«Били меня грамотно, потом дня два голова болела. «Не обижайся, — сказали, — ничего личного. Нам просто велели тебя проучить», — вспоминает актер, звезда сериалов «Кремлевские курсанты», «Ефросинья», «Мосгаз», «Второй убойный».
Прадед мой Николай Лаврентьевич Дубровин был купцом третьей гильдии. Торговал в Москве церковными товарами — от просвирок и мелкой утвари до икон, дружил со многими священниками. Ему принадлежали три дома: два — на Сретенке — сдавались внаем, а один — в Просвирином переулке, в нем и жила семья. После революции все, конечно, национализировали.
Спасибо, на улицу не выгнали. Наоборот, оставили целый этаж, поскольку у моей прабабушки-купчихи было 15 детей. Правда, в этой большой семье были практически одни девочки. И почти все они остались старыми девами, потому что их женихи-юнкера погибли в Гражданскую войну.
Я прожил в этом старом доме до семи лет и многое, конечно, запомнил. Помню, как Рождество справляли, вся семья собиралась за громадным столом. Во дворе была дворницкая, в которой жил наш дворник — татарин. Если был какой-то праздник — Рождество или Новый год, — моя бабушка, выходя из дома, обязательно давала ему рублик, а он говорил ей: «Благодарствую». Бабушка тогда работала на почте, получала крошечную зарплату, мне даже кажется, что дворник зарабатывал больше ее. Как и многие люди ее поколения, бабушка была напугана репрессиями 30-х годов.
А я ее немножко поддразнивал, говорил громко: «Отец у тебя был богатый купец, ты же даже в гимназию на извозчике ездила!» Бабушка одергивала меня: «Тихо! Ну да, на извозчике. И что с того? Это же не наша была пролетка». Как будто все время оправдывалась за то, что родилась в обеспеченной семье.
Ванной у нас не было. Как и все жители старых московских домов, раз в неделю мы ходили в баню. На огромной кухне стояло несколько газовых плит. Хоть и родственники, но каждый готовил себе отдельно. Как в обычной коммуналке. В квартире была уникальная мебель: массивные резные комоды красного дерева, шкафы, столы. Шкафами многочисленные сестры моей бабушки выгораживали себе территорию, за каждым стояла чья-то кроватка, тумбочка. В 65-м году дом признали аварийным, нас всех быстренько расселили.
Я с родителями переехал в отдельную квартиру, а вся антикварная мебель так и осталась там, потому что ни один шкаф или комод невозможно было внести в нашу малогабаритную «хрущобу».
Били меня «по понятиям»
Переехали мы в Ленино-Дачное, в то время практически пригород Москвы. Там еще деревенские дома оставались, которые постепенно сносили, и на их месте появилась новая улица с говорящим названием Веселая. Вот с пацанами, жившими на этой улице, у нас, вновь прибывших, шла настоящая война. Мы были для них чужаками. Деревенские назначали нам «стрелку». Каждый день случалось по две-три драки. Отсидеться, не участвовать, потому что ты ботаник, невозможно. Не скажу, что я рос задирой и хулиганом, но себя в обиду не давал.
Только однажды не смог защититься. Жил у нас в районе криминальный авторитет по кличке Глобус, мы знали, что он отсидел. А в меня, четырнадцатилетнего, влюбилась одна девчонка. Я не ответил на ее чувства, не нравилась она мне, да и младше была на два года. Но слов, чтобы все ей объяснить, не нашел. Наоборот, нагрубил, нахамил, обидел, наверное. А она дружила с сестрой этого Глобуса. И вот сижу я как-то в школе на уроке физики, вдруг открывается дверь, просовываются две головы: глазами по классу пошарили, меня увидели и дверь закрыли. И я понял, что за мной пришли подручные Глобуса, его друганы. На перемене они мне сказали: «Пошли». Завели меня в туалет и несколько раз ударили. Били грамотно, у меня потом дня два голова болела. «Не обижайся, — говорят, — ничего личного. Нам велели тебя проучить». А я и не обижался, все «по понятиям».
