«Рассказывали, что якобы я в перерыве проникла в помещение, где работало Политбюро. А когда они вернулись, увидели меня танцующей на столе. Вот за танцы на столе, мол, я и стала самой молодой народной артисткой», — говорит Людмила Чурсина.
— Людмила Алексеевна, еще студенткой Щукинского училища вы начали сниматься в кино, и сразу в замечательном фильме — «Когда деревья были большими»…
— Ассистенты пришли к нам в институт и увидели меня — девицу с длинной русой косой. Пригласили на киностудию. Я приехала. Там было еще несколько молодых актрис. Помню, как мы посматривали друг на друга — как на соперниц. А зря — нас пригласили на разные роли. Мне досталась Зойка. Режиссер Лев Александрович Кулиджанов самое важное о ней мне сразу объяснил: «Людмила, твоя Зойка должна быть королевой местного значения. Давай чуть-чуть подсветлим тебе волосы». Предполагалось, что мне сделают модную тогда халу светлого овсяного оттенка. Отправили к гримеру. А тогда какие краски были? Пергидроль.
Гример спрашивает: «Красилась когда-нибудь?» Я говорю: «Нет, что вы!» — «Значит, так, будет щипать, будет неприятно, но терпи». Был он немного выпивший. Намазал меня пергидролью и говорит: «Сиди жди, я скоро приду», — и ушел куда-то, как потом выяснилось — играть в домино. Я сижу, слезами обливаюсь, на голове все шипит, все скрипит. Но мне же сказали: «Терпи!» — я и слушаюсь. Гример вспомнил обо мне через час. Прибежал, схватил меня и давай в раковине отмывать. В ней половина волос и осталась. В результате на площадке мне какие-то накладочки делали, как-то исхитрялись. Ну а волосы у меня потом отросли, но абсолютно другой структуры и цвета. Так и осталось на всю жизнь…
— Так что, получается, воспоминания о тех съемках у вас грустные?
— Да нет, даже эта неприятность не испортила нашу прекрасную экспедицию. Компания подобралась отличная: Инна Гулая, Леня Куравлев, Василий Шукшин, Юрий Никулин. Все мы жили в небольшом подмосковном селе Мамонтово на берегу реки. Распределили нас по избам. Нас с Инной Гулаей поселили на краю села. Когда мы вошли в дом, удивились: икон много, во всю стену… Мы часто всей группой собирались за столом в большой избе, которая служила нам репетиционной. Юрий Никулин всегда был центром наших застолий. Невероятные истории, анекдоты — это все он. Его и местные жители обожали, особенно дети. Он их смешил и играл с ними. Удивительно, что Кулиджанов выбрал на роль именно его. Увидел он Никулина в цирке и понял — клоун идеально подходит на драматическую роль.
В Никулине сочеталась и незащищенность, и трогательность, и хитрость — в общем, все, что было нужно. У Кулиджанова всегда выбор актеров был неожиданный, но самый точный. Актеров он понимал! Юная Инна Гулая с ним даже спорила, и мастер к ней прислушивался. Допустим, Кулиджанов хотел, чтобы при встрече с отцом у нее была летящая походка, как будто она не бежит, а летит над землей. А Инна настаивала, что не побежит, а, наоборот, будет идти тяжело, косолапя ноги. И он согласился попробовать, и именно ее версия вошла в картину. Ведь такая реакция органична для Инны. Она была интроверт, по-особенному слушала, по-особенному смеялась, чуть-чуть приподнимая угловатые плечи…
— Вы с ней после съемок общались?
