Валентин Гафт: «О существовании сына я узнал, когда ему было уже три года»

«Я не знал о том, что родился ребенок. Мать Вадима — благороднейшая женщина — ничего от меня не требовала, ни на чем не настаивала, даже ничего не говорила»
Елена Костина
|
04 Июня 2014
Валентин Гафт
Валентин Гафт
Фото: Андрей Замахин

«Я не знал о том, что родился ребенок. Мать Вадима — благороднейшая женщина — ничего от меня не требовала, ни на чем не настаивала, даже ничего не говорила. Сейчас Вадиму уже сорок с лишним лет, а мы только недавно начали общаться...»

Собственное просторное жилье у меня появилось очень поздно — и исключительно благодаря Оле (жена Гафта — Ольга Остроумова. — Прим.

ред.). Без нее я не решился бы на такую авантюру, как кредит. Ремонтом и дизайном занималась Оля. Помню, когда я вошел туда — в первую в своей жизни квартиру, — сказал: «Это дом-музей Гафта?» Я все никак не мог поверить: слишком привык, что у меня в лучшем случае — комната.

Я вырос в коммуналке в доме на улице Матросская Тишина. Напротив нашей пятиэтажки была психиатрическая больница, справа — знаменитая тюрьма, слева — рынок, еще левее — студенческое общежитие МГУ, окна которого выходили на пустырь, где мы часто играли в футбол. А в общежитии жила одна прелестная курносая девушка Дина Василенок. Я был в нее влюблен, но она об этом ничего не знала. Сейчас Дина доктор физико-математических наук. Так вот, при том, что вообще-то я играл в футбол не самым лучшим образом, стоило Дине появиться в окне, я весь преображался и бил по мячу с такой силой, что трещали доски в заборе.

«Увидев меня на сцене, мама сказала: «Валя, ну какой же ты худой!» И больше на мои спектакли не ходила».1962 г.
«Увидев меня на сцене, мама сказала: «Валя, ну какой же ты худой!» И больше на мои спектакли не ходила».1962 г.
Фото: РИА НОВОСТИ

Даже начинал кричать на своих товарищей, чего обычно не смел: «Мне пасуй!» При ней я становился смельчаком — кажется, у меня даже фигура менялась. Но когда Дина исчезала, я сразу же становился прежним — робким и неуклюжим. Через какое-то время Дина снова выглядывала в окно, и я снова забивал голы. Кстати, до сих пор имеет значение, кто на меня смотрит. Не дай бог подумать, что ты должен всем нравиться.

— Вы ведь не потомственный актер?

— Наша семья совершенно не театральная. Папа работал прокурором. А у мамы вообще не было никакого образования. Но она знала столько, что могла поддержать разговор на самые разные темы. Любила театр, много читала.

Валентин Гафт в фильме «О бедном гусаре замолвите слово». 1980 г.
Валентин Гафт в фильме «О бедном гусаре замолвите слово». 1980 г.
Фото: МОСФИЛЬМ-ИНФО

Мои родители — оба с Украины. Мама из многодетной семьи — 13 детей. Дед был ломовым извозчиком. Когда мы приезжали к нему, дед встречал нас на лошади, запряженной в телегу с соломой, и вез домой. Я просил, чтобы меня отнесли в хлев к корове с теленком, дед поднимал меня повыше, я гладил теленка, чтобы он лизнул мне руку. В очередной раз мы должны были ехать к деду на Украину 21 июня 1941 года. Чтобы достать билеты на поезд (а с ними было трудно), наша домработница Галя, чудесная девушка, простояла всю ночь на вокзале, а потом купила с рук — как выяснилось, ей подсунули фальшивку. Взрослые говорили, что Галю обманула какая-то «аферистка» — я впервые тогда услышал это слово. Нам удалось взять новые билеты — на 22-е число. Но утром по радио выступил Молотов: началась война. Конечно, мы остались в Москве. Тот поезд, которым мы должны были отправиться 21-го, возможно, попал под бомбежку.

«В том, что случилось с Ольгой, много моей вины и моих грехов. Я должен был увидеть и предчувствовать ее гибель. Оправдания мне нет». Валентин Гафт с дочерью Ольгой. 1995 г.
«В том, что случилось с Ольгой, много моей вины и моих грехов. Я должен был увидеть и предчувствовать ее гибель. Оправдания мне нет». Валентин Гафт с дочерью Ольгой. 1995 г.
Фото: ИТАР-ТАСС

Отец сразу же ушел на фронт добровольцем. Но мне почему-то не запомнился этот момент. Зато я отчетливо помню проводы в армию моего двоюродного брата Исая, которому тогда исполнилось 19 лет, — он тоже записался добровольцем. Брат был в зеленой гимнастерке и галифе, я обнял его, едва доставая лицом до ремня, уткнулся лбом в пряжку и впервые в жизни заплакал так, что не мог сдержать свой рев. Мне было шесть лет. Я ужасно стеснялся своих слез, поэтому долго-долго так стоял, не отрывая лица от живота Исая. Хотя чего мне было реветь? Я думал, что война пройдет здесь, у меня под окном, за забором, с одной стороны — наши, с другой — немцы, и я увижу, как наши станут побеждать. У нас самые сильные пограничники — Цюрупа и его собаки. Но все, как известно, получилось совсем не так.

