С Данилой Козловским, который позвал меня в «Чернобыль», мы служим в одном театре. То, что он пойдет далеко, я знал давно, но что так далеко и так быстро — не думал. Его энергия завораживает и оглушает. Иногда даже чересчур. Может быть, на площадке режиссеру нужно быть более спокойным и отстраненным, но у Данилы внутри ядерный реактор, честное слово! Наверное, без этого он не смог бы подготовить и снять такую махину, как «Чернобыль». Кроме масштаба, там есть очень пронзительные места. Я бы пожелал Даниле умных тормозов — иногда они необходимы.
— Не могу понять, зачем снимать кино про ангарского маньяка или Чикатило. Талантливый актер в такой роли, не желая того, ее героизирует, а что может быть человеческого в монстре?
— Зависит от того, что является предметом рассмотрения, анализа. Помните Раскольникова: тварь я дрожащая или право имею? У Шекспира немало почти маньяков. Тот же Гамлет — не только интеллектуал. Почти в каждом человеке кроются ужасные, мрачные глубины, но когда нет борьбы со страшными искушениями, когда есть только удовольствие от содеянного зла, тогда это вопрос скорее медицинский, чем повод для произведения искусства. Остается только жанр и интрига: когда же поймают упыря? Ну и конечно, степень интереса к таким персонажам может много сказать об обществе, которому они любопытны.
— Как вы поступаете, если понимаете, что проект провальный, режиссер, что называется, не тянет?
— У меня был клинический случай. Во время съемок доходило чуть ли не до драки. Было очевидно не только мне, что режиссер занимается не своим делом, не думает, не чувствует, ничего не читает, даже сценарий, а у меня — главная роль. В принципе, если режиссер слишком занят организацией съемочного процесса, «картинкой», если он не может сделать важные, интересные подсказки, я сам могу найти для себя сквозное действие, определить важные точки роли и пройти по этой дороге. Даже иногда благодарен таким режиссерам — они по крайней мере не мешают.
Этот оказался не из таких. После любого дубля считал необходимым сделать каждому актеру замечание «по смыслу», и всегда это было похоже на бред сумасшедшего. В первый и второй съемочные дни я честно пытался его понять, думал — здесь какая-то иносказательность. Вскоре до меня дошло: этот опьяненный властью человек считает — профессия режиссера заключается только в том, что нужно что-то говорить, неважно что. Главное, чтобы все помнили, кто здесь царь. При этом все видели, что он «мальчик на побегушках» у продюсера.
