«Омоновцы нас и слушать не стали, привезли в отделение и закрыли в камере. Что делать — непонятно. Но я решил, что выпутываться из этой ситуации буду сам...» — рассказал в интервью «7Д» Артем Михалков.
— Артем, вы недавно вернулись из Италии, где отдыхает ваша дочка Наташа…
— Да, она сейчас там с бабушкой. Мы ездили во Флоренцию, гуляли по городу, купались на пляже, загорали, катались на велосипедах... И я так гордился, что Наташа уже может объясниться по-итальянски: она ходит там на языковые курсы.
Помню, пришел отпрашивать ее с урока, а она очень быстро о чем-то переговорила с преподавателем на итальянском, и все: «Пап, идем, меня отпустили!» Я очень люблю дочь. Так приятно угадывать в ней свои черты. Мне нравится, что она интересуется историей нашей семьи: кто была прабабушка, что написал прадедушка и так далее. Читает книжки Сергея Михалкова, многие его стихотворения выучила наизусть.
— А творческие гены Наташа унаследовала?
— Она натура очень творческая! Любимое дочкино занятие — это танцы. Смотрю на нее иногда: такая легкая, жизнерадостная, просто девочка-мотылек. Необычайно добрая, открытая, она умеет любить, дарить свое тепло… Поэтому иногда я боюсь за Наташу, ведь не все так же искренне отнесутся к ней.
Но я всегда буду рядом с дочерью, выслушаю, поддержу. И это не просто громкие слова — я так воспитан с самого детства. Перед глазами у меня пример отца, который хоть и был вечно занят работой, но, когда требовалось его участие, был готов поговорить, обсудить, помочь. Воспитывали нас в строгости, и даже для девочек никаких поблажек: и Ане, и Наде влетало за провинности не меньше, чем мне. Хоть колыбельных на ночь родители нам и не пели, мы, дети, и без этого знали, что нас любят. В основном нашим воспитанием занималась, конечно, мама. Еще из Воронежа часто приезжала бабушка Таисия Георгиевна. Никаких нянек, как сейчас принято, у нас дома не было. А с отцом связано одно из самых ярких воспоминаний моего детства — охота. В семейном альбоме есть фотография, на которой я, школьник, стою с глухарем в руке.
Поездки с отцом всегда были праздником. А уж если это происходило в будние дни, то вдвойне хорошо — можно школу пропустить! (Смеется.) Отец брал меня в серьезные экспедиции. На охоту мы выезжали в 4:30 утра: я в полусне вылезал из кровати, натягивал на себя брюки, свитер, пальто, шапку, и мы ехали. Смотрю, как сейчас одевают детей, и недоумеваю: многие с ног до головы наряжены в брендовые вещи. Зачем все это? Я ездил на охоту в обычной одежде, в той же, в какой гулял с друзьями и ходил на занятия. Помню, что пальто, которое носил старший брат Степан, отдавали сначала Ане, затем оно доставалось мне, а через несколько лет его перешивали под Надю. И никому в голову не приходило, что мы должны носить что-то особенное. У нас в семье культа одежды не существовало. Спасибо родителям, которые привили нам иные интересы.
— И чем же интересовались в доме Михалковых?
— У нас царил культ творчества и взаимной любви друг к другу.
Большая семья — это классно! Дом на Николиной Горе всегда был полон гостей: приезжали и мои, и Анины одноклассники, друзья родителей, и все обычно оставались ужинать и ночевать. Никаких гостевых комнат предусмотрено не было, поэтому все спали кто где: и в гостиной, и в наших спальнях. В те времена дом был разделен на две части: нашу и Андрона Сергеевича, папиного брата. Но он почти постоянно жил в Америке, поэтому, когда гостей собиралось очень много, им стелили и на его половине: три человека умещалось в кабинете Андрона, два — в его спальне.
— К вам приезжали какие-нибудь особые гости?