— После съемок у каждого началась своя жизнь. И вот прошло несколько лет. Я снималась в Сочи. Однажды мне в гостиничный номер среди ночи звонит администратор: «Людмила, к вам пришла какая-то женщина». Я спустилась. Смотрю, стоит Инна. Узнать ее было сложно. Не очень трезвая, она что-то бормотала, бормотала… Спросила: «Я могу у тебя переночевать?» Я говорю: «Инна, у меня номер крохотный, там только одна кровать, и мне завтра в восемь часов на съемку. Давай я договорюсь, и тебе здесь раскладушку поставят». С администратором я договорилась — ей дали подушку, матрас. И тут Инна спрашивает: «А у тебя ничего выпить нет?» — «Ты знаешь, Инночка, нет». Она улыбнулась как-то криво… Чувствовалась в ней обреченность. Инна погибла: то ли специально, то ли случайно выпила слишком много снотворного…
— Да, очень грустная история — так рано оборвалась жизнь… Тем временем вы активно снимались, и у вас пошли уже главные роли. Вы много играли у режиссера Владимира Фетина, который стал вашим первым мужем...
— Мы познакомились на съемках «Донской повести». Я уже заканчивала институт, и тут меня пригласили на пробы на «Ленфильм». Сценарий был интересный, я поехала. Но только после той пробы долгое время — тишина. Я уже и думать забыла про этот фильм, и вдруг приходит телеграмма: «Приезжайте в станицу Раздорская участвовать в съемках фильма «Донская повесть», роль Дарьи». Ну, я подумала, все, у меня — главная роль! Я — героиня! И по дурости и глупости я решила себя соответствующим образом оформить — явилась на съемки в короткой юбке, на высоченных каблуках. До Ростова-на-Дону я летела на самолете, а оттуда добиралась на «метеоре», это кораблик такой. И вот выхожу я на берег в станице Раздорская.
Старая пристань, никого нет. Жара — градусов сорок. И разбитая дорога круто вверх идет. А у меня — тяжеленный чемодан (никаких колесиков на чемоданах тогда не было, я бы дала Нобелевскую премию тому, кто их придумал). Ну что делать, потащила его наверх. Несколько шагов сделала — и все, каблук сломался, прическа набок съехала. Выглядела я чудовищно. И тут навстречу идут Фетин и Евгений Павлович Леонов. Режиссера-то я лично знала, а Леонова — только по «Полосатому рейсу». Он оказался ростом мне по плечо. Леонов посмотрел на меня и сказал: «Да как же я с этой длинной жерделой сниматься буду?» Я огрызнулась: «Как там вас зовут? Если нам предстоит вместе работать и вам захочется быть со мной одного роста, закажите себе скамеечку».
Меня проводили в первый двор, недалеко от пристани. Там я и поселилась. Вечером за мной пришла ассистентка, говорит: «Вас режиссер Владимир Александрович ждет». И тут он меня огорошил: «В общем-то, тебя не утвердили. Мы тебя вызвали с условием испытательного срока. Даем тебе дней восемь-девять. Во-первых, нужно набрать вес для дородности. Во-вторых, что-то ты не по-станичному одета, артистка. Если не обабишься, ничего не получится. Так что надень костюм своей героини и с ним не расставайся. Никакой обуви, маникюра, духов. Чтобы все было натуральное!»
Действительно, на свою героиню я была похожа мало. Дарья — дородная баба. А я, как и многие другие актрисы тогда, постоянно «под Юлию Борисову» худела (чтобы достичь нужной стройности, бывало, мы и лимоны ели до отравления)… И вот костюмер выдала мне длинную юбку, казачью кофточку, платок. И началась новая жизнь. Я бегала босиком. И за неделю набрала килограммов шесть. Потому что станица была зажиточная. В столовой шмат мяса — натуральный, сметана — ложка стоит. Я ела в три горла. Даже по ночам вставала — и в сарай, где хранились огромные спелые помидоры, а на окне стояла крупная соль. Я помидор в соль шмякну и ем…
В общем, меня назад в Москву не отослали. Стали мы потихонечку репетировать с Леоновым какие-то сцены. Кстати, для съемок действительно понадобилась скамейка. Помню, в какой-то момент она потерялась, и Евгений Павлович бегал, искал: «Где мои костыли?! Мне без них не достать эту дылду!» А однажды он решил, что можно сделать и наоборот. Мы отрепетировали сцену у плетня, я ушла гримироваться. Возвращаюсь и вижу, что на моем месте копают яму. Говорю: «А что вы делаете? Я же здесь стоять должна». — «Леонов сказал копать». Тут он и сам идет: «Ты будешь стоять в яме, мне надоело на скамейке шататься». Евгений Павлович был трогательный… Ведь его тоже не утверждали на эту роль. Его герой Яков Шибалок — фигура трагическая. А Леонов за три года до этого в «Полосатом рейсе» всем демонстрировал свою упитанную задницу в пене. Но Владимир Александрович Фетин в работе был бескомпромиссен и худсовету сказал: либо Леонов, либо никто. На эту роль ему нужен был особый актер, который пронзительно и точно сыграет в сцене расстрела любимой женщины. А еще на съемках «Полосатого рейса» Фетин убедился, насколько Леонов добрый и чувствительный. Евгений Павлович часто там рассказывал про своего сына Андрея, по которому очень скучал. И у него от чувств слезы на глаза наворачивались. Вот эти слезы были важны для Фетина!