Мы с ними потом нормально общались. Пока они где-то не сгинули. Многие мои ровесники отправлялись в колонии. Меня от такой участи спасло увлечение театром.
Где же цветы и фанфары?
Театр я люблю с самого детства. Родители ходили почти на все знаменитые постановки того времени, часто брали меня с собой. Став постарше, я сам стал бегать на спектакли. В восьмом классе попал во Дворец пионеров на Ленинских горах, где находился Театр юных москвичей. Меня — абсолютно зажатого, стеснительного, вечно краснеющего — приняли сразу по одной простой причине: мальчиков не хватало. И началась совершенно другая жизнь: репетиции, спектакли. Руководитель нашего театра Галина Васильевна Галкина за год так замечательно со мной поработала, что я, забыв свои комплексы, играл главные роли.
Родители были рады, что сын выбрался из дворовой компании. Но в то, что из меня получится профессиональный актер, не верили. А я после школы решил поступать в театральный институт.
Провалился везде, куда подавал документы. Весной меня должны были забрать в армию. Но пока, чтобы не болтаться, я пошел в Московский театр кукол, куда выпускников Театра юных москвичей брали без высшего образования в качестве артистов-стажеров. Меня, правда, сначала оформили монтировщиком декораций. Между прочим, по тем временам я зарабатывал большие деньги — 200 рублей в месяц. Спустя четыре месяца вызвал меня к себе директор театра: «Ну что, не передумал в артисты переходить?»
Я говорю: «Нет, конечно». И на следующий день прихожу в театр и читаю приказ: «Зачислить Андреева Вадима Юрьевича на должность артиста второй категории с окладом… 70 рублей». Ничего себе! Я ведь не думал, что артисты так мало зарабатывают. Но все равно был счастлив. Я недолго поработал в этом театре. Мой приятель Слава Баранов как-то позвонил и сказал, что во ВГИКе идет дополнительный набор на курс Татьяны Лиозновой и Льва Кулиджанова. И Баранов, и я Лиозновой понравились, нас зачислили на актерско-режиссерский курс. Поступление мы отметили смешно: пришли на ВДНХ, купили по три чебурека и съели. Наверное, до конца не осознавали, что поступили. Как-то буднично это произошло. Нам просто сказали: «Ну все, вы зачислены, первого февраля приходите». А где же цветы? Где фанфары?.. Вместе со мной учились Лена Сафонова (она вскоре перевелась в Ленинград, в ЛГИТМиК), Боря Токарев, уже сыгравший главную роль в картине Сергея Соловьева «Сто дней после детства», Лена Цыплакова.
Лиознова с нами мало занималась, в основном ее внимание доставалось студентам режиссерского отделения. А Кулиджанов и вовсе редко появлялся. Тогда нам казалось, что все неправильно, что нас ничему не учат. А потом, спустя годы, я понял, что это как раз и есть идеальное обучение. Потому что у нас на курсе на десять голов будущих киноактеров было 17 режиссеров, а среди них пять-шесть по-настоящему талантливых ребят.
Я учился на третьем курсе, когда меня и еще нескольких ребят из ВГИКа пригласили на пробы в картину «Баламут». Прочитав сценарий, автором которого был Сергей Бодров-старший, мы решили, что в таком скучном фильме сниматься не будем.
Но на встречу с режиссером Владимиром Роговым, снявшим всеми любимых «Офицеров», все-таки пришли. Владимир Абрамович спокойно выслушал нас, молодых и наглых, и рассказал, как он представляет себе будущий фильм. Так увлеченно, смешно, задорно рассказывал, что и мы загорелись. А потом прибавил: «Но это не значит, что вы уже утверждены». Для кино я был совершенно не готов — какой-то зажатый, неповоротливый. Худсовет киностудии возражал против меня, директор говорил, что картина с моим участием провалится. Но Роговому я приглянулся, и он взял меня под свою ответственность. Когда картина вышла, на меня обрушилась слава.
