Мама очень любила дождь. Однажды я спросила «Ну почему тебе нравятся серость и слякоть?» и услышала — «Это с молодости... Мне казалось, что в такую погоду Ивушка никуда не уйдет, а останется дома, со мной».
Татьяна: Как-то осенью к бабушкам на скамейке у нашего подъезда подошел человек — одет прилично, под мышкой коробка конфет. Слегка конфузясь, стал рассказывать:
— Вчера в гостях у друга перебрал и до дома не дошел — уснул у вас во дворе на лавочке. А утром обнаружил, что кто-то положил мне под голову подушку и укрыл одеялом. Не знаете, кто бы это мог быть?
— Да тут, мил человек, и гадать не надо! — ответили старушки. — Макарова — больше некому!
И он пришел к нам с благодарностями.
Этот случай хорошо помню. Мужчину мама увидела, возвращаясь после спектакля. Когда не получилось разбудить, поднялась в квартиру, взяла подушку, плед — и устроила незнакомца с комфортом. Сама, одевшись потеплее, села в кресло на балконе — следить, как бы ее подопечного не обобрали хулиганы. Всю ночь несла караул, а на рассвете задремала. Когда открыла глаза, подушка и аккуратно свернутый плед лежали на лавочке. «Ну слава богу, раз порядок навел — значит, обошлось без приключений», — обрадовалась мама.
В другой раз она выручила парня, за которым гналась милиция. «Вхожу в свой двор, — вспоминала, — а там полным-полно оперативников — бегают, суетятся. Открываю дверь в подъезд и вижу прижавшегося к стене парнишку. Лицо белое, дрожит как осиновый лист:
— Не выдавайте меня, пожалуйста! Клянусь, я ни в чем не виноват...
Командую:
— А ну, пойдем со мной!
Дома наливаю чаю с травками, чтобы успокоился и перестал трястись. Я в людях немножко разбираюсь и вранье за версту чую — тут по всему выходило, что мальчишку подставили... Через час выглядываю в окно — вроде никого. Подаю знак «Давай! Можно!» Парнишка и дунул что есть мочи, сказав на прощание: «Спасибо, что поверили! До конца жизни не забуду!»
Яна: А как бабушка чужого человека — одного! — в квартире оставила? По-моему, в тот раз она тоже возвращалась из театра. Смотрит, на земле, привалившись спиной к дереву, сидит молодой мужчина азиатской наружности. Спрашивает его: «Переночевать негде? Пойдемте, я вас устрою». Дома накормила, постелила ему и говорит: «Мне нужно на дачу, там цветы без полива погибают. Утром вернусь и вместе позавтракаем».
Возвращается на рассвете и застает такую картину: азиатский гость спит, а рядом с подушкой лежит самый большой из наших кухонных ножей. Он, бедный, решил, что заманили в «малину», а ночью придут бандиты — и поминай как звали. Бабушка сделала вид, что ножа не заметила, — зачем ставить человека в неловкое положение? Накормила и собрала туесок в дорогу, узнав, что возвращается на родину. Потом он еще долго передавал нам посылки с гранатами и курагой.
Татьяна: Следующую историю рассказали мамины коллеги по Театру имени Янки Купалы. Они возвращались в Минск после выездного спектакля в селе. Путь лежал через лес, вокруг кромешная тьма, и вдруг в свете автобусных фар водитель видит перевернувшийся уазик. Народ высыпал наружу. Шофер уазика, отделавшийся синяками и ссадинами, выбрался из машины сам, а молоденького офицера пришлось вытаскивать — тот был без сознания, на лице страшная рана, забитая землей. Аптечки ни у кого не оказалось, до ближайшего медпункта — сотня километров. В юности мама работала санитаркой и понимала: если рану не обработать, начнется заражение. И тогда, опустившись на колени, она стала высасывать и сплевывать на землю смешавшуюся с кровью грязь. Очистив рану, накрыла ее своим платком и попросила водителя автобуса ехать скорее в больницу.
