«Минуту без всякой мысли смотрел на небо. Смотреть было не на что. Светлая голубизна, ни облака. Промелькнула мысль, что взглядом можно вылиться в небо и исчезнуть. Раствориться. Без следа. Выпрыгнуть из тела. Тела я совершенно не чувствовал, но в теле было еще что-то. Оно могло выпрыгнуть. Хотелось, чтобы выпрыгнуло. Потому что болело. Тоска не тоска, печаль не печаль, черт ее поймет. Но точит, ноет, зудит, куда-то тянет, неизвестно куда. Куда? Я осмотрел квартиру. Куда идти? Можно сюда встать, а можно вот сюда. Оно ходит с тобой. Я прислушался, как бы вглядываясь в себя, что это, из чего оно? Как устроено? Где находится? Это было точно не в сердце. Сердце билось нормально, в нем ничего не было. Это было ближе к центру. Где-то в груди. Но когда я концентрировался на груди, оно перепрыгивало в сердце, возвращался к сердцу — перетекало в грудь. Нигде ничего не было, будто сходишь по винтовой лестнице в большой темный подвал. Сначала тесно, а потом вдруг нет границ. Или как в карман лезешь, там дырка, и пальцем крутишь, щупаешь — ничего нет, пустота.
Пустота. Вот эта пустота и болела. Может, туда положить чего-нибудь? Есть же народное средство. Сегодня суббота. Я подошел к буфету, распахнул дверцы. Полбутылки средства было. Я потянулся рукой — звонок в дверь. Я заколебался: взять или сначала узнать, кто там? Я направился к двери. Остановился, вернулся, закрыл буфет, подошел к двери, распахнул ее. Никого не было. Перед дверью стояла картонная коробка. Я выглянул дальше. Слева стоял парень. Увидев меня, пошел ко мне. Из-за угла показалась еще коробка, за ней следовал человек. Он поставил вторую коробку на пол. Первый парень был коренастый, с широкими скулами, маленькими глазками. Другой — повыше, угреватый. Они тяжело дышали. Коренастый полез в карман, извлек лист бумаги, глядя туда, произнес: «Вы Зиделяпин?» Я переспросил: «Зиделяпин? — Добавил: — Может, Виденяпин?» Парень уткнул глаза в записку: «Может, и Виденяпин, тут так написано, ни хрена не разберешь. Так это ты?» Переход на «ты» мне не понравился. Мы были одного возраста, но почему-то это не понравилось. Я не стал развивать дело, я помнил, что у меня была другая цель. «Нет, не я». — «А кто?» — спросил говорящий, стал смотреть мимо меня в квартиру, будто ожидая выхода Виденяпина. «Виденяпин живет двумя этажами выше», — сказал я. «Фак, — выругался, коренастый. — А что, лифт у вас не работает?» — «Не знаю, вчера работал», — сказал я с некоторым удовольствием.
«Берем», — они подняли коробки, понесли их, удаляясь, и коридор поглотил их. То, что лифт не работал, как-то было связано со справедливостью. Но как именно, я не постигал. Я дошел до буфета. Открыл дверцы. Зазвонил мобильный. Вот это уже интересно: на одном и том же месте, именно возле буфета. Звонила моя девушка. «Ты еще сердишься?» — сказала она. «Уже нет», — сказал я. Хотя скорее «еще да», думал я, не сводя глаз с буфета. «Наверное, я не права, извини меня». Я еще смотрел в буфет, но у меня возникло чувство вины. «Да, конечно. Но я тоже виноват, и ты прости». Ее голос стал радостным: «Значит, мир? А пошли сегодня в клуб». — «А что, это дело, — сказал я, — во сколько?» — «Да прямо сейчас, уже время», — произнесла она. «Хорошо, я за тобой заеду». Я оделся, положил права в карман, взял ключи и спустился вниз. Мы приехали в клуб часов в восемь и пробыли до часу. Вышли на улицу. Было прохладнее, кругом горели огни. Перед моей машиной стоял черный джип. Выехать было невозможно. «Черт!» — вырвалось у меня. «Может, телефон оставили?» — сказала моя девушка, осматривая лобовое стекло и заглядывая внутрь. Телефона не было. «Придется ждать», — сказал я. «А если они до утра тут будут? — произнесла девушка. — Может, охрану клуба спросить, вдруг они в курсе, кто это?» — «Вряд ли, слишком далеко от клуба.
Тут еще несколько заведений. Кто знает, где они?» Едкая горечь вливалась в сердце: «Ну что за дебилы! Кто так машины ставит?! Ну если так, ну оставь номер телефона, и все — и нет проблем». Медленно тянулось время. Пять, десять минут. Никто не появлялся. Мы бродили вокруг, всматриваясь во все стороны и даже заглядывая в окна домов. Каждая минута добавляла каплю ярости. Через полчаса, когда они появились, во мне все клокотало. Их было двое. Я стоял возле джипа, давая понять, в чем дело. Раскаяния в их лицах не было. Наглое высокомерие. Презрение. Я был в бешенстве, но удерживал взрыв. «Куда вы машину ставите? Не видите, что загородили? Выехать невозможно. Думать же надо!» — «А ты сам зачем сюда машину поставил? Видишь, люди приехали, да». Эта шутка показалась им удачной, они засмеялись. Взрыв состоялся. Он спрессовался в тугую волну в плече, моя правая рука взлетела, как снаряд, кулак угодил в челюсть говорившего. Он рухнул как подкошенный. Несколько секунд он лежал неподвижно. Второй попятился назад, побледнел. «Убирайтесь отсюда», — взревел я тихо. Я не стал добавлять, но было ясно, уничтожу. Такая скопилась сила внутри. Бледный подхватил лежавшего, они, газанув, исчезли.
Я отвез мою девушку домой. Кисть руки болела, потом выяснилось: я сломал мизинец».
Нулевые зоны в полях 3, 4, 5 (холмы Луны и Марса) указывают на способность к мужественным импульсивным действиям (рис. 4, стрелки). Нулевыми зонами называются участки ладони без линий. В поле 4 (традиционно участок верхнего Марса, отвечающего за стойкость, способность к сопротивлению и борьбе) имеются нарушения папиллярного узора. Данный тип нарушений назван орнаментом и отнесен к группе А1с (рис. 4, в красном круге). В данном участке ладони нарушение выражает наклонность решать проблемы с помощью физического действия. В целом нарушение такого рода выражает дисфункцию системы самосохранения, означает совершение деструктивных действий как во внешнюю среду, так и внутрь самого себя (например, злоупотребление алкоголем). Деструкция, в свою очередь, приводит к травматизму. Так как нет серьезных нарушений группы В (например, разрывов первостепенных линий), травматизм совместим с жизнью. Перелом мизинца выражен косой из третьей фаланги мизинца в 6-м поле (рис. 4, оранжевый).
