«Когда Юра собрал документы на звание народного артиста РСФСР, кто-то послал в Министерство культуры анонимку, что моральный облик артиста Яковлева никак не соответствует этому званию. Приписывали ему пьянство, многоженство и связь с иностранцами…» — рассказывает друг Яковлева, актер Михаил Воронцов.
Мое первое близкое соприкосновение с Юрой незабываемо, — рассказывает актер Михаил Воронцов. — Тогда я после училища только пришел в Театр имени Вахтангова, где Юра работал уже десять лет. К этому времени он уже сыграл своего знаменитого Мышкина в «Идиоте». Руководитель театра, Рубен Николаевич Симонов, носил Юру на руках. Да и то, что Юра старше на шесть лет, заставляло меня на репетициях звать его по имени-отчеству. И вот один из моих первых выходов на сцену в спектакле «Без вины виноватые», где мы играли вместе с Яковлевым. Я произнес свой текст и тут замечаю — с Юрой что-то не то. Он так исподлобья смотрит на меня и отвечает на мой вопрос не текстом по пьесе, а просто: «Мммм!» Я на ходу импровизирую: «Ты, наверное, хотел сказать, что…» Дальше произношу его текст. Он мне кивает и снова говорит: «Угу!» И мне ничего не остается, как выкручиваться и под тем или иным предлогом как-то доносить до зрителя смысл его реплик. А он все только «Угу», да «Мммм». И так — десять минут, пока не кончилась наша сцена...
Чего греха таить, Юра в тот период иногда выпивал. И если бы он открыл рот, зрителям все стало бы ясно по его дикции. Но он так импозантно мычал, что в зале никто ничего не понял. Но самое потрясающее даже не это. А то, что после спектакля немного пришедший в себя Юра подошел ко мне и со значением сказал: «Михаил Иванович, я хотел бы сделать вам замечание. Текст надо знать!» Я где стоял, там и замер! А он развернулся и с гордым видом пошел прочь. Ну что тут скажешь?
Конечно, Юра по большей части не подводил театр. В любом состоянии приезжал и выходил на сцену. Тогда многие так жили. И среди молодежи, увлеченной Хемингуэем, принято было бравировать тем, кто сколько может выпить. Не считалось это за порок. Хотя официально, конечно, с пьянством в театре боролись. Однажды организовали собрание с парткомом и месткомом, на котором подробно разбирали случаи, произошедшие с каждым. Обычно на такие собрания главный режиссер Рубен Симонов не ходил, его эти мелочи не волновали, а его излюбленная фраза была: «Надо руководить элегантно!» Но в тот день он почему-то зашел к нам в разгар дискуссии и, не выдержав, тоже взял слово. «Я что хочу сказать… Вот в спектакле «Филумена Мартурано» я играю отца. У меня три сына… — при этом он выразительно посмотрел на Яковлева, Ульянова. — И на каждом спектакле от всех троих сыновей пахнет!» И так он это сказал, что в зале все просто попадали от смеха! Собрание дальше продолжаться не могло.
Две беременные жены чуть не стоили Яковлеву карьеры
В тот период, когда я пришел в театр, Юра уже второй раз женился и являлся отцом двоих детей. Причем эта история настолько нашумела в театре, что я, конечно, не мог ее не узнать. Дело в том, что в 1961 году Юра внезапно покинул свою супругу, врача Киру, которая ждала от него ребенка. И женился на нашей актрисе, Кате Райкиной, которая тоже оказалась от него беременна. Злопыхатели говорили, что Юрка польстился на положение зятя Райкина. Но я в это не верю! Знаю, что, когда за несколько лет до этого Кира серьезно заболела, он ее не бросил. Юра был порядочным и очень искренним. И просто не мог притворяться и жить с женщиной, которую он больше не любит. Даже ради детей.