— Помню, как в 80-е на пару дней приехал Роберт Де Ниро с сыном Рафаэлем. Я знал, что это очень известный актер, но воспринимал его спокойно, как остальных гостей в нашем доме. У нас было огромное застолье, мама с бабушкой, Натальей Петровной, наготовили всяких вкусностей. Взрослые сидели за столом, разговаривали, смеялись, а я повел Рафаэля на речку — показать пляж и обрыв.
— А как же вы общались?
— К тому времени я уже неплохо знал английский, говорил, правда, не очень уверенно. Но вы же понимаете, что детское общение отличается от взрослого, мы и без слов друг друга поняли бы, главное — действие!
(Улыбается.) Мы купались в реке, играли, и так все два дня, что они у нас пробыли.
— Похоже, что все детские воспоминания неразрывно связаны с домом на Николиной Горе…
— Так и есть, летом нас отвозили туда на два, а то и на три месяца. Помню, мама вместе с нами, детьми, садилась в «Ниву», и мы отправлялись на дачу. До сих пор уверен, что мама из числа людей, которым водить машину не нужно. Она очень женственная, трепетная, всегда с таким волнением везла нас, соблюдая все правила, останавливаясь заблаговременно на всех светофорах и переходах… Шоссе в две полосы, обгон запрещен, а мама ехала со скоростью 40—50 километров в час. Представляете, какая за нами выстраивалась вереница автомобилей? И на дачу мы приезжали только поздно вечером.
— Какие у вас остались воспоминания о лете на даче?
— Первым делом мы бежали на речку.
По соседству с нами жил Александр Никулин, известный каскадер, и у него в доме хранилось огромное количество спортивной техники вроде катеров на воздушной подушке. А когда я впервые увидел его на реке на скутере, был поражен! Он казался мне пришельцем из космоса. Точно завороженные, мы смотрели, как Никулин несется по водной глади. И были просто счастливы, когда он предложил покататься.
— Довольно экстремальное развлечение для маленьких детей!
— Это еще что, прыжки с обрыва в речку — вот была любимая забава. Как мы с Аней ныряли туда, не зная дна, глубины?..
Однажды случилась история с двоюродным братом — Егором Кончаловским. Он разбежался, прыгнул с обрыва «рыбкой» в реку и вошел головой в песок. Как следствие — сильная травма. Егора отвезли в больницу, и он довольно долго ходил с гипсовым воротником на шее.
— Егор часто приезжал?
— Когда мы были маленькие, то периодически брат отдыхал у нас на даче, но потом он уехал учиться за границу, и мы стали видеться гораздо реже. Я много общался и с его сестрой, Катей. Никогда не забуду, как родители уехали на неделю и оставили меня на попечение сестер, Ани и Кати. Девчонкам не хотелось возиться со мной, маленьким, они не заморачивались по поводу еды: кормили меня яйцами во всех возможных вариантах. С утра вареные, в обед — яичница, на ужин омлет…
Через неделю организм не выдержал: я лежал сине-зеленый, не мог встать и меня постоянно мутило. Бабушка, Наталья Петровна Кончаловская, вызвала врача и потом уже долечивала меня в своем доме по соседству. Оклемался я только через несколько дней.
— Какие истории из детства вы вспоминаете с юмором?
— Этих историй было много. Например, сейчас вспоминаю первое посещение зубного врача. До этого мне казалось, что любой молочный зуб сперва качается, а потом его самостоятельно выдергивают ниткой. Мы с Аней в детстве их сохраняли — верили, что за нашими зубами придет ежик. Но приезжала бабушка, находила под подушками у нас эти зубы и выкидывала. Мы расстраивались… Так вот, однажды меня повели к зубному врачу.
Первым делом я спросил: «Будете выдирать?» Врач успокоила: «Нет, просто тихонько удалим». А я тогда слово «удалять» еще не знал. Поэтому перестал нервничать, сел в кресло. Драма началась через пару мгновений, когда врач с медсестрой щипцами вцепились в мой крепко сидящий зуб — без наркоза! Что со мной творилось! Я взвился на кресле, стал вырываться, прыгнул, чуть не опрокинул шкаф, порвал врачу чулки. В общем, та еще история! Но после этого случая слово «удалять» я выучил на всю жизнь.