Фильм «Донская повесть» много мне дал. С ним мы потом ездили по разным международным фестивалям, и везде нас принимали очень тепло. Одной из первых поездок была в Нью-Дели, оттуда мы прокатились по маршруту Калькутта, Мадрас, Бомбей. Там как-то прознали про то, что мы с Фетиным собрались пожениться. И предложили сыграть свадьбу в Непале. Я уже воображала себя на слоне в ожерелье из цветов. Но советский посол сказал: «Ребята, лучше не надо». Еще мы в Индии познакомились с Раджем Капуром. Я ему подарила вышиванку, а он мне — сари. Помню, как он открывал один за другим шкафы в своей огромной костюмерной, чтобы я сама выбрала подарок. Я взяла одно белое сари, другое голубое из натурального шелка с серебром. Так они до сих пор у меня и лежат. Потом были и другие фильмы, с которыми я выезжала за рубеж. Я много ездила с «Журавушкой», за которую в Сан-Себастьяне получила премию из рук Одри Хепберн. Я так волновалась, что ее практически не разглядела, все было как в тумане.
— Вы ведь не раз с западными звездами встречались? С кем еще?
— Однажды меня познакомили с Элизабет Тэйлор. Это было в Питере (тогда еще Ленинграде). Туда зашла американская эскадра, и на ней устроили обед в честь Тэйлор. Там были дети, с которыми она снималась в «Синей птице». И директор студии пригласила меня с собой на американский корабль. Тэйлор долго не было, и я уже даже стала возмущаться, что я тоже вообще-то звезда, почему я должна ждать! И вот она наконец приехала со своим чичисбеем (в средневековой Италии — постоянный спутник замужней женщины, сопровождающий ее в общественных местах, он же часто — ее любовник. — Прим. ред.)
Тэйлор явно была не в духе. Мы сидели визави, но ей на меня было наплевать. А вот мне было интересно, и я ее рассмотрела. У нее левый и правый профили — совершенно разные. Один — роковой женщины, а другой — озорной девчонки. Потом мы вышли на палубу, где выстроилась вся команда моряков. И меня поразило, как у Тэйлор все отработано! Она шла и красиво улыбалась, и параллельно шипела что-то на ухо своему чичисбею. А когда фотограф нацелил на нее объектив — мгновенно приняла самую выгодную позу. На фотографиях и на экране Тэйлор всегда была королевой. А вот в жизни у нее оказались кургузые ручки, короткие ножки, а шея, кажется, вообще отсутствовала.
— Я понимаю американцев, которые вас приглашали в Голливуд и обещали съемки в 15 фильмах. Вы и сейчас прекрасно выглядите, а тогда тем более не нужны были никакие ухищрения, чтобы сделать из вас звезду.