А с Катей у него началось с того, что они вместе стали играть в спектакле «Дамы и гусары», который имел огромный успех. У Юры была роль влюбленного в нее майора. И так получилось, что эта влюбленность перетекла в жизнь. Произошло это, разумеется, где-то на гастролях. Так часто бывает. Жена далеко, а тут все близко. Юра влюбился… А потом один за другим родились дочка Алена и сын Алексей. В театре, конечно, это обсуждали. Но вот что удивительно: других бы за такое в бараний рог скрутили партийные органы…
Но к Юре ни один человек не подошел и не сказал: «Что же ты творишь? Как ты до этого докатился?» Потому что немыслимо было учить жизни Яковлева — человека доброго и интеллигентного. Но вот когда Юра стал собирать документы на звание народного артиста РСФСР, кто-то послал в Министерство культуры анонимку, что моральный облик артиста не соответствует этому званию. Приписывали ему пьянство, многоженство, связь с иностранцами… Больше всего упирали на то, что бросил беременную жену. Юра, конечно, про анонимку узнал. Подпись «вахтанговцы» — вот что больше всего его огорчило. Но я уверен, что это написали два-три человека, причем далеко не из ведущих актеров театра. Эти люди, видимо, завидовали Юре. Но в основном его все любили.
Даже Аркадий Исаакович — и тот, было видно, обожал Юру. Хотя у него вообще, по-моему, особых проблем с зятьями не было. До этого мужем Кати был Миша Державин, и ему тоже у Райкиных было хорошо. Помню, как Аркадий Исаакович однажды появился в нашем театре — конечно, не просто так, а по настоятельному приглашению Рубена Николаевича, который больше всех радовался, что у него в театре работают теперь и дочь, и зять великого артиста. И Райкин пришел на нашу репетицию спектакля «Принцесса Турандот». Нас поразило, что этот человек, который по сцене летает, в жизни говорит слабеньким тихим голоском и очень скупо реагирует на окружающую действительность.
Было такое ощущение, что в нем нет никакой жизненной энергии. Что он сейчас упадет со стула и заснет. «Это он так экономит силы для сцены, — объяснял нам Юра. — Ведь Аркадий Исаакович дает концерты каждый день, а то и не по одному». Нашу «Турандот...» Райкин просмотрел с каменным лицом. А потом сказал: «Это не смешно. И не оригинально». Дал Юре газету «Правда», сказав: «Прочти передовицу! Но только так, чтоб было смешно…» Юра стал читать о серьезных достижениях колхозников, но шепелявя и глотая окончания. Мы прыснули! А потом использовали эти наработки. Так Райкин помог нам сделать этот спектакль по-настоящему смешным.
В первый же сезон 1962 года я вместе с театром отправился за границу. Гастроли проводились в основном в соцстранах, но были и дальние поездки, например в Австрию. А это предоставляло возможность приодеться и, вообще, купить что-то дефицитное в СССР. Конечно, для этого приходилось в поездке строго экономить на еде. Помню, наш с Юрой шкафчик в гостинице был сверху донизу забит консервами. Килькой! Но при этом Юра, в отличие от большинства советских актеров, мог иногда позволить себе пообедать в ресторане. Он ото всех нас отличался какой-то врожденной печатью «барства» и любил широкие жесты. Один раз и я с ним пошел в настоящий заграничный бар. И Юра, сделав вид, что он каждый день бывает в таких местах, изящно сел за стойку и смело сказал: «Дабл шнапс, дабл коньяк». «Коньяк одер виньяк?» — уточнил у него бармен. Юра гордо ответил: «Натюрлих коньяк!»
Вообще-то надо сказать, что Юра замечательно знал языки. У него к этому был талант. Мало того, что на основных языках мира он мог вкратце объясниться, так еще когда в соцстранах мы разучивали пьесы на венгерском, болгарском или румынском, он осваивал их первым. А это были очень сложные языки! Приходил к нам переводчик, приносил тексты, где иностранные слова были написаны русскими буквами. Мы мучительно их разучивали, завидуя Юрке, который знай себе шпарил! Помню, как в Венгрии вышел казус у Коли Гриценко, который вдруг забыл свой венгерский текст. В зале народ занервничал… И Юрка через всю сцену крикнул: «Коля! Брось ты на фиг! Чеши по-русски!» Гриценко повернулся к нему с заплаканным лицом и взмолился: «Юра! А как по-русски-то? Я ничего не помню! Я по-русски тоже разучился».
