвееву: «Евгений Семенович, Вавилову в ректорат вызывают». — «Что-то натворила?» — «Нет, просто делегацию какую-то формируют». И Наташа бежала к Самвелу.

Так вот Гаспарову привезли список с телевидения, он посмотрел и спрашивает: «А кто этот несчастный, который карандашом вписан?» — «Режиссер Салбиев, он ВГИК окончил у Герасимова». И Самвел меня вспомнил: «А-а-а, Салбиев… Вот он и будет снимать!» И все звезды пролетели. Мне Листьев потом говорил: «Ночью один не ходи, они тебя подкараулят и убьют, они все мечтают, чтобы с тобой что-нибудь случилось». Когда я при­ехал на переговоры к Гаспарову, он разулыбался и вместо приветствия сказал: «Наташу позовешь?!» И добавил: «Как важно быть порядочным человеком!» С нашего первого знакомства прошло почти десять лет, и Самвел отметил: «А ты заматерел. Это хорошо. Джексон нравится?» Я ответил: «Кушать — нет, а так — да». Он действительно не был моим любимым певцом. Я Принца больше любил, Стинга, Фила Коллинза, Джо Кокера. Но сам пел репертуар Джо Дассена на русском языке.

— И какую вам поставили задачу?

— Задача у меня была быть с Джексоном на протяжении семи дней и повсюду его сопровождать. В группу входили я, мой ассистент, оператор и Юрий Феклистов — легендарный фотограф, мой сосед.

— Который, кстати, много лет проработал в нашем журнале...

— Встретили мы Майкла в аэропорту, сопроводили в «Метрополь». Правительство Москвы для Джексона выделило шесть «ЗИЛов» — бывшие машины членов Политбюро. В гостинице для сопровождающих артиста был организован шведский стол, мы пошли поесть, а Майкл заселяться — к его номеру вел отдельный лифт. У него, кстати, был свой повар, индус, который готовил для Джексона персонально. Мы обедали, и неожиданно спустился Майкл. А в лобби «Метрополя» оркестрик играл Стиви Уандера. И вдруг они сбились с ритма, стали замедляться — увидели живого Джексона. А он подбежал к ним и сделал несколько взмахов руками, продирижировав, чтобы они ускорились. Майкл покусочничал вместе с нами. Но все, что он ел со шведского стола, — болгарский перец, огурчик, сырок.

— Какие были первые ваши впечатления от него?

— Знаете, сперва он впечатления на меня не произвел вообще. Обычный мальчишка, который все время прячется под шляпу. Его нельзя было снимать в лицо, потому что он тогда был лицом пепси-колы. Фотографировать можно было только сбоку, со спины, и не больше пяти секунд.

Мы приехали в «Лужники» снимать репетицию. И я увидел Джексона таким вялым, потухшим, «дохлым», что сказал: «Мне тут и снимать-то нечего». Но на концерте его будто подменили. В тот день разразился страшный ливень — но это не повлияло на артиста. Он превратился в ракету, в метеорит. Майкл и на сцене по-настоящему летал — им, как Мюнхгаузеном, выстреливали из пушки. Я видел, как все это устроено, — для нас это были космические технологии... Не могу забыть, как его балетные подтирали на сцене воду огромными полотенцами в ритм танца. А когда Джексон запел живьем, его энергетикой, как куполом, накрыло огромный стадион «Лужников», про дождь все забыли мигом. Помню, как он дышал, как у него шел пар изо рта — была осень...

— Где вы, кроме концерта, были с ним?

— Для клипа ему нужны были съемки с военными, и мы возили его в Таманскую дивизию. Там его учили маршировать, а он никак не мог руками попасть в такт строя. Это все есть в моем фильме — посмотрите, кому интересно. В военторгах он покупал шинели, он же обожал стиль милитари. Заходил и в антикварные лавки — ему дарили все, что нравилось: фарфоровые статуэточки, скульптуру Пушкина, склонившегося над столиком.

— Знаю, что вы познакомили его с Джуной.

