Папа писал мне в санаторий письма. Однажды он поделился со мной приятной новостью — напечатали его первую книгу! Эту радость я моментально разнесла по всем палатам. Кажется, мне не очень верили. Но однажды ко мне подошла учительница и, показав небольшую книжечку с портретом автора, спросила:
— Олечка, скажи, пожалуйста, кто это?
Я радостно закричала:
— Папа, папа!
Из санатория меня забирала мама. Я очень скучала и хотела вернуться туда, потому что там были гитара, шахматы, рисование, пение. И мечтания...
— Ольга Сергеевна, Роман Виктюк всегда вас и Алису Фрейндлих называл лучшими актрисами Петербурга. Вы, наверное, с детства мечтали о сцене?
— Нет, конечно! Родители меня отдали в школу при финансовом институте, решив, что мне из-за позвоночника нужна сидячая работа. Год я проработала бухгалтером-плановиком в ЛЭТИ: изнывая от скуки, подписывала накладные на спирт. Почему-то их чаще всего приносили на подпись. Потом мне начали сниться странные сны. Я подружилась с цифрами! Беседовали мы с ними, они мне советовали не ездить так часто на работу, приболеть, что-нибудь придумать! И я плача попросила маму сводить меня к врачу, а он посоветовал ей устроить лучше меня в библиотеку, там фантазии у дочки будут полезнее...
В то лето мы с подругой сидели на пляже у Петропавловской крепости недалеко от двух молодых людей, которые громко учили басню «Осел и Соловей». Как позже оказалось, один из них был Володя Калиш, будущий актер и директор картин на «Ленфильме». Он готовил друга из Челябинска к поступлению на актерский факультет. Прослушав басню десять раз, мы уже знали ее наизусть. И все время хохотали. Калиш не выдержал и спросил:
— Что вы смеетесь? Мой друг сейчас идет на экзамен в театральный институт. Это смешно, по-вашему? Может, вы с нами пойдете и прочтете лучше?
— Хорошо, — ответила я самонадеянно. — Давайте попробуем.
По дороге я судорожно вспоминала, что еще знаю, кроме басни про осла. Мое поступление было чистой авантюрой. Я никогда не собиралась в актрисы. Басню я уже знала, петь умела. Вспомнила сюжет «Дневника одной девицы» Чехова и пересказала его своими словами. В общем, я прошла в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии на курс к Борису Вольфовичу Зону. И думать не могла, что так легко с пляжа можно поступить: позагорала, надела платьице, поступила — и все!
Когда я объявила об этом родителям, мама горько заплакала. Ее папа был оперным певцом. Его послали в Италию на стажировку к синьору Винченцо Ломбарди, который учил петь самого Карузо. Мама прекрасно знала, что актерский труд — это очень тяжело. Папа отреагировал еще жестче: «Помогать не буду!» Потом, правда, сжалился. У него тогда уже вышла картина Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове». Папа по своей же повести написал для фильма сценарий. «Видишь, какая красивая Светлана Дружинина? — приводил он в пример исполнительницу главной роли. — А теперь глянь в зеркало на себя». Я глянула: худенькая, невысокая, коротко стриженная... Но Зону-то я понравилась!