Конечно, все было мило и весело, однако сильно нарушало мои планы и заставляло задуматься: зачем мне все это?.. Потеряв в одночасье все свои деньги, мы с дочерью вообще собирались уезжать из страны, а тут — роман с Богословским! Однако в жизни ничего не бывает случайного, и встречу с ним, убеждена, «подсунула» мне судьба. Впоследствии и Никита, человек, не веривший ни в какую судьбу и далекий от мистики, тоже говорил об этом, только проще: «То, что я встретил тебя, — прекрасно, жаль, что поздно».
Все больше и больше привязывалась и я к этому удивительному, немолодому уже человеку, в сущности, большому ребенку, который при каждой встрече поражал меня своим умом, образованностью, памятью, выдающимся талантом рассказчика, вкусом, удивительным остроумием, своей щедростью, наконец!
Забегая вперед, замечу, что, дав согласие стать его женой, я опасалась одного: как бы в семейной жизни он не оказался жадным (как многие старики). Для меня это невозможно, и вряд ли я сумела бы смириться с этим. Однако опасения не просто не оправдались, но превзошли любые мои фантазии на этот счет. Потеряв — как и многие — все сбережения, он будто даже не заметил этого. А когда муж выдал мне генеральную доверенность на все свои доходы, я обнаружила, что на счетах у него лежали миллионы! На мой немой вопрос и ужас в глазах он только усмехнулся: «Ничего, заработаем…» И никогда не требовал от меня денежного отчета.
Конечно же никуда я не уехала, и купленные уже дорожные чемоданы так и остались нераскрытыми.
Богословский влюбился. Это было очевидно. Его записки ко мне я находила повсюду: под подушкой, в косметичке, в туалете... Даже в газете, в рубрике частных объявлений, было напечатано его признание: «А. Н. С. Я тебя люблю. Н. Б.» Как-то раз, заболевая, позвонила ему и сообщила, что сегодня прийти не смогу. Через полчаса звонок в дверь... Открываю — стоит Виталий, водитель Богословского: «Никита Владимирович велел потеплее одеться и ехать к нему». — «Не могу, Виталий, меня всю ломает». — «Ничего не знаю. Мне приказано вас привезти».
Спорить с Богословским, тем более с Виталием бесполезно. Я натягиваю свитер, теплые носки и валенки, Виталий помогает надеть пальто, и мы спускаемся к машине. Богословский встречает меня на площадке у лифта и чуть ли не на себе тащит в дом. Я и смеюсь, и плачу. Плачу, оттого что мне действительно плохо, а смеюсь — потому что не могу представить, что современный интеллигентный человек «умирает от страха за любимую» при виде ее насморка и кашля.
Между прочим, впоследствии так всегда и было: стоило мне приболеть — и Богословский, бросив все свои занятия, судорожно начинал лечить меня, вливая в рот всякую дрянь и заставляя глотать какие-то красные, синие и зеленые таблетки. Сопротивляться было бесполезно. Сам он болел редко, точнее — никогда. Боли не чувствовал вообще. Когда однажды вывихнул руку — плечо «улетело» чуть ли не к локтю — и приехавший врач-травматолог предупредил, что «сейчас будет немножечко больно», Никита, мой драгоценный стоик, читавший в это время газетку, не подумал даже ее отложить. Доктор вставил плечо на место — Никита не пикнул — и ушел, потрясенный настолько, что даже денег не взял.
Я уже почти жила в его доме (ключи от квартиры он выдал мне спустя пару недель), уже, не стесняясь, ходила и обутая, и разутая, и одетая, и раздетая… Как-то раз прохныкала, прикидываясь «малышкой»: «Да-а-а-а… Не пустили меня в теплые страны (я полгода была с ним на «вы»), куртку себе так и не купила, а на улице уже хо-о-олодно…» Он ничего не ответил, но через несколько дней за традиционным нашим ужином, пригубив рюмочку, вдруг попросил меня встать, закрыть глаза и повернуться спиной. Через секунду на мои плечи было наброшено что-то очень теплое и очень легкое. Я, взвизгнув от неожиданности и восторга, понеслась к зеркалу. Но он схватил меня за руку, развернул к себе лицом и надел на палец кольцо с бледно-голубым камнем. А потом, чуть волнуясь, произнес: «Выходи-ка за меня замуж». Что мне оставалось?..