— Да, я с ней дружил. И она, естественно, попросила меня их познакомить. На встречу она приехала в форме генерала казачьих войск. У них состоялась беседа, после которой она мне сказала, что чувствует — его убьют. Вот такое пророчество. А я, кстати, думаю, что он не умер, его же никто не видел в гробу. Может, где-то и живет в Новой Зеландии. Он человек не из этого мира совершенно...

Сама Джуна очень любила общаться и дружить с актерами. С кем я только не познакомился в ее доме, даже с зарубежными легендами: Федерико Феллини, Робертом Де Ниро, Крисом Кристофферсоном — ее слава вышла далеко за пределы страны.

— А подтверждение ее силы вы видели?

— Да. Джуна лечила и Черненко, и Андропова. Я часто видел у нее Нико­лая Константиновича Бай­бакова — с хрущевских времен он был председателем Госплана СССР. Бай­баков постоянно болел, а Джуна его вытягивала — он прожил 97 лет.

— А вы сами ощутили на себе ее способности?

— Моя тетя серьезно заболела и попросила: «Отвези меня к Джуне». Тетя очень крупная была, и месяца за два, приходя на сеансы к Джуне, похудела на 32 килограмма. А когда лишний вес ушел, поправилось и здоровье — она прожила еще почти 20 лет.

Еще я помню уникальный случай. При­вели к Джуне мальчишку лет десяти, его лицо было уже апельсинового цвета. В той семье дети страдали от какого-то генетического заболевания и не доживали до 14 лет. И Джуна с ним работала. А спустя десять лет я встретил у нее этого парня — и сразу узнал. Он был в солдатской форме: вернулся из армии и первым делом пришел навестить ее. А вообще у нее была такая энергетика, что в том месте, куда она подносила ладонь, становилось горячо…

— Кроме Джексона вам доводилось снимать и других кумиров всего мира: Викторию Руффо, Алена Делона, Жан-Поля Бельмондо, Хулио Иглесиаса…

— Я и героев «Санта-Барбары» снимал. Сам-то я сериалы не смотрел, звонил маме, просил пересказать содержание, рассказать, за что зрители так любят этих героев... Но самым популярным сериалом у россиян, конечно, стала «Просто Мария». Викторию Руффо и Тоньо Маури (Хосе Игнасио Лопес) в нашей стране любили невероятно. Они приехали в Россию незадолго до окончания сериала. Была ранняя весна, стояли сильные морозы, Руффо сразу купила роскошную шубу из чернобурки, а ее супруг актер Эухенио Дербес, которого называют «мексиканским Чаплином», все время ежился в своем пальтишке и втягивал голову в шарф. Думаю, так, как Викторию Руффо, на Руси встречали только императоров: на всем пути следования ее сопровождали толпы людей с цветами, которые плакали от умиления, а она в ответ согревала поклонников своей ослепительной улыбкой.

— Что вас в ней поразило?

— Она оказалась серьезным, глубоким человеком. На родине она ведущая актриса национального театра. Очень увлекается Чеховым, Достоевским, прекрасно знает их творчество. Ее интересовали музеи. И она, и ее партнер, Тоньо Маури, — красивые, интеллигентные люди. Они понимали, что очень популярны, но принимали свой успех достойно.

В концертном зале «Россия» состоялась встреча со зрителями, на которую пригласили и актрису Любовь Германову, озвучившую Викторию Руффо. У Германовой голос потрясающий. И когда Руффо услышала ее, кажется, даже слезу пустила — она очень сентиментальная. Как же ей рукоплескал зал! Я такой популярности больше не видел. Пожалуй, только у Людмилы Гурченко в конце 80-х, когда она давала концерты в той же «России». Помню, у нее было такое короткое платье-трансформер, которое легким движением руки превращалось в длинное.

— У Людмилы Марковны вы брали интервью, когда вели на телевидении программу «Звездная гостиная Акима Салбиева».