Вторая жена Гафта Инна Елисеева, мать его дочери Ольги
Вторая жена Гафта Инна Елисеева, мать его дочери Ольги

Помню запах сырой известки и журчание воды в трубах — это жуткое ощущение бомбоубежища. И вой воздушной тревоги, который нельзя ни с чем сравнить. Помню, мама ночью меня сонного несла завернутого в одеяло на руках по лестнице с четвертого этажа в бомбоубежище — мне хочется спать, и я трясусь то ли от холода, то ли от страха. Иногда приходили письма с фронта от отца: он писал, что пришлет мне немецкий фонарик, в котором можно включать то красный, то зеленый свет. И действительно передал мне с кем-то этот фонарик и свои майорские погоны, чтобы я на них посмотрел. Я гордился, какой у меня папа, и мысленно прибавлял ему звезды. В конце 44-го года раненого отца привезли в Москву, и мы с мамой приходили к нему в госпиталь. Он был весь забинтованный, лица вообще не видно. Около кровати на тумбочке, на белой салфетке стояли тарелки с едой и стакан с абрикосовым компотом.

Выпил этот компот я, и казалось, что нет никакой войны, что это не госпиталь и отец не ранен. Но, придя домой, увидел в газетах снимки с боев и тыкал ножиком в тех, кто ранил моего отца. Помню неповторимый голос Левитана по радио. Война кончилась. Я играл в «расшибалку», но внутри испытывал счастье — мы победили. Мама ходила на Белорусский вокзал в надежде встретить своих братьев, но все, кроме одного, погибли. Никого не встретила.

Ну а потом была жизнь после войны. Я стал подростком. Помню вечера во дворе, за полночь. Мама кричала: «Валя, иди домой, уже поздно!» Но я стоял и слушал блатные песни, щемящие душу. Я восхищался, какие ребята в нашем дворе были свободные. И потом, уже будучи артистом, я говорил себе: вот они артисты, а не я!

Я хотел быть сильным и храбрым. Юрку Крюкова, который жил на первом этаже, я все время вызывал «стыкаться». Но ходил к нему слушать пластинки. Его мама купила патефон, а сама была похожа на певицу. Я помню этот красный патефончик, пластинки пахли подсолнечным маслом. Юркиным соседом был парень по кличке Киса. Он сидел несколько лет в тюрьме за хулиганство, но очень обаятельный, в татуировках и с юмором. Помню, как весь двор увлекался шахматами — наш Ботвинник был чемпионом мира. На кухне Юрка и Киса научили меня играть в шахматы. Но своеобразно: неправильно показали, как ходят фигуры. Суть игры я уловил: нужно объявить мат королю. Первые партии я сыграл в психиатрической больнице, которая, как я уже говорил, находилась напротив нашего дома. Там рядом был так называемый Английский сад, где росли немыслимо высокие деревья — видимо, когда-то давно их посадили как-то по-английски.

«Много лет наши грим-уборные с Квашой находились рядом. До сих пор не могу свыкнуться, что Игоря уже нет. Иногда кажется, что он стоит за моей спиной». Валентин Гафт с Галиной Волчек и Игорем Квашой на гастролях во Франции. 2008 г.
«Много лет наши грим-уборные с Квашой находились рядом. До сих пор не могу свыкнуться, что Игоря уже нет. Иногда кажется, что он стоит за моей спиной». Валентин Гафт с Галиной Волчек и Игорем Квашой на гастролях во Франции. 2008 г.
Фото: Елена Сухова

На кронах этих деревьев обитали тысячи ворон, которые галдели, каркали, и все столы и лавочки под деревьями были белые-белые, словно в снегу. По саду гуляли выздоравливающие психи в серых халатах и стоптанных тапочках, молодые и старички, ходили медленно, некоторых поддерживали родственники. Я сел с досточкой, и, конечно, желающих сыграть в шахматы оказалось много. Ко мне подсел один выздоравливающий, и я неправильными ходами в течение полутора минут поставил ему мат. Слышу, Киса с Юркой за спиной говорят: «Грандиозно! Гениально!» Приглашаю: «Следующий». И снова раз-раз — и мат! Вот уж и сумасшедшие стали говорить, что я гений. И только примерно одиннадцатый псих нерешительно проговорил: «Простите, но, по-моему, раньше так в шахматы не играли». Я еще подумал: «Ну, этого рановато выпустили в сад гулять».