Так вот, в австрийском баре Юра заказал коньяк. И вообще, чувствовал себя как рыба в воде. Пока нам не принесли счет! Потому что когда Юра в него заглянул, у него так сильно изменилось лицо, что я понял: счет космический. Оказалось, мы угощались коллекционным французским коньяком (недаром бармен спрашивал нас: коньяк или виньяк?). Но Юра был бы не Юра, если бы дал слабину. Он спокойно достал из кармана все свои заработки за предыдущие гастроли и бросил на стойку бара, еще и на чай дал. Ну а дальше нам оставались только консервы.
Что касается денег, то зарплаты актера могло хватить только на очень правильную и очень скучную жизнь. Поэтому каждый из нас придумывал, как подработать. Мы с Вячеславом Шалевичем организовали «концертную бригаду» и стали чесать по концертным залам и заводам. Провожали молодежь на целину. Один раз за день заработали столько же, сколько получали в театре за месяц. А Юрка по концертам (где, кстати, читал исключительно классику) ездил очень недолго. Потому что открыл другую золотую жилу. Режиссеры вдруг обнаружили, что у Яковлева прекрасный, какой-то необыкновенный голос. Второй такой — разве что у Смоктуновского. И вот они оба стали постоянно озвучивать всевозможные документальные фильмы — про сельское хозяйство, про заводы. Еще Юру постоянно таскали на радио, чтоб что-то прочитать. Так что он действительно стал хорошо зарабатывать.
При этом Юра и быт — вещи несовместимые. Невозможно даже представить, чтобы он мыл посуду или стоял в очереди за «выброшенными» в продажу паласами. В театрах же иногда устраивались такие распродажи для своих. Где всякие паласы, стенки или сервизы делились строго по рангу, в зависимости от звания. В такие моменты нередко актеры забывали про все и становились обычными людьми. Вот, например, Гриценко так проникновенно когда-то играл Мышкина в спектакле «Идиот», что люди в зале плакали, погружались в какое-то неземное состояние отрешенности. Но тот же Коля буквально сразу же после спектакля выходил со служебного входа и отправлялся в гастроном. За ним, разумеется, шла толпа поклонников.
Он заходил в магазин, и ему продавщица орала: «Кольк! А Кольк, курицу свою забери!» И все это делал тот же самый Гриценко, который только что гениально играл в «Идиоте», но помнил о курице. Юра же никогда ни о курице, ни о прочем дефиците не думал. Наоборот, порой неразумно тратил деньги. И долгое время самой большой его гордостью был «Москвич», который Яковлев, прекрасно осознавая все несовершенства этой машины, иронично называл Тузиком.
Кстати, еще в 1946 году, до поступления в театральный, Юра работал механиком в посольстве США! Пусть только в гаражах. Я не знаю, каким образом он туда устроился. Мать его одно время (правда недолго) работала в кремлевской столовой диетсестрой, и среди родственников были партийные чиновники. Сам Юра, до того как надумал стать актером, всерьез собирался в МГИМО. Про отца его я мало что знаю, но говорили, что тот почему-то с ними не жил. И вот Юра стал работать в гараже при посольстве. Знаю, он имел возможность время от времени брать машины якобы по делу. А сам подкатывал на невиданных иномарках к вечерней школе! Что для середины сороковых было, как если б сейчас человек прибыл на космическом корабле.