— Мы дружили. Гурченко же тоже ученица Герасимова. Первый раз у нее дома я оказался, когда она еще была замужем за музыкантом Константином Купервейсом. Они тогда жили в Безбожном (ныне Протопоповском) переулке, в одном доме с Окуджавой, Кулиджановым, Генрихом Боровиком. Я привез ей пригласительные на премьеру фильма нашего мастера «Лев Толстой». Гурченко пригласила войти, познакомила с мамой. Мама Леля оказалась колоритнейшей женщиной с фигурой рубенсовских мадонн и короткими рыжими волосами. А как она себя несла! «Борща будешь?» — предложила. Я говорю: «Да, не отказался бы». — «У меня с пампушками». Люся над мамой подтрунивала: «Если я с ней ночью в темноте в коридоре столкнусь, от меня мокрого места не останется. Поэтому хожу на каблуках, чтобы она их стук слышала». Когда сели за стол, Люся на свое место хотела пройти за мамой, а потом говорит: «Нет, это риск, с другой стороны обойду». Веселые отношения у них были.

Когда работал в «Останкино», на Центральном телевидении, пригласил Гурченко на съемки програм­мы «Вечернее музыкальное кафе». При­думал для нее номер: мы посадили ее на кран, который летал над залом, а она пела. Я говорю: «Только крепче держитесь!» Потом она со мной была во Владикавказе, на кинофестивале. Затем участвовала в документальном фильме, который я снял о нашем мастере Тамаре Федоровне Макаровой «Свет немеркнущей звезды». Когда я делал концерт — посвящение бесланским детям «Беслан… Два года спустя», пригласил и Гурченко. Она спросила: «А кто у тебя будет?» Я говорю: «Розенбаум, хор Турецкого, Анита Цой, ну и ты, конечно». — «А Кобзон?» — «Будет». — «Тогда я не поеду». Я говорю: «Да ладно тебе. На разных самолетах полетите, и все». — «Да? А что спеть?» Я попросил «Пожалуйста, не умирай». Вместе выбирали платье для номера, остановились на черном в горошек...

А самолет чартерный. Люся заходит в салон, и первый, кого она видит, — Кобзон в бизнес-классе. Он ей говорит: «Привет, Люся». Она ему: «Ага, сам ты привет!» И села через проход во второй ряд. Я, чтобы ее поддержать, сел рядом. Она мне говорит: «Ну, Салбиев, твою мать!» Я предложил: «Люся, давай ты у окна сядешь». — «Нет! Еще заболею и умру раньше него!» Концерт проходил на стадионе, было несколько тысяч зрителей, бесланские матери, дети, оркестр из Воронежа, дирижер из Испании, хор Турецкого… И Людмила Гурченко имела бешеный успех.

Она умела дружить. Постоянно дарила очень красивые вещи: шарфики, брошечки... Но вообще в нашем кругу было принято друг друга радовать. Я, например, к ней всегда приходил с осетинскими пирогами, которые она очень любила…

— Как прошло ваше общение с таким сложным человеком, как Ален Делон?

— В 1995 году я делал фильм «Ален Делон. Кинозвезда». Снимали его в Париже, и в эту же командировку сняли фильм про Бельмондо. С этими артистами договорился господин Бортников, представитель Росэкспортфильма. Первый канал в течение двух недель показывал фильмы с участием Делона, а в завершение ретроспективы — мое документальное кино. Так же было и с Бельмондо.

Рядом с Елисейскими Полями есть практически безлюдная улица, потому что на ней только элитные бутики высокой моды, такие как Nina Ricci. Там стоит 200-летний дом, в котором весь пятый этаж принадлежал Делону. Это и его офис, и жилые апартаменты, которые он приобрел после фильма «Рокко и его братья». На интервью с нами артист прилетел из Швейцарии на вертолете, который приземлился на крыше дома. Наша же съемочная группа уже ждала его в офисе.

Он спросил: «А что с гримом?» Я ответил: «Его могу сделать я». — «А вы гример?» — «Нет, я режиссер». Он сложил руки лодочкой, как во время молитвы, и сказал: «О, Висконти!» Я решил — сделаю сухой грим, чтобы лицо не блестело. И, естественно, начал со лба. Делон разулыбался: «Вы обманываете, вы гример». — «Нет, конечно!» — «Тогда как вы поняли, что у меня лоб уязвимое место? Я всегда потею, начиная со лба». После интервью довольный Делон спросил: «Ну что еще вам рассказать?» Я говорю: «Про Висконти». На что он взял бумажку, на которой написал «70 тысяч долларов» и протянул мне.

