Сестра признавалась: «Знаешь, иногда спиной чувствую жуткую ненависть. Поворачиваюсь — стоит женщина незнакомая и буквально сверлит меня злобным взглядом. За что? Я ее не знаю совсем и ничего плохого ей не сделала».
Есть видеоклип середины девяностых годов, смотрю его и насмотреться не могу. Анюта и Нагиев на сцене поют дуэтом песню «Прости». Сестра со стрижкой каре, в черном платье — невероятная красавица. Ну как в такую не влюбиться?! Она и умная, и душевная, и с юмором. Потрясающе пела, играла на фортепиано, писала песни, в бизнесе все получалось. Поклонников было море, мужчины влюблялись на раз, в одну секунду. Казалось, ей во всем сопутствует удача. Вот только, увы, встретить настоящую любовь за свою до обидного короткую жизнь — всего-то сорок семь лет — Анечке так и не посчастливилось.
Знаете, это словно какое-то родовое проклятие. Мы с сестрой обе верили в мистику. Может оттого, что наша прабабушка по отцу была травницей и помогала людям, а мы с Анютой в детстве жили в деревне, видели это все, наблюдали. Так вот о проклятии: у нас и бабушки, и мама оставались без мужчин. У одной муж в молодости погиб, током убило. У второй вроде и живой был — но все время лежал на печи. И не то чтобы больной или немощный — просто ленивый, ничего не делал. А бабка меж тем дом построила, да не один — все сама, ну мама ей еще помогала. Покупали развалюшку, приводили в порядок, доделывали так, что любо-дорого смотреть, а потом продавали. Покупали другую развалюшку — и все по новой. На остаток денег жили, вполне себе небедно.
Мама наша тоже, можно сказать, всю жизнь одна. Отец красавец был писаный. Высокий, стройный. Помню, мы с ним шли по улице, так женщины аж шеи сворачивали. Все детство слышала: «Ох, какой мужчина!» Но отчасти по его милости наши с сестрой ранние воспоминания, мягко говоря, не самые радужные. Отец крепко пил. Вечные компании, женщины. Напьется, забудет, где был. Зарплату пропивал. Хотя самое необходимое как-то исхитрились купить: кровати, пианино для Ани, телевизор и газовую плиту. В тридцать четыре года он умер от цирроза печени — совсем, можно сказать, пацан. Мне тогда было тринадцать, Анюте восемь. Замуж мама больше не вышла. Она очень любила отца и безумно страдала.
Родители наши познакомились в Таганроге: оба учились в металлургическом училище. Поженились, по распределению уехали в Кемеровскую область. Там мы и родились. В суровом сибирском климате и я, и Аня часто болели, и отец перевез нас к своей матери в город Петровеньки. Но у мамы отношения со свекровью не сложились, они с ней постоянно ругались. Отец, глядя на это, переживал и решил попытать счастья в Череповце на гигантском металлургическом комбинате. Уехал один. Но мама с нами, крохами, рванула следом. Ему дали место в общежитии, в комнате, где жили еще пятеро. А нас поселили на кухне. Спали мы в углу на матрасике. Когда мама уходила по делам, нас с Анютой она запирала на ключ — чтобы мужики не ворвались по пьянке, могли ведь и напугать. Из этой кухни я и в школу пошла, на табуреточке готовила уроки.
Череповец семидесятых был ужасен, на улицах непроходимая грязища. Мы с Анютой сдружились с дворником и, пока родители на работе, помогали ему убирать. Но чище во дворе не становилось. Это был город работяг и выпивох. Деньги зарабатывали хорошие, а тратить не на что: в магазинах пустые полки, в наличии только кальмары с душком да вонючая квашеная капуста. Осенью мама доставала где-то несколько апельсинов: «Это к Новому году». Они лежали в кастрюле на подоконнике. Открывали с сестрой крышку и вдыхали аромат. Но не ели — ждали праздника.
Потом переехали в коммуналку, такую же жуткую, как общага. Одни соседи нормальные, в другой комнате постоянно дрались и женский голос кричал: «Я тебя накажу!» Однажды она таки «наказала» мужа — повесилась в ванной. Мы с Анютой смотрели, как милиция забирала труп. Ванную потом всю отмывали с хлоркой.
Не так давно я ездила в Череповец. Испытала шок: новые дома, чистенькие улицы, очень цивилизованный и приятный город. Но дом наш стоит. Больно было смотреть на окна, где прошло наше с Анютой детство, нахлынули воспоминания... Совсем другой мир! Не то что прежде.