— А часто на дачу приезжал брат Степан?
— Да, Степа регулярно там бывал и нередко брал меня в свою компанию — так я познакомился с Федором Бондарчуком. Мы вместе купались, жарили шашлыки, слушали музыку.
А как Федор праздновал свои дни рождения! Такое не забудешь. Помню, на его
25-летие все поле на Николиной Горе было уставлено автомобилями. Я не считал, но машин семьдесят-восемьдесят там точно было. Честно признаюсь, с тех пор я подобного не видел. У Федора есть удивительная особенность притягивать к себе самых разных людей.
— А как праздновали ваш день рождения?
— Тоже, естественно, на Николиной Горе. В рестораны мы не ходили, да их было не так много в Москве. Во всяком случае, родители всегда устраивали застолье дома. Приезжали друзья, родственники. Родился я в декабре, и после сытного праздничного ужина вся компания дружно шла на каток.
И взрослые, и дети брали кто коньки, кто валенки, кто клюшки, кто еще что-нибудь, и мы гоняли в хоккей. Играть, разумеется, почти никто не умел, но все равно было очень весело: мы падали в сугробы, смеялись, пропуская шайбы, — ощущение абсолютного счастья!
— А что вам дарили?
— Игрушки, как и всякому ребенку. Детские воспоминания всегда строятся на том, что просто и понятно. Поэтому, даже говоря о первом заграничном путешествии, вспоминаю игрушки, которые продавались в Европе, — в Москве таких не водилось. Мне было лет десять, когда родители взяли нас с Аней в круиз. В Одессе мы сели на теплоход «Дмитрий Шостакович» и отправились по Средиземному морю. Сперва Турция, потом Италия, Франция…
Никогда не забуду: ночь, корабль, качающийся на волнах, морской воздух, крики чаек, звезды. Отец нам с Аней выделил карманные деньги на личные нужды, и мы накупили игрушек. А что еще может хотеть ребенок? И я понимаю дочку, которая в каждой поездке внимательно слушает экскурсовода, смотрит на памятники, но, как и все дети, завидев магазин игрушек, забывает про все: глаза горят, хочется и то, и это...
— Родители часто брали вас в поездки?
— Брали, когда была такая возможность. Помню, через пару лет после европейского круиза мы отправились на каникулы в Америку: мама, я, Аня и маленькая Надя в коляске. Поехали на все лето, а отец должен был присоединиться к нам попозже. Мы летели около девяти часов до Нью-Йорка, потом пересадка и еще шесть часов до Лос-Анджелеса.
Перелет тяжелейший, и я не представляю, как мама решилась на путешествие с тремя детьми! Однако она как-то справлялась. Наде тогда исполнилось два года, и она была твердо уверена, что если куда-то поедешь из дома, то обязательно попадешь на дачу. Мы добрались до отеля, уставшие, нагруженные сумками, а Надя сидит в коляске и вдруг спрашивает: «А где дачные ворота?» Мы так и покатились со смеху — объяснили, что ворота остались далеко. В той поездке я очень хорошо запомнил встречи с Натальей Андрейченко, которую родители знали с тех пор, как она снялась у Андрона в «Сибириаде». А мы, дети, знали ее по роли в фильме «Мэри Поппинс, до свидания!» и были, разумеется, ее поклонниками. В Лос-Анджелесе Наталья Эдуардовна жила тогда с Максимилианом Шеллом и приезжала за нами в отель на своем роскошном кабриолете, а потом везла в свой фантастический особняк — все это было точно из другого мира!