Потом мы вышли на этаж. Он показал на одну из дверей: «А вот там, напротив, жила Далида. Бывало, мы возвращались одновременно с мероприятий, ходили друг к другу в гости, делились успехами. А потом я задумался: почему мы не вместе? Но было уже поздно, наши отношения окончательно перешли в дружеский статус».

Вместе вышли из дома. И тут произошло неожиданное. Путь к подъезду преграждали ворота, а машина Делона ожидала его всего метрах в пяти от ворот. Но он сделал знак водителю — мол, подгони сюда. Тот говорит: «Я не могу, там бордюр». Я же про себя по­думал: чего это он выеживается, не может десять шагов сделать? Но как только Делон вышел за ворота, к нему из соседних кафе бросилась толпа женщин — лет по сорок. Оказывается, они его караулили. Он еле успел запрыгнуть в машину. Нам потом объяснили, что он не может ходить по улице, потому что люди готовы его на сувениры разорвать. Но что удивительно, когда мы снимали Бельмондо, то спокойно гуляли с ним по Елисейским Полям. Да, все его узнавали, тепло приветствовали, ласково звали Бебель, но истерии не было.

— Аким, прежде чем начать снимать документальные фильмы о мировых звездах, вы сняли два фильма художественных. Как родился ваш замечательный первый фильм «Короткая игра»?

— Я окончил ВГИК, когда уже по­явились отдельные объединения и на «Мосфильме», и на Киностудии имени Горького. На «Мосфильме» я показывал свою дипломную комедийную картину «День деньской» всем объединениям, и все готовы были меня запустить с полным метром — и Владимир Меньшов, и Сергей Соловьев, и Карен Шахназаров… В объединении «Юность» я показал фильм Ролану Антоновичу Быкову. Ему мой фильм понравился, может, еще и потому, что главный герой был на него похож. И он сказал: «Я завтра же готов тебя запустить. Есть сценарий?» А сценария не было. По той же причине не сложилось и с остальными худруками. Но с Меньшовым вышла забавная история: в тот день он как раз отсматривал короткометражки выпускников. И тут нарисовался я — попросил посмотреть и мой фильм. Он сказал: «Нет, я устал, да и рабочий день закончился. Приходи через месяц». В итоге я его уговорил. А в просмотровом зале сидела и главный редактор объединения «Жанр» Рита Беляковская. И посмотрев мою картину, Меньшов сказал ей: «Поблагодари всех, пусть уходят». «А ты, — говорит мне, — останься, наглец. То, что ты умеешь рассказывать истории, я вижу. И готов запустить тебя с картиной, но нужен сценарий».

— А в чем была проблема со сценарием?

— Да кто даст 25-летнему Акиму Салбиеву, парню, который спустился с гор (Салбиев родом из Северной Осетии. — Прим. ред.) и с первого раза поступил во ВГИК, сценарий? Виктор Мережко отказал: «У меня нет сценария в запасе, я пишу сейчас для Виталия Мельникова». В том же доме кинематографистов жил Эмиль Брагинский. Но выяснилось, что Мережко ему уже позвонил и рассказал о просителе. Получился конфуз, и Брагинский тоже мне отказал. В итоге мне дала свой сценарий Наталья Рязанцева. Пронзительная история, в которой фигурируют три героини — мама, дочь и внучка. Но Меньшов возмутился: «Я от тебя комедию жду. А ты что принес?»

