Я завзятый игрок, с детства люблю азарт. Обожаю футбол, занимался легкой атлетикой, имел первый разряд по стрельбе, был кандидатом в мастера спорта по шахматам. Со студенческих лет моей любимой игрой был преферанс. Я проиграл последние двести долларов в казино задолго до того, как они появились в нашей стране, — это было в Америке, в Атлантик-Сити...
Одна из самых первых азартных игр в моей жизни закончилась в отделении милиции: мы стреляли во дворе из рогаток, пытаясь на спор разбить окно в верхнем этаже женской школы. Били-били и наконец попали. Вдруг появляется милиция. Все, естественно, разбежались, один я стою с рогаткой. Меня поволокли в отделение и давай допрашивать: «Кто еще стрелял из рогатки?» Я понимаю — своих сдавать нельзя — и ответил: «Черняшка стрелял». — «Как фамилия?» — «Не знаю». — «Еще кто был?» — «Воробей…»
Имен я не назвал, на меня завели протокол, а потом отпустили. Но поскольку у меня появился привод в милицию, мой авторитет во дворе чрезвычайно вырос.
Черняшка и Воробей были страхом и ужасом всей школы. Время на дворе стояло суровое — военное и послевоенное, и в нашем классе учились переростки, у многих из которых имелись судимости.
Им было по пятнадцать-шестнадцать лет, а они числились в третьем классе. При всем отвращении к отличникам меня они любили. Я давал им списывать, а они обучали меня жизни: учили суровому языку, чтобы по-мужски разговаривать с пацанами, драться учили... Мы дружили в течение всей жизни. Многих уже нет, но я их помню…
— В отличие от Воробья и Черняшки вы росли в благополучной семье?
— Особого благополучия в нашей семье не было. В 1934 году, когда мне исполнился год, отца посадили по хозяйственной статье. Он был честным человеком, и скорее всего его кто-то подставил…
Отца на четыре года отправили в Вяземлаг, и тогда мама забрала меня из Киева, где я жил у бабушки.
Мы перебрались под Вязьму, поближе к отцу. Около двух лет прожили в бараке, а потом отца освободили, и наша семья поселилась под Москвой, на Хорошевском шоссе. Мы жили в бараке, в девятиметровой комнате. Когда в 1939 году родился мой младший брат, нас в ней стало четверо. Выйдя на свободу, отец начал работать в отделе снабжения Дальстроя МВД. В 1943 году я с родителями вернулся в Москву: нам дали две маленькие комнатки в коммуналке, и вплоть до окончания института моя жизнь протекала в районе метро «Сокол».
Новый дом оказался большим, семиэтажным. И люди в нем жили немаленькие: соседями по коммуналке были полковник юстиции, военный прокурор и начальник угро Краснопресненского района.
Впоследствии он возглавил уголовный розыск всей Москвы. По сравнению с соседскими семьями наш быт выглядел бледно. Мама оставляла нам с братом лишь по стакану молока и куску хлеба на день.
Наша семья немного отъелась благодаря послевоенному параду физкультурников. Он должен был пройти на Красной площади, и папа, воспользовавшись связями в милицейском спортивном обществе «Динамо», устроил меня, тринадцатилетнего, в число участников: вместе с другими ребятами я должен был прокатиться на самокате перед стоящим на мавзолее Сталиным. В течение трех месяцев перед парадом я являлся главным поставщиком продуктов в дом. Мы тренировались каждый день, и нас возили обедать и ужинать в спецбуфет. Кормили там на убой, и все, что не удавалось съесть, я забирал с собой.
А в 1948 году отец полетел в командировку в Норильск, встретился там с другом, ставшим зеком, и передал ему посылку.