— Да, но сниматься в Голливуде мне не позволили… Лет через двадцать я все-таки поехала в США. Но не сниматься. Просто в конце 80-х шли переговоры о том, чтобы создать АСК — американо-советскую киноинициативу. Ее целью было преодолеть стереотипы, чтобы русских перестали показывать в американском кино какими-то идиотами, ну и наоборот. Переводчиком у советской делегации на самых ответственных мероприятиях был Владимир Познер. Помню, как мы встречались с представителями гильдии режиссеров в той академии, где премии «Оскар» распределяют. Каждому советскому режиссеру, попавшему в делегацию, было разрешено взять по две бобины с лучшими сценами из своих фильмов. И вот они их там показали.
После просмотра повисла пауза. И американцы сказали: «Ребята, у вас гениальные операторы, у вас потрясающие актеры». Из Америки мы привезли ценную вещь — актерский устав Голливуда, огромный такой талмуд, где все прописано, каждый вдох и каждый выдох. Я попросила эту книгу у американцев. Сказала: «У нас сейчас формируется Гильдия актеров советского кино, и мы бы хотели позаимствовать ваш опыт, чтобы не проходить какие-то ненужные этапы, которые ваша гильдия давно прошла». Этот голливудский устав я принесла Жарикову, который тогда руководил гильдией актеров. Говорю: «Вот единственная книга, которую стоит изучить. Отдайте ее на перевод». Вы думаете, кто-нибудь в России открыл этот устав? Нет, мы же всегда идем своим путем.
— Знаю, что в одну из своих поездок во времена железного занавеса вы участвовали в одной практически детективной истории. Помогали сыну актера Игоря Дмитриева, который с вами снимался в нескольких картинах, сбежать в США...
— Сын Дмитриева, Алексей, — архитектор, и он проходил стажировку в США. А когда настало время возвращаться в СССР, он решил остаться. История у него была какая-то сложная. Леша каким-то образом нашел меня в Индии, где я была на очередном кинофестивале. Помню, как нервно он оглядывался, когда пришел ко мне в гостиницу. Там в коридоре всегда дежурили люди из КГБ. Леша нервничал, потому что считал: эти люди хотят его перехватить. Он сказал, что ему нужно несколько часов пересидеть, а потом ему помогут вылететь в США. Я сказала: «Леша, я сейчас уйду: у меня встречи, приемы. А тебя здесь закрою. Ключ сдавать не буду. Ты располагайся, ешь фрукты. А вечером я вернусь и помогу тебе потихонечку отсюда выбраться». И вот я выхожу из номера и вижу, что в конце коридора маячит один из «этих».
Обращаюсь к нему: «Ой, вы мне не поможете…» В общем, что-то я ему наболтала и увела с этажа. А то ну мало ли что, вдруг поймет, что в номере кто-то есть. Вернулась я в двенадцатом часу ночи, в это время как раз возле гостиницы было много автобусов. Кто-то заселялся, вещи заносил. В этой суете легко было затеряться. Я сказала: «Леш, я пойду впереди, ты за мной, если увижу «этих», сигнал подам, покашляю. Но все обошлось. Когда я вернулась на родину, нашла Игоря Дмитриева и все ему рассказала. Судьба Алексея сложилась хорошо. В США он известный архитектор.
— Про вас же тоже говорили, что вы эмигрировали.
— Обо мне каких только нелепых слухов не ходило. Знаете, что говорили, когда я в 28 лет народную получила? (Людмила Чурсина стала самой молодой народной артисткой РСФСР, минуя звание заслуженной. — Прим. ред.) Якобы в перерыве я проникла в помещение, где работало Политбюро. А когда они вернулись, увидели меня танцующей на столе. Вот за танцы на столе, мол, я и стала самой молодой народной…
— Не жалеете, что так и не поработали в Голливуде?
— Как-то в Америке, на просмотре в Киноакадемии, ко мне подошел известный продюсер и говорит: «Людмила, у вас бы совсем по-другому сложилась жизнь, если бы вы в свое время приехали в США». Я ответила: «А вы знаете, меня вполне устраивает, как она сложилась». Я же сыграла в прекрасных фильмах: «Олеся», «Угрюм-река», «Виринея», «Любовь Яровая» и других.