В то время я жил недалеко от телецентра, где базировалось творческое объединение «Экран». Позвонил туда. Моя картина понравилась, и мне предложили пять сценариев на выбор. Я остановился на «Короткой игре» Алексея Тимма. По нему и снял картину. А фильмы ТО «Экран» в прокат не выходили, они предназначались лишь для показа по ТВ. Но шла перестройка, и меня посетила авантюрная идея. Я пошел к председателю Гостелерадио Михаилу Ненашеву: «Я снял у вас дебютный фильм, а в нем участвуют такие звезды, что картина могла бы иметь успех в прокате… 

Разрешите мне показать фильм на кинорынке, а через полгода покажете его по ТВ». А кинорынок (кстати, ставший последним советским), открывался через день в Ленинграде. И чудесный Ненашев дал свое согласие. Однако прокатного удостоверения не было — его выдавали в Госкино. Куда я и поехал к начальнику управления кинопроката. После недолгих уговоров он взял чистый бланк с печатью Госкино СССР, всеми нужными подписями и вписал название моего фильма. «Но только учтите, — говорит, — если есть хоть что-то политическое в вашей картине, я потеряю работу». Я рванул в Ленинград, и на кинорынке фильм, снятый всего за 250 тысяч, был продан для проката за пять миллионов рублей! Когда я привез эти деньги в «Экран», мне сказали: «Ну теперь вы можете снимать что хотите».

— Вам пришлось сдать все деньги?

— Нет, солидную часть оставили за мной, но лучше бы не оставляли. Скоро случилась реформа, и все деньги сгорели. Слава богу, я успел запуститься со следующей картиной и заплатить премии оператору, директору, автору.

— В вашей первой картине действительно потрясающий актерский состав: Глаголева, Марцевич, Шарко, Глузский, Шлыков, Владимир Мукусев, Аристарх Ливанов…

— В роли главного героя я видел Сергея Колтакова, прославившегося после гениального фильма «Соучастники» с Леонидом Филатовым. Колтаков через дорогу от меня жил, и он согласился, но потом был утвержден на другую картину: «Утоли моя печали». Тогда я пригласил Юрия Шлыкова. А с Верой Глаголевой, которая сыграла главную героиню, мы уже были дружны. Познакомились на показах студенческих фильмов во ВГИКе. Ее муж Родион Нахапетов тогда только уехал в Америку, ее это очень подкосило. И чтобы как-то ее отвлечь, я дал ей главную роль в своем фильме. А еще стал катализатором ее режиссерского дебюта — предложил снять свою картину. Она загорелась этой идеей — так вышел ее первый художественный фильм «Сломанный свет» с Маргаритой Тереховой и Андреем Соколовым. А Вера сама сыграла главную роль.

— Значит, с вашей легкой руки Вера Глаголева стала режиссером? Потом в свои фильмы не приглашала сниматься?

— Приглашала, но у нас все вре­мя что-то не совпадало. А однажды нас вместе как актеров утвердили в русско-французский проект «Пушкин» — к 200-летию поэта. Глаголева должна была играть Веру Вяземскую. Вязем­ского — мой гениальный однокурсник Гена Сидоров (в качестве режиссера он снял фильм «Старухи», сериал «Апостол»), Строга­нова — мой друг Степашкин-Пожарский, императора — Николай Еременко, Дан­теса — сын Алена Делона, Энтони, а я… Пушкина, конечно! (Этот образ я уже удачно примерил на себя во второй своей картине «Между воскресеньем и субботой). Автором проекта был Андрей Битов. Нас поддерживал Дмитрий Сергеевич Лихачев. Деньги давал Михаил Лесин — на 12 серий. Но проект завалила ВГТРК, где кино курировал Борис Берман — с его подачи картину спустили на тормозах. А когда в 1994 году я снимался в главной роли в картине «Я свободен, я ничей» вместе с Валентином Гафтом, тот выдал эпиграмму: «Сам факт сравненья неизбежен, когда звучит одно и то же, сегодня Пушкин тем известен, что на Салбиева похож он».

Гафт, конечно, провидец, через несколько лет меня пригласили работать в музей Пушкина. Мне позвонил Юрий Богуцкий — тот самый, который когда-то работал в Госкино и выдавал мне разрешение на прокат моего первого фильма. Теперь же он был замдиректора музея и пригласил меня возглавить департамент театрально-концертных программ и спецпроектов. Так что 200-летие Пушкина я и проводил. Потом придумал ежегодный Пушкинский фестиваль, организовывал вечера, посвященные выдающимся современникам — Ахмадулиной, Би­тову, Хуциеву и многим другим. В музее я проработал 25 лет!

