Ольга: Полина часто и с большой благодарностью говорит, как много дал ей папа. В числе прочего — любовь к хорошей музыке. Своеобразная эстафета поколений: Владимир Егорович привил хороший вкус сыну, а Костя — дочке.
— У вас такие теплые, доверительные, такие родственные отношения, что даже не верится, что когда-то было по-иному.
Ольга: Было... Уж не знаю, к сожалению или, может, к счастью. Хотя тогда мне это счастьем точно не казалось. Состоялся бы этот разговор четверть века назад, ой, я бы многое выплеснула! Со слезами и рыданиями. Не умаляю своих страданий в прошлом, но сейчас они видятся прекрасной или ужасной, но ерундой.
Один из драматических периодов совпал с озвучанием фильма «Хрусталев, машину!» у гениального Германа-старшего.
Иду в тон-студию с одной мыслью: только бы не расплакаться... Но Алексей Юрьевич, который очень нежно ко мне относился, сразу замечает состояние:
— Оля, что случилось?
— Костя от меня ушел...
— Не может быть такого! Ты у нас такая красавица! И артистка настоящая, народная! Константин, конечно, тоже большой артист, но он для профессионалов.
Константин: У Оли в «Хрусталеве...» была полноценная роль, а у меня эпизод. Когда спустя время, после примирения, жена пересказала разговор с Германом, я счел его характеристику — пусть и прозвучавшую немного снисходительно — большой похвалой.
Ольга: У Германа-старшего была репутация очень грозного режиссера, но только не по отношению к нам. Тогда он по-отечески спросил:
— Оля, сколько вам было, когда поженились?
— Восемнадцать.
— Вот видишь! Двадцать лет вы ехали по одной местности: пустыня, пустыня — и вдруг смена пейзажа... Жизнь, она разная — тем и прекрасна. А Костя обязательно к тебе вернется.
Хочу быть объективной: я тоже не белая и пушистая. Как и у Кости, у меня бы-ла своя история. И мы бы, наверное, расстались, как расстаются многие, если бы не чувство, возникшее при знакомстве: он родной человек. Только поэтому снова встречались, просили прощения, прощали и начинали жизнь заново. Вступали в прежнюю реку без потерь в уважении друг к другу, ценя то, что было раньше.
Я так счастлива, что мы не расстались! Не знаю, как Костя...
Константин: Я тоже счастлив!
— Правильно поняла, что оба ваши расставания пришлись на девяностые?
Константин: Да, на них... У меня только-только начало складываться с кино — и тут грянула эпоха бескартинья. Довольно долгое время семью кормила Ольга, которую звали в немногие фильмы, снимавшиеся на разных студиях. Гонорары платили смешные, но их хватало, чтобы не голодать. Хотя случались дни, когда не на что было купить билет на трамвай. Чтобы не сидеть у жены на шее, пошел вместе с Андреем Шимко, блистательным актером, моим другом, сегодня — ведущим артистом Петербурга, рекламировать на улицах обувь. Стоял на Невском в гигантском сапоге, из которого торчала одна голова, хвалил качество. Внутри все переворачивалось: на что трачу лучшие годы?! Готов был послать каждого, кто свысока интересовался: «Че, мужик, продаешь? Небось, очередное г...о?»
Фланирование в сапоге наложило отпечаток на сознание, и глядя на замечательных известных актеров, рекламировавших по телику кофе, конфетки-бараночки, циркониевые браслеты, думал: «Вот на фиг им позориться на всю страну? Деньги, что ли, большие платят?» И к поступившему Оле предложению сняться в рекламе банка «Империал» поначалу отнесся скептически...
Ольга: Это была особая, высокохудожественная реклама Бекмамбетова. У себя в театре я играла Екатерину II в постановке Геннадия Тростянецкого «Великая Екатерина» по пьесе Бернарда Шоу. Возможно, кто-то из группы Бекмамбетова ее видел, а может и нет, но меня пригласили сняться именно в роли артистки, которая играет императрицу.