«Я сам буду принимать роды!»
Женился я рано, еще студентом. Однажды пришел на день рождения к своему дяде.
За столом среди других гостей сидела незнакомая мне молодая женщина. Дядя Миша представил ее как свою сослуживицу в НИИ. Галина по образованию инженер. А я учусь на третьем курсе ВГИКа. Но влюбился с первого взгляда. Мы стали встречаться, и очень скоро выяснилось, что Галя в положении. Я сразу сказал: «Нам нужно пожениться». Она ни в какую: мол, ты — студент, работы нет, жизнь не устроена. Конечно, Галина старше меня на четыре года, я еще был пацан пацаном. Но как-то уболтал, уговорил. В общем, через четыре месяца после знакомства мы поженились. По счастью, я тогда получил первый приличный гонорар за «Баламута», плюс повышенная стипендия 51 рубль. Этих денег хватило на два кольца, немецкий костюм и банкет в ресторане на 25 человек. Гулял весь курс!
Рановато, конечно, мне было создавать семью.
Но я считал себя мужиком и совершал мужские поступки. Моя беременная жена хотела рожать в определенном роддоме, а туда брали только прописанных в этом районе. Там жили мои бабушка и дедушка. Мы с Галей примерно рассчитали, когда случатся роды, приехали к ним и вызвали «скорую». Нас привезли, а в роддом класть отказываются: езжайте по месту жительства. У жены начались настоящие схватки, тогда я разыгрываю спектакль. Командным голосом спрашиваю у медперсонала: «У вас эта лавочка стерильная? Галина, ложись. Я буду роды принимать!» В результате со словами «Сумасшедший муж, лучше не связываться» жену все же увезли в палату. Наш сын Андрей появился на свет спустя сутки. Мы хотели еще детей, но у Галины обнаружились проблемы с сердцем, и врачи не рекомендовали ей больше рожать.
Галя работала у одного бизнесмена, была его правой рукой. Она очень хороший организатор. Получалось, что Андрея воспитывают бабушки и дедушки, потому что мы оба очень заняты. Был у меня, правда, период, пять лет, когда я вообще нигде не снимался. Но без работы не сидел, озвучивал советские и иностранные фильмы, рекламу. Зарабатывал, между прочим, очень неплохие деньги. Озвучивал «Черепашек ниндзя», Пьера Ришара, Джека Николсона, Майкла Кэйна. Мой голос был официальным голосом Брюса Уиллиса. Однажды он приезжал в Москву, меня с ним познакомили, Брюс пожал мне руку и подарил бейсболку. Сейчас я официальный голос Эдди Мерфи, озвучиваю осла из «Шрэка». Так вот, в какой-то момент я сказал жене: «Сиди-ка ты дома! Я заработаю!» Когда Андрей вырос, Галя по полгода стала жить на даче. Четыре года назад мы купили квартиру в Болгарии.
И теперь другие полгода жена там. Хороший климат, целебные источники. Но я только по фотографиям представляю себе, как Галя обставила квартиру, какие у нее соседи, какой вид из окна. Даже отпуск взять не могу. У меня один проект заканчивается и сразу начинается другой, а бывает, и параллельно идут. Мы с женой встречаемся на даче, когда у меня вдруг бывает несколько выходных. Думаю, за год видимся в общей сложности не больше месяца. Зато мы с Галей всегда друг другу рады, успеваем соскучиться, иногда разговариваем всю ночь, и молчать вдвоем нам вполне комфортно. Может, в этом и заключается секрет счастливой жизни?
«Галя, Мы сбежали, я у Пуговкина!»
Должен сказать, что я не любитель путешествий. Съемки или гастроли — другое дело.
