Своего Мальчика Раневская тоже подобрала на улице. За Театром Пушкина на Малой Бронной, там, где сейчас гастроном, раньше был пустырь. На этом пустыре бегали разные собаки. Но Фаина облюбовала именно этого песика и все время подкармливала его. Мы приходили на пустырь, и начинались поиски, мы заглядывали в морды всем местным собакам. «Где, где моя собачка? — вопрошала Раневская. — Мне надо ее найти. Мальчик, Мальчик!» И он выбегал к ней. Помню, однажды проходящая мимо женщина зло сказала: «Напрасно вы его кормите, у него хозяйка работает в столовой, эта собака не голодает». Как-то прихожу к Фаине Георгиевне домой, а у нее в прихожей спит этот пес. У нее сложилась какая-то сверхъестественная привязанность к этому Мальчику, потому что вся ее жизнь отныне стала подчиняться его интересам. Иногда Раневская просила меня погулять с Мальчиком. У него были свои маршруты, и он шел только туда, куда хотел.
Очень умело сопротивлялся, вставая на все четыре лапы, втягивая голову, а носом указывая направление, куда хочет идти. Представлял он из себя бочонок на лапках с тоненьким облезлым хвостиком — Фаина взяла его уже стареньким, полуслепым. Фуфа его обожала, считала самым красивым и даже посвятила ему стихотворение: «Мальчик, милый мой, родной, он приполз ко мне домой. Он со мною день и ночь, потому что он мне — дочь». Питался пес по-королевски: азу, бефстроганов, антрекоты, которые покупались в кулинарии на пересечении Мамоновского переулка с улицей Горького. Недаром Раневская говорила: «Моя собака живет как Сара Бернар, а я как сенбернар».
Фаина Георгиевна нередко приглашала нас с Лешей на свои спектакли. Несколько раз я была на «Дальше — тишина», несколько раз на ее последнем спектакле «Правда — хорошо, а счастье лучше». Режиссером этой постановки был Сергей Юрский. Раневской он поручил одну из главных героинь — няньку Филицату. К сожалению, в этой роли Фаина Георгиевна часто попадала в неловкие ситуации на сцене, то и дело забывая текст. Ее мог бы выручить суфлер, но Юрский почему-то распорядился суфлерскую будку убрать. Тем не менее режиссера Фуфа не ругала — напротив, была очень благодарна ему за эту роль. Юрский так придумал, что все герои в спектакле пели. Поработать над музыкальной частью он пригласил знаменитого оперного режиссера Бориса Покровского. И тот ставил артистам вокал. Фаина Георгиевна тоже пела в этом спектакле старинные романсы. Запела и Варвара Сошальская — с ее-то прокуренным голосом. Потом она с гордостью говорила: «Представляете, я, оказывается, петь умею!»
От нас Раневская требовала, чтобы мы зашли после спектакля к ней в гримерную. И за кулисами всегда начиналась одна и та же «песня» — обсуждение моих нарядов. Она считала, что я очень богато одеваюсь, хотя это было совершенно не так. Никаких фирменных вещей у меня никогда не было, я обшивалась в обычных ателье, а кое-что шила сама. Фуфа же считала, что наш бюджет тратится исключительно на меня. Хотя на самом деле все было наоборот, потому что Алешу обшивал самый дорогой театральный портной. И ткани для его костюмов мы покупали самые дорогие и качественные. Готовую одежду на Щеглова найти было невозможно — слишком нестандартная у него была фигура, очень длинные ноги. Леша ходил в супермодных югославской дубленке и кожаных ботинках на молнии. Но Фаина Георгиевна говорила: «Таня, вы одеты как миллионщица! А у Лесика мерзнет... (один орган)». Я не спорила. Не высказывала я мнения и об актерской работе Фаины Георгиевны, хотя она всегда пыталась спровоцировать — встречая нас за кулисами, сокрушалась: «Как я сегодня плохо играла!» Но Алеша меня предостерегал: «Не дай бог, если она тебя спросит, как играла!» К счастью, мнение какой-то девчонки Раневскую не шибко интересовало. А вот если кто-то из коллег смел не очень лестно отозваться об игре Раневской, он для нее исчезал навсегда.
Мы старались не пропускать дней рождения Фаины Георгиевны. В эти дни она всегда была очень торжественной, важной, благородной. Как царица усаживалась в кресло и принимала поздравления. Приходили люди с приветственными адресами, с корзинами цветов, смущаясь, произносили поздравительные речи, кто-то уходил, кто-то оставался. За столом каких-то особенных разносолов никогда не было, а основным напитком всегда было шампанское. Некая грузинка Тамара — поклонница и приятельница Фаины Георгиевны — всегда привозила пироги. Причем они были в коробках от конфет разной величины, но форма каждого пирога точно соответствовала коробке — я всегда поражалась, как ей это удавалось. Пироги были из слоеного теста с капустой, очень вкусные.