Садиться с Юрой в машину не решалась даже жена
Юра был классным водителем и механиком. Но, став популярным артистом, на своем Тузике ездил так лихо, что немногие решались сесть к нему в машину. Даже его собственная жена стала опасаться. У нее были на то причины. Когда Катя была еще беременна, они ехали по шоссе в Ленинград. И Яковлев просто заснул за рулем! А когда проснулся, они уже летели в кювет. Их выбросило из машины, что, видимо, и спасло. Юра потом рассказывал, что первые слова врачей «Скорой помощи» были: «А где трупы?» Машину разбили в хлам. Юра же отделался сотрясением мозга, а Катя вообще почти не пострадала. Но это происшествие не отбило у Юры охоту лихачить. Помню, как он с открытыми дверями, через две сплошные, лихо подруливал к своему подъезду прямо на глазах у постового. Который, подбежав и опознав в нарушителе Яковлева, не решился его даже оштрафовать.
Машины Юра впоследствии менял на все более дорогие. А вот квартирный вопрос у него долго не решался. Когда он жил с первой женой, это была комната на троих, с тещей. Потом у Юры с Катей была маленькая квартира на проспекте Мира, где он и задержался надолго. И вот уже когда у Юры была третья жена, нужно было заниматься квартирным вопросом. Он видел, что все артисты куда-то ходят и им после этого «дают». Я сам однажды попал в такую команду, состоящую из меня, Целиковской и Максаковой. Но две Люды не догадались, что на такие мероприятия надо одеваться победнее. И та и другая надели лучшее, что у них имелось, да еще и бриллианты нацепили. В итоге, когда мы попали к чиновнику, удача улыбнулась только мне. Я скромно пожаловался, что мне б хотя бы однокомнатную, такую мне и выделили. А посмотрев на Целиковскую и Максакову, чиновник сказал: «И им тоже квартиры? Да у них в ушах у каждой по квартире!»
А однажды и Юра скрепя сердце пошел по кабинетам — в райисполком, в Моссовет. Везде обещали, но почему-то ничего не давали. И ему стало обидно. Он одного чиновника зажал где-то в углу: «Объясните, почему все обещают, но не дают?» А тот ему: «Так вы же не член партии! Почему же вы хотите, чтобы наше коммунистическое государство для вас что-то делало?» Но и тогда Яковлев не побежал вступать в партию. Записался на прием к нашему министру культуры, Петру Демичеву. Тот был очень удивлен: «Как нет квартиры? Такому большому артисту, как вы, нужно подарить особняк, а не квартиру!» Но особняков тогда не дарили. Дали хорошее жилье на Арбате, где Юра и прожил до конца жизни.
После «Иронии судьбы...» Юра не мог выйти на улицу
В конце шестидесятых — начале семидесятых в жизни Юры произошли важные события. Во-первых, ему наконец дали народного артиста РСФСР. Во-вторых, он женился в третий раз (с Екатериной Райкиной они расстались еще в 64-м году). Ирина работала в музее Театра имени Вахтангова и, вероятно, очень нравилась самому Рубену. Возможно, это так и было, поскольку тот приглашал ее на репетиции и считался с ее мнением. А красота Иры была такой, что, с тех пор как она стала работать в музее, у многих вдруг пробудился огромный интерес к истории родного театра. У Юры тоже. И вот ходил, ходил он в музей, да в итоге и женился.
Однажды мы с ним сидели вдвоем в гримуборной, и я спросил: «Юра, а кого ты больше всех в жизни любил?» Он мне ответил: «Ирочку…» Думаю, так оно и было. Хотя и к детям своим он был очень привязан. И даже к бывшим женам, с которыми Юре удалось сохранить отличные отношения, — никто не остался на него в обиде. В поздние годы Юра очень интересовался судьбой детей. Гораздо больше, чем в молодости. У него появилось время, чтобы с ними побыть. Он ими гордился. Мог сесть смотреть какой-то современный сериал по телевизору, только потому что там его дочь или внучка снимались.