Там меня всегда встретят честь по чести, поселят в гостиницу, и свое рабочее расписание я буду знать. А в обычной жизни как-то теряюсь, мне обязательно нужен поводырь. Не так давно я побывал на греческом острове Кос — спасибо антрепризе. Сыграли один спектакль, а дальше неделю отдыхали. У нас там был пятизвездочный отель — все включено. Вокруг красивейшая природа, чистейшее Эгейское море. А я на третий день стал ныть: «Отправляйте меня домой». Ну не привык я отдыхать, не умею. Коллеги, Володя Долинский, Таня Кравченко, надо мной смеются: «Чего тебе не сидится? Наслаждайся — море, солнце». На четвертый день я всех замучил: «Я спектакль сыграл? Сыграл! Зачем я здесь сижу?» Тогда Долинский нашел мне занятие. Взял машину напрокат, посадил меня за руль, и мы поехали кататься. Все вздохнули с облегчением: «Андреев отдыхать не может, пусть хоть порулит».
Одно путешествие вспоминаю до сих пор.
Все потому, что связано оно с Михаилом Ивановичем Пуговкиным. Мы дружили. Впервые я увидел его в армии, куда меня забрали сразу после окончания ВГИКа. К тому времени я уже был известным артистом, поэтому меня оставили служить в Москве, на автобазе Генерального штаба. Через три недели к нам в часть пришли корреспонденты из журнала «Советский воин», чтобы взять у меня интервью. Подобрали форму, причесали и сфотографировали на обложку. А я еще и присягу-то не успел принять, солдатом не считался. Через месяц в часть приехали режиссер Владимир Роговой и Михаил Пуговкин, чтобы отпросить меня на съемки в фильме «У матросов нет вопросов». Знаменитого актера привели для значительности, чтобы мой командир видел всю серьезность ситуации.
В результате меня отпустили на семь месяцев, хотя на съемках я реально был занят месяца три. Когда вернулся в часть, считался уже ветераном, практически дембелем. А перед выходом в запас мне даже дали звание ефрейтора за заслуги перед армией. Конечно, главным событием за время моей службы стала встреча с Пуговкиным. Михаил Иванович прожил 85 лет и всегда держал себя в форме. Каждое утро делал удивительное упражнение: рассыпал коробок спичек, там сто штук было, и потом каждую поднимал, наклоняясь с прямыми ногами... В начале 90-х, когда кино снимать практически перестали, актеры зарабатывали деньги, разъезжая по стране с концертами. Эти концертные бригады были тогда очень популярны. Однажды я попал в такую бригаду. Из актеров моего возраста было два-три человека, а в основном звезды прошлых лет: Георгий Жженов, Лидия Смирнова, Марина Ладынина и Пуговкин.
Специально для них сняли поезд 40-х годов с шикарными СВ, такие нам сейчас и не снились: удобные купе, отделанные дубовыми панелями, душ. Едем в Новороссийск. А Михаилу Ивановичу почему-то не понравилась компания. Меня увидел и говорит: «О, хорошо, хоть один приятный мне человек. Давай выпьем». С этой фразы все и началось. Михаил Иванович уговорил меня не ходить на шикарный обед, вместо этого мы заперлись в его купе, выпивали, закусывали, беседовали. И чем больше мы там сидели, тем больше Пуговкину не нравилась остальная компания. В конце концов он сказал: «Вадя, давай сбежим отсюда». — «Михаил Иванович, мы же в поезде». — «Сейчас узнаю, когда следующая остановка». Пуговкин пошел к проводнице и выяснил, что следующая остановка только в шесть утра.
