Забегая вперед, скажу: безумную тягу к Андрею, болезненную зависимость от него я поборола во многом благодаря Алеше, его нежности, мудрости и терпению. С Полищуком не нужно было постоянно держать оборону, я могла быть самой собой, не боялась сморозить глупость, засмеяться или заплакать невпопад. Видела, что нравлюсь ему такая, какая есть.
Однажды, выйдя из ледового дворца после очередной репетиции, мы увидели автомобиль Андрея. От неизбежности встречи и разговора меня затрясло. Вцепилась в рукав Алеши: «Ты только не уезжай и не уходи далеко. Если буду знать, что ты рядом, мне будет легче».
Алексей проводил меня до машины Чадова и оставил нас вдвоем. Сказать, что между мной и Андреем состоялся тяжелый разговор, — ничего не сказать.
Он хотел меня вернуть, а я... Боже, такого душевного раздрая, такой боли я не испытывала никогда! Едва сдерживалась, чтобы не броситься Чадову на шею, начать целовать, повторяя: «Люблю! Люблю! Люблю!» Но я знала: нельзя. Мы оба измучены, должно пройти время, чтобы разобраться в себе. Если помиримся сейчас, будет еще хуже, чем прежде. Когда произносила эти слова вслух, думала — сердце мое разорвется...
Разговор длился долго. Муки и борьба с собой закончились тем, что мы с Андреем решили взять паузу. Но в глубине души оба понимали: вместе нам уже не быть.
К машине, в которой ждал Алеша, шла стиснув зубы. Села и просто завыла в голос. Крик — дикий, страшный — рвался наружу, и я ничего не могла с этим поделать.
Алеша прижал меня к себе, гладил по волосам, ласково шептал, будто ребенку: «Т-ш-ш-ш! Успокойся. Все пройдет. Не бывает так, чтобы не прошло...»
Никаких расспросов о сути нашего с Андреем разговора не было и быть не могло. У Алеши есть качество, которое мало назвать интеллигентностью. Это какая-то особенно тонкая душевная организация, не допускающая даже малейшей неделикатности по отношению к другому человеку. Но она же делает неловкой и любую попытку вторгнуться в душевные переживания самого Полищука. Почувствовав это в первые же дни нашего общения, я никогда не задавала Алеше вопросов о девушке, с которой он был на протяжении десяти лет.
Через несколько дней после объяснения с Андреем моя зависимость от Чадова начала ослабевать.
Я почти физически чувствовала, как одна за другой лопаются нити, совсем недавно казавшиеся неразрывными. И однажды утром проснулась с мыслью: «Я способна жить без него! Я свободна!» Алеша явно заметил перемену в моем состоянии, но помалкивал. Ждал, видимо, пока я все скажу сама.
«Знаешь, — наконец произнесла я, — мне снова интересно жить. Я научилась существовать без Андрея...»
С этого признания и начался наш с Алешей роман, который мы всячески старались скрыть. Во время гастрольных поездок шифровались, как нам казалось, очень умело: никогда вместе не уходили после общего ужина в ресторане и с посиделок у кого-нибудь в номере. И вдруг Таня Навка присылает мне эсэмэску: «Хватит заниматься фигней! И так все всем уже ясно!»
Так нас окончательно рассекретили.
Я не сомневалась, что Алеша понравится моим родителям. Но то, что одним своим присутствием он создаст в их доме невероятную, чудесную атмосферу, даже для меня стало сюрпризом. В ту пору у мамы и папы был не самый благополучный период: они постоянно цеплялись друг к другу, мелкие ссоры вспыхивали по любому поводу. А за три дня, которые мы с Алешей провели на родительской даче, никто ни с кем не то что ни разу не поругался — все будто пребывали в какой-то эйфории и демонстрировали полное единодушие по любым вопросам, начиная от политики и религии и заканчивая образованием и кулинарией.
Определения «лидер», «душа компании» к Алеше не подходят. Он именно «человек-атмосфера»: там, где Полищук появляется, все тут же приходят в отличное расположение духа, начинают улыбаться, причем сам он не прилагает к этому никаких усилий.
Алексей рассказывал мне о своем отце, его общительности, умении с каждым найти общий язык:
— Представляешь, уже через полчаса всем кажется, что они знакомы с ним сто лет. У отца столько друзей и приятелей по всему миру!
— Леша, так ты такой же! — смеялась в ответ. — Просто сам этого не замечаешь. Но я-то вижу, что люди поголовно в тебя влюбляются!
Чувствам, которые испытывают к Полищуку окружающие, я как-то быстро нашла определение, что же касается собственных... Долго, очень долго не решалась назвать их любовью. Может потому, что искала в них схожесть с теми, что испытывала к Андрею.