А еще в Америке я заработал свои первые деньги: почти два месяца давал уроки тенниса за 25 долларов в час. В Москве я занимался в секции несколько лет, поэтому играл очень неплохо, и когда одна американская знакомая предложила потренировать ее сына, я согласился. Все заработанное там же и потратил на какие-то мелочи, подарки семье и друзьям.
— По возвращении в Москву не хотелось снова зарабатывать самостоятельно?
— Нет, я и в Америке приработок не искал, просто так сложилось. К тому же мне было только 13 лет, и свободного от школы времени оставалось не очень- то много.
Учиться я любил, правда, на занятия ходил без особого энтузиазма. Оценки получал нормальные и всегда старался хоть как-нибудь, но тянуть предметы, способностей к которым у меня не было и в помине. Например, химию. Она была один раз в неделю и почему-то всегда первым уроком! Ни свет ни заря приходишь в школу, забираешься на самый последний ряд, а учитель тихим монотонным голосом сорок минут рассказывает про неведомые сульфаты аммония. Неудивительно, что я спал весь урок. Но к экзаменам всегда готовился, что-то заучивал — так и приспособился к «неудобному» предмету.
— Родителей в школу не вызывали?
— Нет, все жалобы на меня поступали сестре Ане. Она была отличницей, а так как мы учились в одной школе, то педагоги рассказывали про мои плохие оценки ей.
Аня злилась: «Вот! Опять мне из-за тебя выговаривали! Почему я должна все это слушать?» Кстати, Аня — единственная из нас, кто окончил 20-ю школу. Там в свое время учились все: и папа, и Степа, и я, но по разным причинам переводились в другие. Последний год я доучивался в школе № 1612, где познакомился со многими творческими людьми, в том числе с Колей Басковым — он учился на класс младше. Всегда в прекрасном настроении, смешил всех — и директора, и завуча, и учителей. Если в учительской кто-то смеялся, мы знали — там Коля! Он и пел в школе — на мероприятиях, на переменах, в классе. И у него до сих пор сохранилась эта позитивная энергетика и обаяние, которым он покорял всех в детстве.
— А вы в школе хулиганили?
— Не особенно. После школы — бывало. Когда кончались уроки, мы с друзьями забирались в зоопарк на Зоологической улице — там недалеко от террариума был лаз. Мы закапывали клады, только потом не могли их найти, залезали на крышу нашего
14-этажного дома № 32, чтобы поиграть там. А напротив был недействующий католический костел (ныне отреставрированный собор Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии. — Прим. ред.), в котором был какой-то склад, где всегда имелся большой запас металлических трубочек. Мы пробирались на территорию собора, таскали эти трубочки, делали из промокашки пульки и играли в «плевалки». Словом, нормальное, обычное детство. Но иногда — очень редко — мне дозволялось покрутить руль отцовского «Мерседеса». Вот это было счастье!
— Когда же у вас появилась своя машина?
— На втором курсе института я получил права и стал ездить на «Ниве». Но счастье мое было недолгим — ее вскоре угнали от ВГИКа. Кому она нужна была — не понимаю! В то время у многих от ВГИКа угоняли машины. У Ани тоже угнали. Потом у меня появился «ВАЗ-2106». Как сейчас помню, «шестерки» выпускали двух моделей: на экспорт, помягче и получше, и на внутренний рынок — у меня именно такая была. Руль не повернешь, коробка переключается с громким хрустом. Потом я пересел на «девятку», что уже было круто! Сейчас с улыбкой вспоминаю эти автомобили с вечно перегревающимися двигателями, а ведь раньше мне казалось, что это нормально и все машины точно такие же! Зато тогда не было такого количества автотранспорта, как сейчас, повсюду сплошные пробки.
Поэтому теперь я иногда спокойно езжу на метро.
— В общем, можно сказать, что родным вы проблем не доставляли...