— А как вы Михаила Глузского и Зинаиду Шарко уговорили работать с вами, с дебютантом?

— Опять моя настойчивость помогла… К Глузскому я заявился прямо домой: «Михаил Андреевич, здравствуйте, я окончил ВГИК, мастерскую Сергея Аполлинариевича Герасимова». — «Сережа был хорошим, настоящим», — ответил удивленный Глузский. «Я свое первое кино снимаю, — говорю. — Там есть роль специально для вас, я ее сам дописал». И Михаил Андреевич, который умел сканировать людей, лишь спросил: «Сколько съемочных дней?» — «Пять». — «Хорошо, я снимусь в память о Герасимове».

— А Шарко же вообще из Ленин­града!

— Она тоже удивилась, когда я позвонил: «Вы что, не можете в Москве актрису найти?» Я ответил: «Могу, но хочу вас!» — «Ну а что вы сняли?» — «Только дипломный фильм на Одесской киностудии». — «Хорошо, завтра перезвоните». И она позвонила Кире Муратовой — ведущему режиссеру Одесской киностудии. А Муратова тоже ученица Герасимова, ответила Шарко: «Конечно, я смотрела фильм Салбиева. Соглашайся!»

— Снялся у вас и один из главных романтиков советского кино Эдуард Марцевич.

— Это и мой любимый актер, и моей мамы. Я постоянно в Москве ходил на спектакли с его участием. К моей радости, он согласился сниматься у меня, а на главную детскую роль я утвердил его сына Кирилла. Он, кстати, не собирался становиться артистом. Но, распробовав кино, пошел по отцовской стезе: сперва стал артистом, потом занимал руководящие должности в московских театрах. Когда мы уже подружились с Эдуардом Марцевичем, он мне сказал: «Ты мне развратил всю семью!» Потому что его младший сын Филипп тоже дебютировал в моей картине «Между воскресеньем и субботой» и стал артистом. Играет в Малом театре, где служил и его легендарный отец.

Однажды в начале 90-х мы с Марцевичем ввязались в одну авантюру… Мне позвонили из Владивостока случайные знакомые: «Хотим устроить конкурс красоты, и нам нужно жюри. Собери команду, и прилетайте — денег много». Я ответил: «Сначала деньги, потом стулья». — «Хорошо. Завтра привезут вам домой». А это было время бешеных денег, как у Островского. И вот ко мне приезжает крепкий парень со спортивной сумкой. Я открываю сумку, а она набита деньгами — 300 тысяч рублей! При том, что тогда приличной зарплатой считался оклад в 1500—2500 рублей. Я, конечно, обалдел… Собрал жюри: Эдуард Марцевич, Валентина Печорина — популярная диктор Центрального телевидения и ее муж журналист Михаил Гладков, начинающая певица Марина Кирсанова (Полтева), которая потом работала наставником на «Точь-в-точь» и «Один в один», и легендарная Светлана Моргунова. Потом, кстати, когда я начал петь на эстраде, Светлана Моргунова вела мой первый концерт в Центральном доме работников искусств. Я ей говорю: «Светлана Михайловна, я так волнуюсь». А она: «Волнуется он! Это у меня проблемы! Мне бы твою фамилию правильно назвать!»

— И вы эти 300 тысяч на всех поделили?

— До отъезда не успели, было очень мало времени на сборы. Я предлагал коллегам: «Деньги взять с собой?» — «Нет. Зачем мы будем их с собой таскать? Пусть у тебя в квартире лежат». А я снимал тогда хорошую квартиру у сына композитора Эдуарда Артемьева. Но там такая хилая входная дверь была — плечом посильнее надави и выбьешь. Я всю поездку переживал, что деньги могут украсть… В аэропорт мы чуть не опоздали — попали в жуткую пробку. Тогда я выскочил из микроавтобуса и тормознул «скорую», спрашиваю: «Вы на вызов едете?» — «Нет». — «Слава богу. Можете в аэропорт отвезти? Любые деньги!» И нас довезли в обход всех пробок с сиренами.