Но когда я понял, что меня разыграли (помню, Киса захлебывался от смеха, сверкая своими золотыми фиксами), закрыл для себя тему шахмат навсегда. Никогда больше не садился! Я много чему не научился, о чем теперь жалею. К примеру, на пианино играть. Как-то увидел инструмент дома у одного приятеля и стал просить маму: «Купи пианино, я хочу стать музыкантом». Она бы и рада, но денег не было. Потом случилось так, что отец хорошо заработал. И мы пошли в магазин, где продавались немецкие трофеи. Там пианино стояли тесными рядами и чуть ли не одно на другом — с открытыми крышками, черно-белыми клавишами, они выглядели, как хищные рыбы — акулы или киты. И тут выяснилось, что мама хочет пианино непременно с подсвечниками. Мы пересмотрели все варианты, но нужного не оказалось.

Так и ушли ни с чем. И я не стал пианистом.

— Зато вы поступили в театральный институт...

— Я с детства любил ходить в кино, в кинотеатр «Орион» на Преображенской площади. У меня были любимые артисты: Дружников, Тарасова, Массальский, Грибов, Ливанов — все, кто играл в картине «Без вины виноватые», которую я смотрел раз десять. Потом случилось так, что я познакомился с некоторыми из них. А Павла Массальского изображал в капустнике, и говорят, что был похож. Еще я сдавал книги букинистам: Достоевского, Тургенева — это читала мама. И когда в магазине спрашивали фамилию, я не говорил: Гафт, я говорил: Массальский, иногда — Ливанов, и несколько раз — Дружников.

«Многие злые эпиграммы, которые мне приписывают, на самом деле не мои. Про Михалковых, например, я просто не могу плохое написать — ведь Никиту я очень люблю». Валентин Гафт и Никита Михалков на вручении премии «Золотой орел». 2012 г.
«Многие злые эпиграммы, которые мне приписывают, на самом деле не мои. Про Михалковых, например, я просто не могу плохое написать — ведь Никиту я очень люблю». Валентин Гафт и Никита Михалков на вручении премии «Золотой орел». 2012 г.
Фото: FOTOBANK.RU

Нахватав в старших классах двоек, я решил, что буду артистом. Мне казалось, нет ничего проще, ничего не надо знать и делать, только выйти на сцену и сказать: «Кушать подано». Стал играть в школьной самодеятельности: мне доставались только женские роли, потому что кто-то же должен был их играть, а школа мужская. Роль невесты в чеховском «Предложении» считаю своим лучшим достижением!

Помню, как в парке «Сокольники», уже пройдя первый тур в Школу-студию МХАТ, глазам своим не поверил: я увидел Сергея Дмитриевича Столярова из картины «Цирк». Это он там в белом свитере, шагая вместе с Орловой, пел великую песню Дунаевского «Широка страна моя родная». А здесь передо мной стоял грустный, печальный и усталый человек в черном костюме, с изумительно красивым лицом. Я подошел и объяснил ему, что поступаю во МХАТ, у меня басня не получается.

После большой паузы он спросил: «Кто набирает курс?» — «Топорков». Опять пауза. Я было пристроился к пеньку, чтобы читать басню. А Сергей Дмитриевич мне, обычному пацану из 10-го «Б» 378-й школы, говорит: «Зачем же здесь? Приходите ко мне домой». Даже не знаю, что это на него нашло. Так я попал к нему домой, мы с ним разбирали каждое слово в басне «Любопытный». Сергей Дмитриевич очень мне помог, я считаю его своим первым учителем, низкий ему поклон. А подбадривали меня во время поступления Игорь Кваша и Миша Козаков, которые уже являлись студентами и были такие уверенные в себе, даже несколько наглые. Чем-то, видимо, я им приглянулся. И когда я увидел свою фамилию в списках поступивших, от волнения убежал, и бежал без остановки две станции метро. Дома я с гордостью объявил, что меня приняли.

Но, кажется, родители были вообще не в курсе, куда я поступаю. Мама почему-то решила, что меня приняли в кружок геофизики при заводе. И на вопросы знакомых: «Где Валя?» — первое время отвечала: «В кружке». — «А что там делают?» — «Хлопают в ладоши».