— Правда ли, что могли сыграть и в «Сладкой женщине», которую снимал Владимир Фетин?
— Могла. Мы уже были в разводе, но Володя хотел меня снимать. Я отказалась и предложила ему Наташу Гундареву. Потому что себя я не видела в роли «сладкой женщины». А Наташу я знала по фильму «Осень» Андрея Смирнова: свежая, манкая. Володя посмотрел «Осень» и со мной согласился. Слава богу, что в итоге у него сыграла Гундарева! Ведь замечательно сыграла!
— Да, удивительные были актеры в советском кинематографе. Со многими вы работали вместе…
— С партнерами мне повезло: Леонов, Новиков, Мордюкова, Адомайтис, Гурченко, Лавров, Копелян, Стржельчик, Епифанцев… Чисто по человечески я не всех их любила. Бывали не очень приятные моменты. Но это же нормально, мы и не обязаны друг друга любить, меня тоже кто-то не любил. Например, я не терплю, просто до потолка взвиваюсь, когда на съемочную площадку приходят с перегаром, особенно если мне с этим человеком предстоит играть лирическую сцену. Так было несколько раз с Георгием Епифанцевым, с которым мы снимались в «Угрюм-реке». Георгий исчезал дня на три, потом возвращался в сложном состоянии… Но в результате у него получилась очень сильная роль. Епифанцева природа щедро одарила фактурой: стать, голос, а какие руки у него были огромные!
После его ухода мы встречались с его женой, и она подарила мне невероятную картину, которую он создал из незабудок и анютиных глазок. Я и не знала, что он такое мог сделать своими огромными руками. Удивительно, как в одном человеке все уживалось... «Угрюм-река» была его серьезной удачей в кино. И на Таганке он служил, и во МХАТе, все было нормально. Ну а в 90-е годы вся его жизнь посыпалась. Так со многими артистами в то время случалось. Епифанцев стал на рынке торговать, а потом погиб под товарным поездом. Страшно и нелепо. О его герое Прохоре в «Угрюм-реке» говорили: «Начало у тебя хорошее, середка бурная, а конец страшный».
— Действительно, в 90-е годы многие легендарные артисты пропали с экрана. Тот же Баталов, с которым вы снимались в фильме «Досье человека из «Мерседеса». Это был один из его последних фильмов, позже он почти не снимался…
— Баталов сам так решил. Просто как артист почувствовал, что это не его время и не его кинематограф. Но о своем нежелании сниматься в постперестроечном кино он никому не объявлял, в рупор об этом не кричал. Он просто жил совсем другой жизнью, преподавал. А еще был сконцентрированным на доме, на жене и дочери. Я снималась в фильме «Дом на Английской набережной» по сценарию дочери Баталова — Маши. Насколько я понимаю, он этот сценарий к постановке и пробил, нужным людям его читал. Ну а как еще? Это Машин дебют, очень хорошая работа, и вся съемочная группа к ней относилась с большим уважением. А как Баталов успехами дочери гордился!
— Вы, в отличие от многих, сниматься не перестали и в 90-е. Когда пошли сериалы, вы играли в самых успешных, в числе которых «Интерны», «Маргоша», «Закрытая школа».
— Во-первых, я не хотела потерять профессию. Во-вторых, нужно было зарабатывать. Содержать меня некому. И потом, мне очень интересно пробовать себя в новых ситуациях, с новыми, уже сегодняшними актерами. В прошлом году у меня был достойный восьмисерийный фильм «Чисто московские убийства». Я там играю главную роль, что бывает нечасто в моем возрасте. Моя героиня — московская львица, хозяйка лучших салонов красоты. Она очень строгая, ее побаиваются, но уважают, потому что она человек слова и дела. И там, где полиция не хочет докопаться до правды, она берется за дело сама. У фильма был хороший рейтинг, а теперь, возможно, снимут продолжение весной. Еще идут съемки картины «Чудотворная» про общину староверов. Надеюсь, будут и другие роли. Я не собираюсь останавливаться. Мне интересно работать!