Думаю, ну ладно, он сейчас заснет и про все забудет. Я пошел спать в свое купе. А утром меня будит Михаил Иванович: «Вадя, вставай, мы выходим». Я говорю: «Куда? Зачем?» Но делать нечего, поезд остановился, и мы вылезли на каком-то полустанке, немного не доехав до Новороссийска. Зима, холод собачий. Состояние ужасное, потому что накануне выпито море спиртного. Пошли в кассу узнавать, когда поезд до Москвы. Нам сказали, что в ближайшее время такого не ожидается. Через полтора часа пойдет состав до Тулы. Но билетов нет. Пуговкину билеты и не нужны были, его увидели, узнали — и все. В общем, сели мы в этот поезд: из нашего шикарного комфортабельного купе попали в битком забитый плацкартный вагон. Через пять минут по всем вагонам прокатилось, что в поезде Пуговкин едет с Баламутом. Откуда ни возьмись опять водка появилась. Но я пить отказался.
Меня положили на верхнюю полку, с которой я несколько раз падал. Засыпал и снова просыпался. Михаил Иванович держался стойко, сидел как каменный. Где-то на подъезде к Туле он мне выдал: «Слушай, Вадя, а зачем нам Тула, поехали в Питер, поезд-то до Питера идет. У меня там столько друзей!» Шли третьи сутки нашего путешествия, и я не выдержал: «Михаил Иванович, при всем моем уважении, я в Туле выхожу. Не могу больше, сил моих нет». Он уговаривал, но я уперся, и мы вылезли в Туле. Через полчаса втиснулись в другой жуткий поезд, до Москвы. В вагоне беспредел какой-то: дым коромыслом, половина окон выбито. И озверевшая проводница, не видя ничего, кричит на нас, посылая прямым текстом по всем адресам. А Михаил Иванович ей: «Подожди, миленькая». Тут уж она опомнилась: «Ой, простите-извините, Михаил Иванович». И опять угощения, коньяк канистрами.
Кошмар! Подъезжаем к Москве около пяти утра, я уже умираю. А Михаил Иванович говорит: «Слушай, Вадя, а зачем нам выходить, такси ловить? Поезд в депо пойдет. Мы договоримся и посидим здесь, выпьем, закусим, тут такая замечательная проводница. А потом поедем домой». Слава богу, уже эта «замечательная» проводница взмолилась: «Михаил Иванович, не положено, это запасной путь». В общем, добрались до Москвы. А семьи наши в это время пребывали в страшном волнении. Мобильных телефонов еще не было, и сообщить мы им ничего не могли. Зато из Новороссийска позвонили и рассказали, что Пуговкин с Андреевым пропали. Когда я в шесть утра наконец-то позвонил жене и сказал: «Слушай, мы сбежали, я сейчас у Пуговкина, жив-здоров. Приезжай за мной поскорее», — она тут же примчалась на машине и забрала меня.
А Михаил Иванович был готов продолжать банкет: «Вадюш, ну куда ты? Давай еще». Дома я проспал двое суток...
Судьба подарила мне встречи со многими замечательными артистами старшего поколения. Со «всесоюзным Кощеем Бессмертным» — Георгием Францевичем Милляром я познакомился на съемках картины «У матросов нет вопросов». Потом как-то встретились с ним возле касс «Мосфильма». Я был тогда с актером Юрой Черновым, мы предложили Милляру посидеть где-нибудь, обмыть получку. И ничего умнее не придумали, два дурака, как купить водки и пойти в «стоячую» пельменную. А Милляру уже было за восемьдесят! Но он с нами час простоял, съел свою порцию, выпил рюмку водки и только тогда засобирался, сказав: «Все, ребята, поехал, а то жена, Александра Федоровна, ругаться будет»...
С Татьяной Ивановной Пельтцер мы снимались вместе всего пять дней, а запомнились они мне на всю жизнь. В Севастополе я ходил с ней по комиссионным магазинам. Любила она это дело. Пельтцер тогда уже исполнилось семьдесят лет, но энергии и жизненных сил ей было не занимать: сумка через плечо, сигаретка в уголке рта. Чешет впереди меня по жаре и приговаривает: «Не отставай! Что ты там тащишься?» Вот так и по сей день — все бегу, стараюсь не отставать...