Помню, как на втором курсе Школы-студии МХАТ я попал на съемки картины «Убийство на улице Данте» к Михаилу Ромму и не мог связать двух слов, увидев Плятта и Штрауха. Я буквально застыл. Второй режиссер Столбов сказал: «Как мы ошиблись в этом парне!» И все остановилось в это мгновение. Казалось, что все замерло. Когда я переступал порог киностудии, я не мог оправиться от этого ощущения 20 лет. После окончания Школы-студии я недолго прослужил в Театре имени Моссовета, потом меня выгнали. К тому моменту я успел познакомиться с великим Эрастом Гариным.

«Оля мне очень нравилась. Но я знал, что она замужем и, судя по всему, человек очень верный, далекий от интрижек. Поэтому старался о ней не думать». Ольга Остроумова в фильме «А зори здесь тихие...» 1972 г.
«Оля мне очень нравилась. Но я знал, что она замужем и, судя по всему, человек очень верный, далекий от интрижек. Поэтому старался о ней не думать». Ольга Остроумова в фильме «А зори здесь тихие...» 1972 г.
Фото: ИТАР-ТАСС

Эраст Павлович как раз ставил «Тень» в Театре сатиры и сказал мне: «Молодой человек, у нас артист запил, не сыграете ли вы роль ученого?» Он пригласил меня репетировать к себе домой. Представляете, сначала Столяров, а потом Гарин! С ними и постоять-то рядом — это с ума сойти! Помню, мы шли к нему в кабинет через множество комнат. И в одной из них стояла кровать с сеткой, в которой под простынкой лежал… труп. Причем уже высохший. Безжизненная рука свисала с кровати, личико — кожа да кости. Мне показалось, что это ребенок. Эраст Павлович, не обращая внимания, провел меня в свой кабинет и заговорил о Мейерхольде. Но мне ничего в голову не шло, все хотелось ему сказать: «У вас же человек умер!» Гарин напрасно провозился со мной, увидел, что я ничего не понимаю, и пошел меня проводить. Опять мимо трупика.

Я мучительно думал: «Господи, кто бы ему сказал...» Сам я так и не решился. И хорошо, потому что это была жена Гарина — Хеся Локшина, его помощница и непревзойденный мастер дубляжа. Она просто спала. А выглядела так всегда — это было для нее нормально.

Ну а из моего дебюта в Театре сатиры ничего толкового не вышло. На премьере я перепутал партнерш, стал разговаривать с Аросевой, а нужно было с Зелинской. Ольга Александровна прошептала: «Идиот, она стоит сзади!» Я повернулся, задел декорацию, которая чуть не упала в оркестр. А в зале сидели мои мама с папой и моя будущая жена, красавица Алена Изоргина! Конечно, после этого меня в «Сатире» не оставили. Правда, через 10 лет я все-таки поступил в этот театр и играл графа Альмавиву в «Женитьбе Фигаро». Это был второй спектакль, который видела моя мама.

Потом мы с ней шли домой, она долго молчала. Я не выдержал: «Ну как?» Мама сказала: «Валя, ну какой же ты худой!» На этом ее посещения моих спектаклей закончились. Даже когда я перешел в «Современник» и маму приглашала лично Галя Волчек, мама отвечала ей: «Я его и дома вижу».

— Вы упомянули красавицу Алену — вашу первую жену. Вы ведь прожили с ней не очень долго, как и со второй женой...

— Моя первая супруга Алена — замечательная. Я ее любил и, пользуясь словами Жени Евтушенко, никогда не разлюблял. Люди, когда видели ее на улице, замирали, столбенели от ее красоты. Она работала манекенщицей в Доме моделей на Кузнецком Мосту. А у советских манекенщиц была возможность выезжать за границу.

«Я ухаживал за Ольгой довольно долго. А расписались мы вообще через несколько лет. Прямо в больнице, где я лежал после операции. Необычная получилась свадьба, но у нас все необычно!»
«Я ухаживал за Ольгой довольно долго. А расписались мы вообще через несколько лет. Прямо в больнице, где я лежал после операции. Необычная получилась свадьба, но у нас все необычно!»
Фото: Елена Сухова

Пока мы были вместе, Алена успела побывать и в Америке, и во Франции, и в Италии — объездила почти весь мир и каждый раз возвращалась еще более красивой. Когда мы с Аленой поженились, переехали к ней. И единственную комнату, где жила еще теща, интеллигентнейшая женщина, досками разделили на три части. Это был низкий первый этаж, и каждые пять минут мимо окон, почти касаясь стекол, проезжал троллейбус. Я любил Алену, а она любила животных. Я тоже их люблю, но не до такой степени. Она каждый день приносила домой или котенка, который писал на батарею, или безногих голубей, которые летали у нас над головой, — пахло в доме невозможно. Пес, подобранный Аленой, сидел вместе с нами за столом и пил кофе. Тараканы и клопы так вписывались в общую картину, что их жалко было давить. Я ходил весь в шерсти и перьях.