Во Владивосток прилетели глубокой ночью. Нас отвезли в огромный ресторан, и для дорогих гостей устроили стриптиз. Тогда это было в диковинку. Все смотрели с любопытством. А Марцевич за первым к сцене столиком уснул! Потом мы окунули ноги в океан, а на следующий день уже конкурс. Мы блестяще его провели. Затарились икрой, рыбой. Летим в Москву, а я молюсь — только бы деньги были дома! Дверь, слава богу, не вскрыта, сумка тоже на месте. Разделили с коллегами поровну — получилось всем по 50 тысяч. Марцевич смотрит на свою стопку: «У меня оклад в театре четыре тысячи, а тут, получается, зарплата за год»?

— Во втором фильме «Между воскресеньем и субботой» у вас практически тот же актерский состав: Глаголева, Марцевич, Шлыков…

— Да. Добавилась еще Наталья Фатеева. Она моя любовь, конечно! Ее глаза василькового цвета с годами не меняются… Наталья Николаевна тоже ученица Герасимова. Вообще все его выпускники дружат. Не бывает дня, чтобы я не позвонил Наташе Гвозди­ковой, Ларисе Лужиной, На­талье Фатеевой, еще кому-нибудь из наших… Помню, были какие-то съемки недалеко от метро «Парк культуры», я в них участвовал как актер. А Наталья Николаевна проходила мимо — шла домой на Фрунзенскую из бассейна «Чайка». Ее, конечно, узнали, на площадке сразу зашептались: «Смотрите, Фатеева идет!» А она тоже присмотрелась, вдруг заметила меня и крикнула: «Аким!» — помахав рукой. После этого вся группа с таким уважением на меня смотрела: «Вас знает Наталья Фатеева!»

— В 1995 году вы стали самым молодым народным артистом Республики Северная Осетия — Алания, получив это звание в 33 года. А в 2006 году вы сняли художественный фильм «Одиннадцать писем к Богу» про детский интернат в горах Осетии, который хотят снести. Картину высоко оценили и критики, и зрители. После нее вам дали звание заслуженного деятеля искусств России.

— Да, у меня появилась мечта снять свой «Амаркорд», и я написал сценарий картины «Одиннадцать писем к Богу» и поехал на родину, в Осетию. Эта картина объехала весь мир — фестиваль за фестивалем. А уж сколько дипломов и наград я за картину получил! Самый дорогой для меня — главный приз фестиваля «Лучезарный Ангел» из рук патриарха Алексия II.

Интересная история произошла на фестивале в Мюнхене, где после распада СССР жили Майя Плисецкая и Родион Щедрин. 24 декабря, под католическое Рождество, я случайно встретил Майю Михайловну на улице… Глинтвейну к тому времени уже хлебнул и решился подойти. Представился: «Завтра фестиваль, мое кино будут показывать. Приходите, пожалуйста». Она пообещала, что придут с мужем. И вот перед показом я на сцене рассказываю о фильме, как вдруг вижу — по стеночке проходят Плисецкая с Щедриным! Фильм им понравился, и мы продолжили общение в Москве. Часто встречались на «Пасхальном фестивале» Валерия Гергиева. Увиделись и 13 апреля 2015 года, я тогда пригласил Плисецкую на вечер памяти Святослава Бэлзы в музее Пушкина… А накануне моего вечера, 2 мая, ее не стало. У меня в памяти навсегда отпечатался ее образ с нашей последней встречи: две черные маслинки глаз, серое платье в тонкую клетку от Кардена и черные легинсы — она была одета так по-европейски…

— Аким, а какими планами поделитесь сейчас?

— Я снимал столько звезд, что иногда забывал о себе! После недавнего ухода из жизни старшего брата настало время переоценки. Но я буду продолжать снимать кино и сниматься сам, выходить на сцену. На днях записал песню к фильму, в котором недавно снялся. А на последнюю «Нику» был номинирован мой новый документальный фильм о режиссере-фронтовике Тамаре Лисициан. Кто не помнит ее сказки для взрослых «Волшебный голос Джельсомино», «Чиполлино»... Так что планов, как говорится, громадье! Вдох сделан. Нужен выдох.