Наташа держалась в стороне, только все чаще поглядывала на брата с тревогой, будто чувствуя, что над его головой собирается гроза. И гроза разразилась — неожиданно и катастрофически — 15 марта 1897 года.
Именно на этот день в Петербурге было назначено первое исполнение ре-минорной симфонии Рахманинова. Той самой, над которой он с таким неистовством работал в Ивановке, той самой, которую предварил таинственным посвящением «А. А.» и многозначительным библейским эпиграфом: «Мне отмщение и аз воздам». Точно таким же, каким десятью годами ранее Лев Толстой предварил свой роман о роковых страстях Анны Карениной...
Едва поставив в партитуре последнюю точку, Рахманинов принялся хлопотать о включении симфонии в программу престижных «Русских симфонических концертов».
Настаивал даже после того, как безмерно уважаемый им Сергей Иванович Танеев, которому молодой композитор показал симфонию, осторожно, но настойчиво посоветовал поработать еще. Упорствовал и тогда, когда и устроитель концертов Митрофан Беляев, и занимавшийся отбором произведений Александр Глазунов весьма сдержанно отозвались о сочинении. В обычно хладнокровного Сергея как будто вселился бес... Или, может быть, что-то неизмеримо большее, чем музыка, было заключено для него на сей раз в стопке нотных листов? Так или иначе, но своего он добился...
Беляевские симфонические концерты и имя самого Рахманинова уже так прочно ассоциировались с триумфом, что нотное издательство Гутхейля не стало дожидаться исполнения, предложив за никем не слышанную симфонию пятьсот рублей.
Все поздравляли... И только Наташа по-прежнему смотрела на Сергея с какой-то лихорадочной тревогой. О том, что поедет с братом в Петербург, заявила родителям решительно и безапелляционно. А строгая Варвара Аркадьевна от неожиданности даже не смогла возразить. Остановиться решили у Скалонов, которых конечно же пригласили на премьеру.
— Куда прикажете, барышня?
Извозчик покосился на молоденькую пассажирку, на бледном лице которой предательски поблескивали влажные дорожки от слез. Ох-о-хо, видно, жених сбежал или, может, мужа с другой застала.
— На Фонтанку... — в смятении Наташа тщетно пыталась припомнить поточнее адрес Любови Петровны Рахманиновой.
Но цифры выплясывали в голове какой-то сумасшедший танец. Чаще всего почему-то всплывало роковое число «13»: номер, который по странной случайности был присвоен исполненной накануне симфонии Рахманинова...
Со вчерашнего вечера в доме Скалонов царила истерическая суматоха. То, что произошло на концерте, было ужасно и непоправимо. Глазунов, так и не простивший Рахманинову пренебрежения к своему мнению, несколькими взмахами дирижерской палочки как будто вывернул симфонию наизнанку, заставив заключенную в музыке страсть звучать истерикой, а страдание — нытьем. Спустя четверть часа зрители начали попросту покидать зал. Стасов, Кюи, Римский-Корсаков, в числе прочих музыкальных корифеев сидевшие в первых рядах, поджимали губы.
Газеты наутро вышли с разгромными рецензиями, но никто в доме не знал, читал ли их Сергей: ошеломленный провалом, он исчез сразу же после концерта.
Впрочем, раньше, чем Наташа, уехавшая на его розыски, вернулась в измученный беспокойством дом, Рахманинов сам явился к Скалонам. Сказал, что уезжает в Новгород проведать бабушку, занял денег на дорогу. Но меньше чем через неделю вернулся в Москву. В мезонине у Сатиных лег на кушетку лицом к стене. И не встал ни на второй день, ни на третий...
Болело все: руки, ноги, спина, пальцы. Не только играть, даже сидеть прямо было мучением. «Почки», «невралгия» — диагнозы следовали один за другим. До той поры, пока не стало ясно: доктора тут бессильны. Не на шутку встревоженная Варвара Аркадьевна готова была уже послать горничную с запиской к Лодыженским, но Сергей наотрез отказался назвать адрес.
«Увезли б вы его куда-нибудь на природу», — развел руками приехавший одним из последних профессор Остроумов. Но ехать было невозможно: Наташа и Соня держали экзамены. Отправить же лежавшего пластом Сергея в Ивановку одного нечего было и думать. И тогда Наташа, с утра до ночи тенью маячившая под Сережиной дверью, сама написала Скалонам. В начале мая они увезли Рахманинова в свое нижегородское имение Игнатово.
— Признаюсь, поражен...
Побарабанив пальцами по столу, Александр Александрович Сатин развел руками. Все уже было решено. Были слезы, объяснения… Марину посылали за образами. И вот теперь, когда Наташа убежала советоваться с Соней о платье, а Варвара Аркадьевна с сестрой перебирали в столовой всех знакомых священников, с которыми можно было бы потолковать насчет необычного венчания, мужчины, задержавшись в кабинете, все пытались договорить какой-то так и оставшийся незаконченным разговор:
— Мне казалось, что ничего похожего на любовь между тобой и Наташей и в помине нет.