Но Алена была прекрасна! При этом я был слишком молод, чтобы совсем не увлекаться другими женщинами. И в конце концов Алена тоже встретила другого человека и полюбила его. Это был киновед Даль Орлов. Мне один артист рассказывал, что у них в доме до сих пор просят не произносить мою фамилию. При этом Даль называет меня «серым артистом» — мол, он о таких не пишет. Ну пусть так. Главное — Алена обрела свое семейное счастье. Отношений мы с ней не поддерживаем. Зачем?

— Со второй женой вам, наверное, не так просто было разорвать, ведь она родила вам дочь...

— Интересно, что до меня за Инной Елисеевой ухлестывал Эдвард Радзинский. И когда, не зная этого, я спросил Эдика о ней, он сказал: «Инна прекра-а-а-сная!» Перехвалил. Видимо, старался поскорее от нее отделаться.

Характер у Инны — тяжелый случай, но она была яркой, недурна собой. Эффектно водила машину. «Жигули», на которых она за мной приезжала в театр, мне в то время казались самолетом. Там еще была дача, и я представлял, как поставлю столик на чердаке и сяду что-нибудь сочинять. Думал: «Надо же, какая богатая баба, вот поживу-то хорошо!» Но я был наказан за такой подход. Хорошо пожить не удалось. Тесть, лауреат Сталинской премии, меня сразу не принял. Хотя теще я нравился — она видела что-то в театре, только не поняла: я на сцене был или не я? Дома-то я выглядел совсем по-другому. Как-то за обедом я спросил: «Можно мне еще цыпленочка?» А мне говорят: «Когда будете зарабатывать, тогда и получите цыпленка». И я ушел из этого дома навсегда. Почему-то пишут, что Инна была балериной — нет, она вообще нигде не работала.

«Олиных детей я люблю, как своих, а внуков — обожаю. Это мое счастье, особенно Захарчик!» Дочь Остроумовой Ольга с сыном Захаром. 2012 г.
«Олиных детей я люблю, как своих, а внуков — обожаю. Это мое счастье, особенно Захарчик!» Дочь Остроумовой Ольга с сыном Захаром. 2012 г.

Балериной была наша дочь Оля. О дочери скажу немного, это для меня больная тема. Ведь в том, что с ней случилось, много моей вины и моих грехов. Хотя мы с ней не жили вместе, но я должен был это предвидеть и предчувствовать. Она хотела стать драматической актрисой, я с ней занимался, и Оля (Остроумова. — Прим. ред.) тоже. Если бы дочь взяли в театральный — ничего бы этого не случилось. Курс набирал Женя Лазарев. Он сказал мне: «Знаешь, не очень... Но если ты хочешь — я ее возьму». — «Не надо. Если «не очень» — зачем же тогда калечить судьбу?» — ответил я... А ведь она так хотела! Кроме того, у дочери случилась неудачная любовь. Я не могу сейчас говорить о ее маме ни плохо, ни хорошо, потому что Инна умерла через несколько месяцев после гибели дочери, но она Олю буквально затравила. Кончилось все тем, что Оля ушла из жизни.

Я посвятил дочери стихотворение:

Ах, если бы она была жива,

Я все бы отдал за нее, все бросил,

Слова, слова, слова, слова...

Мы все их после смерти произносим.

И пишутся в раскаянье стихи,

Но в глубине души навечно будут с нами

Грехи, грехи, грехи, грехи, грехи...

Которые не искупить словами.

Что тут можно сказать? Оправдания нет, вину мою исправить нельзя...

— В своем интервью Ольга Левитина — дочь вашей жены — рассказывала, что у вас еще есть сын, который живет в Бразилии, и вы ему помогаете...

— Когда-то давно у меня был короткий роман — всего несколько встреч.

Я ничего не знал о том, что родился ребенок. Мать Вадима — благороднейшая женщина — ничего от меня не требовала, ни на чем не настаивала, даже ничего не говорила. Когда Вадиму исполнилось три годика, они уехали в Бразилию. Тогда же мне сказали, что у меня есть сын. Сейчас ему уже сорок с лишним лет. Только недавно его мать мне позвонила и сказала, что с ним произошла беда. Вадима сильно побил таксист, изуродовал его. Она опять ничего не просила — никаких авантюр с ее стороны, все очень чисто. Но я сам стал помогать, как мог, высылал деньги на лечение. И Вадим выздоровел. Он далеко, я никогда его не видел, совсем не знаю, но интерес к нему есть.

