В ту поездку и случился его «любовный обморок». Потом Гена все время делал мне предложение. Абсолютно серьезно звал замуж. И я подумала: «Почему нет? В конце концов с ним весело». Думаю, это распространенная история. Часто, особенно в юности, новые романы возникают как утешение. Так я согласилась стать Гениной женой. На самом деле это было нехорошим поступком с моей стороны. Перед свадьбой признавалась Шпаликову в отсутствии у меня чувства, надеялась, что жених мой возмутится: «Не любишь и катись тогда!» — но ничего подобного не произошло. Я очень старалась влюбиться потом, искренне восхищалась Геной, но полюбить его так и не смогла...
Поженились мы 29 марта 1959 года. Я даже взяла его фамилию. Дядя Сеня, знаменитый генерал Семен Никифорович Переверткин, приехал с вазой, торжественно вручил ее нам и уехал усмирять восстание в Лефортове. Он тогда был замминистра внутренних дел после Берии, ходили слухи, что даже присутствовал при его расстреле.
Генерал после работы часто заезжал на Васильевскую к своей младшей сестре — Гениной маме. Бывали там и мы с Геной. Вечера состояли в основном из застолий. Накрывали большой длинный стол с селедкой и капустой. Приходили соседи — чемпион по поднятию тяжестей и его жена Лиза, которая занималась художественным свистом. Пели какую-нибудь «калинку-малинку», иногда целовались по кругу в знак всеобщей любви и дружбы, художественно свистели... Я, конечно, там совсем ни при чем была. «Царевна Несмеяна», — говорила про меня Людмила Никифоровна, Генина мама. Я действительно сидела как заколдованная. Впрочем, от водки не отказывалась — пила наравне с генералами и тяжеловесами. Но вела себя чинно и в общее веселье не вписывалась.
Людмила Никифоровна, женщина еще молодая, сорока двух лет, красивая и властная, с такими же, как у Гены, почти сросшимися черными бровями и длинными цыганскими сережками, легко управляла застольем. Не помню, чтобы дело доходило до безобразного пьянства ни у них, ни в других военных компаниях, где мы с Геной и любимым его дядей Сеней бывали. От генералов до лейтенантов все были крепки по части алкоголя.
Никто, наверное, не задумывался, что Гена, хоть и из военной семьи, но совсем другой душевной организации человек и пить ему не надо бы вовсе. Иначе — алкоголизм. Не понимала этого и я. Алкоголиков никогда не видела. Нет, я знала, что есть алкаши, которые погибают под забором, но к нам, как мне казалось, они не имели никакого отношения.
А дядя Сеня был очень интересным человеком, писал рассказы, которые Гена литературно переписывал. Это были зарисовки про войну, помню одну, напечатанную в «Огоньке», — отличный рассказ.