— Было много всего разного, впрочем, как и у всех. Помню, однажды мне даже пришлось провести целый день в отделении милиции. Это было перед съемками в «Сибирском цирюльнике», когда все актеры, распределенные на роли юнкеров, на три месяца заселились в казарму Костромского высшего военного командного училища химической защиты. Режиссер хотел, чтобы мы погрузились в быт и нормы жизни военнослужащих 1885 года. Нас ждало обучение многим наукам, в том числе военной истории, языкам, светским манерам — все это преподавалось юнкерам в конце позапрошлого века. И, конечно, каждый день у нас были занятия на плацу.
Плюс ко всему мы все — и Марат Башаров, и Олег Меньшиков — жили в казарме с еще пятьюдесятью курсантами училища и соблюдали их режим и железную дисциплину, малейшие нарушения влекли за собой взыскания. Однажды мы пошли в увольнение в город: как сейчас помню, у моего друга был день рождения, и мы купили большой мешок мандаринов, чтобы всех угостить. Зима, холод собачий, минус тридцать, снег хрустит… Вдруг появляются двое курсантов из другого училища — десантного — и пристают к нам: «Парни, снимайте кирзачи!» Понятно, что сапоги им были не нужны, просто хотелось развлечься, показать, какие они крутые. Отдать им обувь мы, конечно, отказались. Стоим, ругаемся, базар-вокзал просто. Тут мимо нас на автобусе проезжает местный ОМОН, и кто-то из десантников делает в его сторону неприличный жест.
Автобус останавливается, а наши обидчики моментально исчезают! И вот стоим мы перед толпой омоновцев и пытаемся что-то объяснить. Нас и слушать не стали, привезли в отделение и закрыли в камере. Сидим за решеткой час, два, постепенно так и заснули. Просыпаемся — на часах уже вечер, и есть хочется, а у нас ничего, кроме мандаринов, нет. Слопали весь мешок. Стали думать, как выбираться: у нас в училище перед сном построение, и на него обязательно надо явиться. Не явишься — голова с плеч. Мы уговорили нас отпустить, написали объяснительные и побежали в училище. Как мы неслись из отделения по Костроме! Искры из глаз сыпались, и мороз не чувствовался. На построение опоздали, но было воскресенье, нашего ротного кто-то подменял, поэтому наказания мы избежали.
— Вы рассказывали, что в детстве вас за провинности наказывали, и в училище была жесткая дисциплина… А насколько вы теперь строги к своей дочке?
— Я к дочке настолько строг, насколько это требуется. Хотя, что и говорить, она у меня умница. Кстати, сейчас учится в той же 20-й (только сейчас она № 1239) школе, пойдет в пятый класс и очень старается. Несколько месяцев назад случилась одна трогательная история. Дочка вдруг позвонила во время занятий и попросила срочно прийти. Я забеспокоился: «Неужели дочь набедокурила?» Все отменил, помчался к ней. Зашел в класс, а учительница Тамара Дмитриевна, увидев меня, удивилась и спросила: «Артем? Ты пришел за Наташей?» Смотрю на дочку, а у нее глаза хитрые-хитрые! Я понял, что Наташа просто так меня вызвала. Может, поспорила с кем-то, что я приду.
Или просто соскучилась. Поэтому журить ее не стал. Я ведь тоже по ней очень скучаю… Вот скоро снова поеду в Италию, в конце августа у Наташи день рождения — 11 лет… Недавно узнал, что дочка простыла, приболела, — переживал, как там она, все ли у нее хорошо. Когда она здорова, мне радостно и спокойно.
— А вы умелый папа? К примеру, накормить дочку самостоятельно можете?
— Сырников ей на завтрак, конечно, не сделаю — терпения не хватит. Но бутерброды и чай приготовлю. Я в области кулинарии не специалист. Могу разогреть готовое, но щи варить, пельмени лепить — это не мое. Отец тоже за плитой не стоял. Но иногда в каких-то особых случаях он готовил ужин — запекал мясо по своему собственному рецепту. Особенно подчеркивалось, что делает это без масла.
Теперь все запекают мясо без масла, но тогда это считалось отцовским ноу-хау.