«Рассказывали, что у меня роман с Ахеджаковой, что меня видели ночью у Лии в гостях и как я в палатке у ее дома водку покупал... Ну не было этого!» «А зори здесь тихие...» и Лия Ахеджакова в спектакле «Игра в джин»
«Рассказывали, что у меня роман с Ахеджаковой, что меня видели ночью у Лии в гостях и как я в палатке у ее дома водку покупал... Ну не было этого!» «А зори здесь тихие...» и Лия Ахеджакова в спектакле «Игра в джин»
Фото: РИА НОВОСТИ

Судя по фотографиям, он похож на меня. Красивый парень.

— После Инны вы ведь долго не женились...

— Виолончелистка Алла не была моей официальной супругой. Она играла в Госоркестре под управлением Евгения Светланова. По-моему, там во всем Госоркестре выделялись только два человека — она и дирижер. Потрясающе играла на виолончели, потрясающе готовила... Хорошая женщина, но странная: почему-то она думала, что я ей изменяю. Ей говорили, что у меня роман с Лией Ахеджаковой, что меня видели ночью у Лии в гостях и как я в палатке у ее дома водку покупал. И Алла верила, хотя это неправда. Ну не было у меня при ней никаких измен и загулов! И мне надоело ее в этом убеждать.

Однажды она устроила скандал прилюдно. Мы были в Доме кино на премьере картины «Ночные забавы», где я играл любовника героини Ирины Алферовой. В начале фильма есть сцена, в которой мы с Ириной лежим в постели. Алла дальше даже смотреть не стала — развернулась и как дала мне по морде! Тут уж я ушел. Больше мы с ней не встречались.

— И вот вы, наконец, встретили Ольгу Остроумову...

— Знаете, я благодарен всем женщинам, которые у меня были, — они многое для меня сделали, многому научили. Но особенно, конечно, Оле. Она вообще меня переродила, с ней я стал совсем другим человеком. Мы вместе снимались в «Гараже» у Эльдара Рязанова, по сюжету я говорю ей всего одну реплику: «Рациональная вы моя», но за кадром мы друг другу даже «здрасте» не сказали.

Хотя Оля мне очень нравилась. Но я знал, что она замужем, что любит мужа и, судя по всему, человек очень верный и серьезный, далекий от интрижек и фривольностей. Поэтому я даже попытки тогда не сделал к ней подойти. А чтобы о ней не думать, попытался найти в ней несуществующие недостатки — что-то даже сумел насочинять. Прошло много лет. Я к тому времени жил один. И случайно увидел Олю по телевизору в какой-то передаче о женском счастье и несчастье. И понял, что она одинока. Стал искать с ней встречи. Это заняло буквально пару дней: меня пригласили выступить на одной частной вечеринке в кафе в Сокольниках, а я попросил, чтобы пригласили и Олю. Она согласилась, и мы встретились. Помню, чтобы ее заинтересовать, я не нашел ничего умнее, чем сказать: «Посмотрите, какие у меня мускулы!» Наверное, она подумала: «Идиот!»

Валентин Гафт с Анастасией Вознесенской в фильме «Гараж». 1979 г.
Валентин Гафт с Анастасией Вознесенской в фильме «Гараж». 1979 г.
Фото: МОСФИЛЬМ-ИНФО

Потом я предложил ее проводить: мы шли долго, пешочком, было прохладно, я снял пиджак и накинул ей на плечи. Мы не торопили события. Я ухаживал за Ольгой довольно долго. А расписались мы вообще через несколько лет. Это произошло, когда я лежал в больнице после очень серьезной операции — она же меня туда и отвезла, когда я плохо себя почувствовал. И вот мы пригласили в больницу женщину из загса. Туда же пришли свидетели, принесли букетик цветов. Конечно, необычная получилась свадьба, но у нас все необычно. И это было гораздо интереснее, чем в загсе, сколько можно — третий раз уже! И к тому же способствовало моему восстановлению: я ожил, началось выздоровление. В Ольге есть та простота, которая называется божественной чистотой. Она актриса! Любимая актриса. Недавно в Петербурге был концерт благотворительного фонда «Артист», читали «Евгения Онегина»: Женя Миронов, Маша Миронова, Лиза Боярская, Максим Матвеев, Игорь Верник, я и моя Оля.

Вы бы послушали, как она читала! Какое тонкое понимание, какое овладение текстом Пушкина, его мелодикой, его смыслом. Совершенно не напрягая голоса, она разговаривала с залом стихами Пушкина. Великая актриса, она потрясла зрителей и, единственная, была награждена аплодисментами, прервавшими ход чтения. Вот это моя Оля, которую нельзя не любить.

