Из-под горы скорлупок свекор извлек газету и протянул мне:
— На, почитай.
Статья называлась «Укрощение строптивого». Пробежав по строчкам, я сказала:
— Владимир Егорович, наверное, такой публикацией и гордиться можно.
Константин: От театральных и кинокритиков, а еще больше от цензоров отцу доставалось всю жизнь. Особенно последние поглумились над телемюзиклом «Свадьба Кречинского». Отца и написавшего для фильма музыку композитора Александра Колкера даже не предупредили о «кастрации», и премьера ленты на ТВ для обоих стала ударом, от которого они долго отходили.
Чиновники изъяли все, что могло заставить зрителя задуматься, сопереживать. Был убран весь Сухово-Кобылин, вся мистика, которую отец обнаружил у автора, и та, которую, придумав сам, логично вплел в повествование. Из глубокого, почти драматического произведения сделали музкомедию, зачем — не знаю. Возможно, беспокоясь о здоровье нации.
У меня иные, чем у отца, отношения с мистикой — я скорее благожелательный созерцатель. Сам не замечаю знаков, не вижу вещих снов, но верю, что другим дано. Папе часто снились вещие сны, один из которых так меня поразил, что остался в памяти на всю жизнь. Ночью к нему пришел давно почивший старый актер и попросил: «Володя, приезжай на кладбище — у меня из могилы какая-то доска торчит...» Вскоре отец с кем-то из коллег поехал на погост и увидел: из глубины могильного холма выдается край деревяшки. Когда откопали и вытащили, оказалось, что это стиральная доска. Как она попала в толщу земли, остается только гадать.
До сих пор слышу от коллег и зрителей: «Фильм Владимира Егоровича «Свадьба Кречинского» стал для меня откровением». Что ж, может, и урезанный вариант произвел на кого-то сильное впечатление, но это не умаляет моей обиды за папу, создавшего, по сути, совсем другое кино...
— Знавшие вашего отца люди безусловно признают его редкий режиссерский талант и так же единодушно говорят об очень непростом характере и взрывном темпераменте...
— О, это да! Помню, как под крики отца на кухне как бомбы взрывались хрястнутые им об пол трехлитровые банки с вареньем. После выплесков такой мощной энергетики крики режиссеров на площадке казались мне потом детским лепетом.
Папа меня по-своему любил, ни разу пальцем не тронул, но я его побаивался, из-за чего однажды случилась неприятная история. Учился я из рук вон плохо, и преподаватель физики потребовал, чтобы назавтра в школу явился непременно отец. Я принялся умолять:
— Только не это! Пусть лучше мама! Прошу вас! Пожалуйста!
— Но почему? — чуть ли не испуганно уточнил учитель.
— Понимаете, папа у меня немножко такой...
— Какой? — не унимался физик.
— ...сумасшедший.
Наутро мама отправилась в школу, а вернувшись, сдала меня отцу — пересказала мой диалог с учителем. Состоялся серьезный разговор:
— Ты правда сказал, что я сумасшедший?
— Такого не было, — начал на ходу выкручиваться я. — Это он сам сказал, а на меня свалил!
Папа тогда сильно обиделся и несколько дней со мной не разговаривал.
Поначалу, еще до появления на свет моего младшего брата Димы — сегодня ведущего актера БДТ, мы жили впятером в одной комнате большой петербургской коммуналки: папа, мама, я, баба Настя и ее мама, моя прабабушка, которая была совсем старенькой и уже не вставала с кровати. У нас с бабушкой был отгороженный ширмой закуток, где она читала мне книжки. Особенно я почему-то проникся сказкой «Королевство кривых зеркал» и помню, как слушая ее в десятый раз, наблюдал за отцом. Освободив угол обеденного стола, он клеил из папье-маше и раскрашивал маски для легендарного спектакля «Зримая песня», поставленного курсом Товстоногова в ЛГИТМиКе.
