И если я вдруг дома что-то запою, он морщился: «Ой, ну пожалуйста...» — так ему резало слух мое пение...
Идеальный музыкальный слух Славка унаследовал от отца. Тот профессионально играл на гитаре и дирижировал оркестром. Однажды в Доме радио мы озвучивали детскую передачу. Внизу в большом зале шла запись симфонического оркестра. Проходим мимо открытой двери студии, где сидят дирижер и композитор, Слава вдруг остановился на секунду, а потом и говорит: «У вас флейта врет». Дирижер аж подскочил на месте: «Как это флейта врет?!» — «А вы проверьте». Идем после записи обратно, навстречу бежит дирижер и руку Славе восторженно трясет: «Спасибо, Вячеслав Михайлович! И вправду флейта врет! Вы где-нибудь учились? Нет? У вас же золотые уши!» На прощание нам музыканты смычками стучали по пюпитрам…
Нас часто спрашивали: неужели вы так прожили жизнь вместе и ни разу друг друга не ревновали?!
Вы не поверите, но у меня никогда и мысли об этом не было. Помню, я Славе, как только мы стали жить вместе, сказала: «Если у тебя что-то где-то произойдет, об одном прошу: чтобы никто никогда мне об этом не говорил!» Вот такой у нас с ним был уговор.
В театре ведь эти «новости» быстро распространяются. Всегда найдется какая-нибудь злобная мегера, которая тут же позвонит и доложит: «Знаешь, у твоего Славы шашни с такой-то и такой-то!» Точно так же могли и ему сказать обо мне. Например, начинает за мной кто-нибудь ухаживать на гастролях: давайте, дескать, Ниночка, выпьем, погуляем при луне... «Ну да, — думаю.
— Сейчас погуляем, а завтра ты скажешь Славке: «Знаешь, я с твоей Нинкой…» И какие у мужа будут глаза, как он будет страдать и при этом улыбаться — мол, мы люди свободные, современные... А этот человек будет смотреть на Славкины мучения и наслаждаться: «Ну как? Больно?»
Поэтому я никогда не давала Славе повода ревновать. Если и были у меня какие-то романтические всплески, то настолько замаскированные... Потом и вспоминать было противно. А были ли у него? Не знаю…
Во всяком случае, свое обещание Слава выполнил — ни о чем таком я ни разу не слышала…
Помню, в Доме радио на Качалова собирались актеры на запись спектакля. Сидят красивые артистки — разряженные, при полном параде, а я примчалась впопыхах, спать-то долго люблю.
Вскочу, накину одежонку, а потом в гримерке сижу в уголочке и реснички торопливо крашу.
Одна артистка, которая вела на телевидении «Доброе утро», однажды громко возмутилась: «Ну вот что это такое?! Вот приходит Гуляева, одета черт знает как, не причесана, не накрашена, сидит в углу — мажется. А ты такая надушенная, расфуфыренная, а все мужики через пять минут вокруг нее толкутся!» А потом добавляет в сердцах: «А Славка даже не ревнует. Только ходит и улыбается!»
Слава, может, и ревновал, но никогда не подавал виду. Конечно, я многим нравилась. На репетиции, бывало, как начну хохмить, тут же вокруг меня образовывался мужской кружок.
Бывало, я иногда представляла картину: вот придет однажды Слава и скажет: «Люблю ее смертельно!»
И что делать? Думаю, отпустила бы его… Ну а как жить с человеком, зная, что он любит не тебя?! Я же эгоистка…
Вот так мы жили, ничего наперед не загадывали. И прожили вместе 44 года. Всю жизнь… А под конец уже как будто срослись: я о чем-то подумаю, а Славка уже об этом говорит. Счастье — это ведь когда с любимым можно не только поговорить обо всем, но иногда и помолчать. Наступает момент, когда уже не нужны слова: просто смотришь на него, а он все понимает…
Потом начались трудные времена — Слава тяжело заболел. Диабет... Перенес две тяжелейшие операции, ему отняли обе ноги. Последние четыре года он не вставал с постели. Как начну его ворочать, он вздыхает: «Тяжело тебе со мной… Как же ты мучаешься…» Жалел меня очень…
Когда он ушел, я страшно тосковала.
Это все равно как если бы отняли у тебя руку, ногу…
Как-то собралась и поехала на старую квартиру. Ту самую, на «Щербаковской». Только теперь станцию переименовали в «Алексеевскую». Очень мне хотелось посмотреть еще раз на то место, где все начиналось, где мы гуляли свадьбу, где пробкой от шампанского выбили стекло в кухонном окне. Но попасть в дом не удалось: теперь всюду домофоны, коды, замки. Долго, задрав голову, смотрела на наш балкон. Как и когда-то, там стояла детская коляска…
А со Славой я до сих пор разговариваю. Мне подруги даже говорят: «Нин, ты смотри, так и свихнуться недолго». Но я иначе не могу — привыкла обо всем ему рассказывать.
Как прежде, сижу в его комнате допоздна у компьютера и играю. Часто вспоминаю, как Слава идет, бывало, ночью из спальни на кухню водички попить, заглядывает ко мне и громко хмыкает: «Не-нор-маль-ная!»
А когда выхожу на сцену, всегда говорю, обращаясь к нему, как прежде: «Ну что, Славик, пойдем? Рванем? В добрый путь!»