При этом и все хозяйственные заботы она взяла на себя, полностью отгородила меня от быта, дала возможность заниматься только творчеством, за что я ей очень благодарен. Кроме того, благодаря Оле у меня появилась большая семья — ее дети Оля и Миша. Я их люблю как своих, а внуков — обожаю.

Это мое счастье, особенно Захарчик, сын Оли, — ой, какой мальчик! А у Мишки две девочки — одной шесть лет, другой скоро исполнится два годика. Тоже мои любимицы.

— Выходит, с женщинами у вас получилось так же, как и с театром. Вы долго искали то, что подходит именно вам, и в конце концов нашли, хоть на это и ушли десятилетия...

— Действительно, до «Современника» я сменил несколько театров. Театр на Малой Бронной, к примеру. Там царила Ольга Яковлева — артистка замечательная, но она занимала слишком много места, не оставляя его другим. Из-за нее ушли Даль, Ширвиндт, Петренко, Державин. Я пытался поговорить с Эфросом: «Анатолий Васильевич, эта женщина погубит и вас, и театр. Я только что готов был убить ее на сцене — только ради вас не тронул».

«Я благодарен всем женщинам, которые у меня были, — они многому меня научили. Но особенно, конечно, жене Оле. Она вообще меня переродила, с ней я стал другим человеком»
«Я благодарен всем женщинам, которые у меня были, — они многому меня научили. Но особенно, конечно, жене Оле. Она вообще меня переродила, с ней я стал другим человеком»
Фото: Андрей Замахин

— «Валечка, — ответил Эфрос, — ну что вы, она вас всех так любит». Но на следующий день он уже старательно избегал смотреть в мою сторону. А ведь когда-то, когда Эфроса изгоняли из «Ленкома», мы с Ширвиндтом, Державиным и другими артистами ходили защищать его к Фурцевой. Она при нас куда-то звонила, изображала, что хочет помочь, но видно было, что все это вранье: «Ах, если бы раньше, ох, уже ничего нельзя сделать». И мы решили добиваться встречи с Демичевым — главным человеком по культуре в Политбюро. Ответственным за встречу был я. В день, когда мы собрались прорываться к Демичеву, мне неожиданно очень рано позвонили из его приемной: «Петр Нилович хочет сам с вами поговорить». Сам, представляете? Слышу в трубку, как одна секретарша переключает звонок на другую. Наконец, его голос: «Валентин Иосифович?

Это Петр Нилович!» — «Петр Нилович, это такое счастье, что вы мне позвонили! Нам необходимо встретиться! Когда к вам можно прийти?» — «Я сам приеду к вам в театр. Там помойка есть у входа — вот у помоечки давайте и встретимся». — «У помойки?» — «Да, там самое место!» Оказалось, это Ширвиндт с Державиным меня разыгрывают. Это было ловко сделано чисто по звуку: пока «Демичев» не заговорил, трижды менялись телефонистки, переключавшие друг друга. Ну а из нашей затеи пробиться к настоящему Демичеву ничего не вышло: он нас не принял. Но мы же, во всяком случае, попытались заступиться за Эфроса!

И вот, когда я ушел из театра на Малой Бронной, я уехал в Ялту. На пляже встретил Андрея Миронова. Лежим с ним, загораем. С закрытыми глазами, не глядя в мою сторону, Андрюша говорит: «Хочешь графа в «Фигаро» сыграть?»

Я точно так же, не напрягаясь, отвечаю: «Хочу». Так, благодаря Андрюше, я снова попал в «Сатиру». Однажды после спектакля за кулисы пришел Ефремов и пригласил меня в «Современник». Он давно мне предлагал перейти, но я не нравился Галюне Волчек. Впрочем, после того как в спектакле «Валентин и Валентина» я сыграл небольшой эпизод, Галя переменила отношение ко мне. Билеты в «Современник» было не достать. Помню, я звонил Кваше: «Игорь, вы не можете сделать два места — мне и моей жене? Или хотя бы одно место...» Я сам мог и на ступеньках лестницы посидеть — лишь бы увидеть, как мой однокурсник Олег Табаков гениально играет Адуева в «Обыкновенной истории». Я тоже потом играл в этом спектакле — Адуева-старшего, вместо Мишки Козакова. Помню, я впервые в этой роли вышел на сцену — и слышу из зала разочарованное: «Ой, не Козаков...»