А что касается третьего серьезного события, произошедшего с Юрой в середине 70-х, — это то, что Рязанов позвал его сниматься в «Иронии судьбы…», и этот фильм в итоге принес Яковлеву самую оглушительную славу. Вообще, ему повезло работать с настоящими мастерами кино. Хотя мало кто знает, но его в свое время во ВГИК не приняли, в личном деле сделали приписку: «Некиногеничен». Пришлось пострадать Юркиному самолюбию и при приеме в Щукинское училище. Кто-то из членов приемной комиссии провозгласил: «Молодой человек! Вас ждут фабрики и заводы!» — на что Юрка ответил: «Да вы что? Моего отца хвалил сам Константин Сергеевич Станиславский!» Какого отца, почему? (На самом деле Юрин отец вообще был юристом.) Пока думали, уже разглядели молодого человека получше и дали ему шанс…
А на роль Мышкина к Пырьеву Юра попал так: отчаявшись найти «своего» актера, Пырьев стал отсматривать все подряд студийные кинопробы. И увидел кадры с Юрой, пробовавшимся в другой фильм (куда в итоге его не взяли). При этом, говорят, Пырьев закричал: «Все! Не хочу никого видеть, кроме него!» Вообще, многим казалось, что Яковлев в молодости и был таким Мышкиным, потому что он отличался большой добротой. Но блаженным-то он не был! Сам себя Юра сравнивал скорее со Стивой из «Анны Карениной», которого великолепно сыграл потом в фильме Зархи. Так же, как и Стива, он не считал за грех «погулять». Позиция: живи сам, как хочешь, и не мешай другим жить, как они хотят, — чисто Юркина позиция!
В итоге Пырьев так полюбил Юру, что даже попытался пробить ему поездку в Голливуд, хотя это была совершенно фантастическая история! Когда они с Пырьевым и Борисовой ездили представлять «Идиота» в Америку, Юре предложили там роль Иисуса Христа. И Пырьев поддержал идею: «Да-да, конечно, это будет замечательно!» А Юру убеждал: «Такое предложение бывает один раз в жизни!» Для Ивана Александровича невозможного было мало, но даже ему в министерстве по поводу этой идеи надавали по шапке. В итоге он позвонил Юрке и сказал: «Ты знаешь… Забудь!» Жаль. Хотя после такой роли карьера в СССР могла оборваться раз и навсегда. А ведь даже роль Иисуса не принесла бы Юре такого успеха, как его Ипполит в «Иронии судьбы...», которого он сыграл, кстати, вместо Олега Басилашвили. Тот отказался от роли в последний момент из-за смерти отца. Так что Юра снимался в костюмах, сшитых по мерке Олега Валериановича.
Насколько помню, премьера «Иронии судьбы...» пришлась на первое января 1976 года. То есть миллионы советских людей, сидя за праздничным столом, увидели Ипполита. А, допустим, третьего января Юра вышел на улицу и пошел в театр. Помню, как он вбежал в гримерку с озабоченным лицом: «Я сейчас с трудом добрался до театра!» Оказалось, его замучили на улице поклонники. Пришла повальная узнаваемость. Эти же проблемы, кстати, преследовали в то время и Мягкова, и Ширвиндта, и Буркова… Причем это была такая же неприятная узнаваемость, как у Шурика в исполнении Демьяненко или у Мули, которую потом Раневская проклинала! Потому что больше всего людям запомнилось, как Юра в пальто мылся в ванне и как мужики пили в бане. Поэтому Яковлеву вслед могли кричать: «О, горяченькая пошла!», а Мягкова и Ширвиндта постоянно приглашали в баню. Кстати, знаменитую фразу про «горяченькую» Юрка придумал сам. Он вообще обожал импровизации.
В восьмидесятые годы Яковлев уже был артистом, добившимся всего. И мне даже показалось, что ему стало немного скучно… Куда двигаться дальше? Думали, что он уйдет из Вахтанговского театра, потому что сначала его позвал Ефремов во МХАТ, потом Царев в Малый. Но у Юры была такая черта — он не любил дергаться, предпочитал стабильность. В последний раз я видел его на собрании выпускников Щукинского училища. Там для ветеранов сцены выделили место в первом ряду. Подхожу я к этому первому ряду, а там сидит один Юра. И говорит мне: «Представляешь, со всего нашего курса в живых почти никого не осталось». А потом пришло время и самого Юры. Но, слава Богу, он прожил все-таки довольно долгую и довольно счастливую жизнь.