Первые мои гастроли с «Современником» были в Алма-Ату и Ташкент. Почти все поехали на экскурсию в Бухару, а я остался в гостинице, мне было интересно в Ташкенте, особенно на рынке. Вышел на улицу — стоит Евстигнеев. Женя тоже не поехал, и я обрадовался, когда он предложил пообедать вместе. «Жалко, Жень, что мы не поехали в Бухару, да? Скажут, что мы ничем не интересуемся, да?» — «Чего «да»? Вон киосочек стоит, видишь? Сейчас пойдем купим открыточки. И будем знать больше их». Мы заказали коньячку, и нам его принесли в чайнике — в стране была объявлена борьба с пьянством, вырубали виноградники. Ужас! Мы выпили по рюмашке. Я сказал: «Женя, у меня не получается Адуев. Как играть?» — «Репризно», — сказал Женя своим неповторимым голосом. И я услышал звук, которым надо играть Адуева.

«Когда-то давно у меня был короткий роман, я и не знал, что родился сын. Сейчас он далеко, я никогда его не видел. Но интерес к нему есть. Судя по фотографиям, он похож
«Когда-то давно у меня был короткий роман, я и не знал, что родился сын. Сейчас он далеко, я никогда его не видел. Но интерес к нему есть. Судя по фотографиям, он похож
Фото: Андрей Замахин

Репризно — это значит крупно и просто.

А каким пронзительным был Игорь Кваша! Много лет наши грим-уборные располагались рядом. Он там за стенкой, я — здесь. А стенка — общая. Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что за стенкой Игоря уже нет. Иногда кажется, что он стоит за моей спиной. Я даже слышу его голос: «Чего-то плохо себя чувствую». Оборачиваюсь — никого нет.

— А бывало, что кто-то из друзей по театру обижался на вас за ваши колкие эпиграммы?

— Иногда мне говорят: «Какой ты злой». Но эпиграммы и должны быть острыми, колкими. Не потому, что я лучше, а они — хуже, упаси боже так думать! При том, что действительно злые эпиграммы, которые мне приписывают, на самом деле не мои.

Про Безрукова я не писал, хотя мне уже надоело всех разубеждать. И про трех Михалковых — тоже не мое. Эта эпиграмма сочинена другим автором в начале XVIII века, только там фамилии другие. Я просто не мог такое написать — ведь Никиту Михалкова я очень люблю. А отца его высоко ценю и уважаю.

— А сейчас вы пишете эпиграммы?

— Сейчас в основном — стихи. Совсем скоро выходит моя новая книга — ее оформляет гениальный Михаил Шемякин. Так что дел у меня хватает. Сейчас в театре, правда, уже не так много ролей, как раньше. Но вот спектакль «Игра в джин», где моя партнерша — Лия Ахеджакова, требует колоссальной энергии. И зал всегда полон, лица прелестные, люди ходят, несмотря на то что билеты дорогие.

По мне, так слишком, пожалуй, дорогие — мне даже неловко играть за такую цену.

— Но вы же — звезда...

— Ну что такое звезда... Вот некоторое время назад мы с театром ездили в Баден-Баден на гастроли. Однажды иду я там по улице — навстречу интеллигентный человек в очках. Обращается ко мне: «Я вас узнал. И, вы знаете, я тоже из себя кое-что представляю. Послушайте мои стихи». Думаю: ну, какой-то ненормальный. Говорю: «Простите, не надо. Я сам из себя ничего не представляю» — и хочу идти дальше. Но он все-таки начинает читать, и я понимаю, что стихи — хорошие. Потом он говорит: «А ведь я певец, знаменитый баритон, потом стал тенором. Моя фамилия Моисеенко. Я пел в Италии, в Англии, во Франции». Я говорю: «Ну перестаньте».

И тогда он на всю улицу как грянет! Немцы, конечно, сразу оглядываться начали — ну не принято у них. А Моисеенко действительно оказался оперным певцом, в прошлом очень известным. Голос — невероятной силы и красоты. При том, что ему уже 66 лет и он давно не выходит на сцену. Живет в Сыктывкаре. Теперь мы с ним перезваниваемся, и он мне по телефону поет. И у меня сейчас задача сделать о нем передачу. Пусть люди услышат этот голос. А сколько таких? Так что кто звезда, а кто нет — это все очень относительно, поверьте.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Таро-гороскоп на апрель 2024 года для всех знаков зодиака
Апрель станет непростым месяцем. С первых дней Меркурий развернется и пойдет в обратном направлении, поэтому многие знаки окажутся перед выбором или их дела начнут буксовать. Каждому представителю зодиакального круга не помешает помощь или хотя бы совет. Карты Таро укажут правильный путь для каждого, с этими рекомендациями вы сможете избежать проблем и даже выбиться в лидеры.

Таро-гороскоп на апрель 2024 Овен




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог