«Во времена Стрельцова девушки носили корсеты. Я приходила каждое утро на площадку, и меня утягивали до невозможности. Видимо, хотели сделать талию 51 сантиметр, как у Одри Хепберн. Мне объясняли, что в то время была модна тонкая талия и девушки терпели эти мучения ради красоты. Сама-то я не люблю мучиться», — говорит актриса Стася Милославская.
— Интересная у вас фамилия — Милославская.
— Это мамина. Мой папа великодушный человек: когда оформляли свидетельство о рождении, они с мамой приняли решение записать меня на ее фамилию. Она звучит красивее. Бывают упертые мужики, они говорят: у меня фамилия Пупкин, и я хочу, чтобы все мои были Пупкины. Папа не такой, он понимал, что у девочки должна быть красивая фамилия.
— Есть версия, что Милославские — царский род.
— Насколько я помню, были какие-то две царевны, две сестры; выйдя замуж, они пошли на авантюру, чеканили монеты и разворовали всю государственную казну. Думаю, не случайно в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» был вор Жорж Милославский… Вообще, я как-нибудь хочу заняться своим генеалогическим древом. Замашки у меня аристократические бывают. (Улыбается.)
— Какие?
— Я люблю красиво сесть, поесть, не торопиться. У меня вообще такой жизненный принцип, что надо получать максимум удовольствия. Я абсолютный гедонист. Люблю находиться в красоте...
— В красивом фильме сняться… В «Стрельцове», премьера которого будет 24 сентября, вы играли жену главного героя. Какие у вас воспоминания о съемочном периоде?
— Эпоха, в которую нам довелось погрузиться, — время молодости моей бабушки. Было приятно почувствовать себя девушкой конца 50-х — начала 60-х годов. Это пока мой предел, ничего более раннего я не играла. Мечтаю о чем-то костюмном, как у Киры Найтли в «Пиратах Карибского моря» или в «Анне Карениной». Мне хочется корсетов, париков и так далее. Хотя и во времена Стрельцова девушки тоже носили корсеты. Я приходила каждое утро на площадку, и меня утягивали до невозможности. Видимо, хотели сделать талию 51 сантиметр, как у Одри Хепберн. Мне объясняли, что в то время была модна тонкая талия и девушки терпели эти мучения ради красоты. Сама-то я не люблю мучиться, я за комфорт и за простую удобную одежду. В обычной жизни я не крашусь и не делаю себе прическу.
— А как вам с режиссером Ильей Учителем работалось? Он же совсем молодой. Как он с вами справлялся? Хотя вы, наверное, послушная актриса.
— Почему? Нет. Мы переписали очень много сцен. Сидели втроем — Илья Алексеевич, Саша Петров и я. Исходили из нашей с Сашей психофизики. Илья Алексеевич в этом плане крутой, я люблю, когда режиссеры не тираны, а могут работать в соавторстве, когда дают возможность тоже что-то предложить. Это может быть отвергнуто, но дайте мне шанс! Я не люблю быть марионеткой.
— Какой была первая сцена, которую вы снимали с Сашей?
— Свидание на стадионе. Я была в диком стрессе — как всегда перед началом каждого проекта. В таком состоянии я могу заболеть, потерять голос. Перед «Стрельцовым» у меня случилось расстройство желудка. А у меня романтическая сцена, платье! Но я думаю совсем о другом: где у меня таблетка? (Смеется.) Вот это жизнь! Такую жизнь я люблю. Чтобы был баланс. Снимали мы на стадионе «Торпедо» имени Стрельцова.
— Насколько было сложно играть любовь?
— Ничего сложного, я это делаю механически. На меня так действует команда «Камера! Мотор!» — мозги отключаются и я просто делаю, что от меня требуется. Вот недавно на новом проекте мне нужно было с пирса в море сигануть «рыбкой», а я этого безумно боюсь. Я ходила специально к съемкам тренироваться, в бассейне настраивалась по 15 минут — и ничего не получалось. А на съемках, когда на меня смотрели 50 человек, я все сделала, как только услышала команду. Так же, мне кажется, с поцелуями, и так же с обнаженными сценами. Не знаю, как это работает, но я как собака Павлова. Слышу команду, и срабатывает рефлекс. Правда, перед сценой с поцелуем тетя Вика из буфета разносила сосиски. Мы вдвоем эти сосиски с аппетитом съели, и это в момент сняло все волнение.
— Любите сосиски?
— Я вообще очень люблю вкусно поесть. По мне никто не скажет, мне никто не поверит, но это правда!
— А готовить вы любите?
— На карантине я фантастическим кулинаром не стала, но какие-то навыки прокачала. Потому что до этого я только базу умела готовить.
— Что-то вроде пюре и котлет?
— Нет, котлеты — это пока сложно для меня. Мама на день рождения подарила мне мясорубку — фарш крутить, но я ее еще даже не вскрыла. Современные устройства, где кнопку нажал — и готово, не подходят. Чтобы получились котлеты, как у мамы и бабушки, нужно фарш крутить самой. Я пока к этому не готова, но все равно потихоньку стала готовить. Даже в какой-то момент сама себя удивила. Стою на кухне, из четырех конфорок три заняты — здесь у меня щи кислые, тут у меня тушатся какие-то овощи, тут что-то жарится. Думаю: это я?! Я, которая кричала, что никогда не буду тратить на готовку свое время?
— Но это доставляет удовольствие?
— Когда ты делаешь для кого-то — да, естественно. Сейчас просто я временно осталась одна, потому что Саша улетел на съемки, и я ем, стоя у раковины. Даже не сажусь за стол, не накрываю себе, просто как мужик-холостяк. Съела яйцо, чая хлебнула, в раковину посуду убрала и ушла. Вот сегодня приду — я не буду ничего готовить, найду какие-нибудь макароны. Для себя готовить не могу.
— Я знаю, что вы любите чипсы, у вас тайная страсть.
— Есть такое. Сейчас стала меньше их есть. Стараюсь. Но я их люблю невероятно! Мне мама не разрешала, а папа разрешал.
— Ваш отец — музыкант, мама по образованию математик, но была моделью, пела в ансамбле, где играл отец. Творческая семья. Значит, ваше стремление стать актрисой они понимали?
— Да. Мне с ними повезло. Они всегда меня понимали и поддерживали.
— После развода родителей вы остались жить с папой. Обычно девочки остаются с мамами. Не из-за чипсов же вы сделали такой выбор?
— Это необычно, но в этом нет никакой драмы. Никто меня не бросал, ничего такого. Родители разошлись, и я приняла решение остаться с папой. Мне было 16 лет. Для подростка двор, окружение много значат… Поменять место жительства и потерять все — это большой стресс. Тут подружки, театральная студия, до которой ехать 20 минут, школа под окнами. А мама жила на другом конце Москвы. Она не могла насильно забрать меня и лишить всего. И она приняла мое решение. Я все время к ней ездила, один-два раза в неделю.
— Переживали, что родители не вместе?
— Наоборот, я поддержала. Мне кажется, нужно уметь вовремя расходиться, чтобы обрести какую-то гармонию с собой. Я категорически не одобряю браки ради детей, это несчастные браки. А если родители несчастливы, то и ребенку плохо, он это видит, он во всем этом растет и перенимает такую модель поведения. В результате — огромное количество несчастных людей. Жизнь короткая. Если не получается нормально жить вместе, нужно расходиться и жить счастливо по отдельности.
— Это правда, что в школе вы были белой вороной?
— Да, а теперь люди, которые меня травили, активно хотят общаться. Пишут, предлагают встретиться. Я пережила школу только потому, что у меня в 12 лет появилась отдушина — театральная студия. Но школу я ненавидела. Это все начинается в период пубертата. Буквально вчера я смотрела интервью Юли Снигирь с Собчак, и та рассказывала один в один истории, которые происходили со мной. Когда у всех девочек в классе уже подобие груди и они носят лифчики, а тебе туда нечего вложить… Вот Юля прямо так и сказала: «Вложить». И это абсолютно моя история. Конечно же ты начинаешь думать: со мной что-то не так, я некрасивая. А тут еще какая-то подружка мне сказала, что любят только за большую грудь, и в меня это попало. Какими глупыми мы были в
14 лет! А в институте — все, как отрезало, моментально. Я оказалась среди своих людей, которым абсолютно без разницы, кто, что, как. Мы, все 20 человек, спали вповалку в одной каморке, где и переодевались. В институте не было времени рефлексировать на тему своей внешности, важно только, что ты делаешь и сколько этюдов тебе готовить на завтра.
— Как к вам относились педагоги?
— В любимчиках я не была.
— Но вас же заметил Табаков.
— Это на поступлении. Я абсолютно случайно из-за двери подслушала обсуждение на конкурсе в Школе-студии МХАТ. И голос Олега Павловича, который нельзя ни с кем спутать, произнес мою фамилию и сказал, что нужно брать. Я чуть не сошла с ума. А потом Евгений Писарев, который набирал курс, сказал, что меня не берет. Я расстроилась, потому что не люблю проигрывать. Через час мне позвонили: «Мастер передумал». Я не поверила, схватила документы и полетела через весь Камергерский обратно в Школу-студию, пулей взнеслась на третий этаж. В отделе кадров какие-то женщины сказали: «Если не веришь, спустись вниз, Писарев сидит в ресторане, хочешь — у него спроси». Прибегаю. Там все педагоги нашей мастерской, улыбаются, говорят: «Присядь!»
Я села и заплакала. Писарев посмотрел на меня и сказал: «Ну все, иди, иди». Я — опять бегом. Меня на улице ждал друг, студент Школы-студии, который по моим глазам понял, что случилось чудо. Побежал в банк, снял деньги, в магазине мы взяли бутылку красного вина… А напротив Камергерского есть арка, в которой всегда отмечают поступление. И мы бегом туда, он закричал ребятам: «Это ваша новая однокурсница!» В общем, абсолютный момент счастья, когда ты еще не понимаешь, что тебя ждет впереди, сколько боли, разочарований, открытий, знакомств, влюбленностей, — ничего этого ты еще не знаешь, а просто летишь куда-то в открытый космос. Мне кажется, я сейчас опять это прожила. Я становлюсь очень сентиментальной.
— Мне понравилась фраза из одного вашего интервью: «Я барахольщица, собираю воспоминания о людях и событиях».
— Было такое, да. Мои воспоминания в разных файлах хранятся. Это и запахи. Я могу идти по улице, почувствовать какой-то аромат, отмотать лет пять и вспомнить какого-то человека, у которого был такой аромат. Когда я была в Индии, там мне встретился на пляже один человек — очень позитивный, но странный… Запах, который от него исходил, был манящий. И потом, когда я шла где-то там в Гоа по каким-то улицам и чувствовала этот запах, я сразу понимала, что этот человек где-то рядом. И он тут же выходил из какого-нибудь магазина… А тут в Москве я услышала этот запах, и у меня сразу выстроилась картинка: закат, океан, я сижу на песке рядом с подругой и вижу: идет этот человек… Конечно, и запахи, и картинки, и музыка рождают воспоминания. Иногда невыносимо, насколько музыка может взять и перенести куда-то, в какой-то определенный момент, когда мне было очень хорошо или очень плохо. Чувство ностальгии всегда немножечко тоскливое, независимо от того, было тебе хорошо или плохо… И я почему-то за это держусь. Прошлое — то, из чего состою я сегодняшняя. Поэтому я не могу так просто расставаться ни с вещами, ни с людьми. Конечно, я барахольщица. Воспоминания, мне кажется, помогают в профессии.
— Расскажите еще какое-нибудь свое яркое воспоминание. Знаю, вы обожаете дальние поездки. Какие страны произвели на вас самое сильное впечатление?
— Индия. Как-то я туда полетела с подружкой и потеряла телефон. Пять дней была без связи. А потом он ко мне вернулся. Вернее, мне его вернул таксист, у которого я телефон забыла. Раньше вернуть не мог, потому что уезжал на какую-то индийскую свадьбу. Мама уже хотела в международный розыск меня заявлять… Но та вынужденная пауза в общении была очень нужна. По сути, меня тогда космос услышал. Я хотела отключиться от всего мира, мечтала отдохнуть, у меня до этого был интенсивный график. И мне в эти дни было очень хорошо. Вообще, после недели пребывания в Индии ты начинаешь медленнее ходить, мысли успокаиваются, ненужная информация уходит. Я мечтаю туда вернуться. Хотела полететь в этом году, но не получилось из-за карантина.
— А чем вы занимались на карантине, когда театр был закрыт и съемки заморожены?
— Кайфовала. Я высыпалась, вставала в три-четыре часа дня, и мы завтракали, потому что до шести утра смотрели сериалы, обсуждали их. Мы играли в баскетбол, я научилась играть в «33»… Ничем серьезным на карантине не занималась. Был такой момент, когда я увидела, что все вокруг пишут в соцсетях: мы учим английский, итальянский, японский, по десять книг в день читаем. Поначалу я ругала себя, думала, что я бездельник. А потом просто расслабилась и поняла, что дом для меня — место отдыха, место силы.
— А не было мыслей: сколько потерянных ролей?
— В какой-то момент я запереживала, говорю: «У меня уходит золотой год, мне 24, я никогда не буду так молода! Мне скоро 25, я теряю шанс!» У меня на карантине было много диалогов и встреч с собой, и иногда не очень приятных. Про упущенные возможности говорила тщеславная часть меня. Она хотела на премьеры и на дорожки, к зрителям. Другая же часть говорила: мне все это на фиг не надо.
— А кто ваши зрители?
— Понятия не имею. До сих пор не понимаю, кто моя аудитория. Зависит от проекта, наверное. В директ «Инстаграма*» мне пишет много детей, это очень трогательно. И я иногда отвечаю под настроение. Видно же, что пишет ребенок: «Привет. Скажи, а будет второй сезон «90-е. Весело и громко»?» Пишу: «Привет. Нет». — «Очень жаль. Ты мне очень понравилась. А можно я тебе еще завтра напишу?» Это мило. Но поклонники бывают и не милыми. Когда я еще училась в институте, меня обещали облить кислотой какие-то школьницы. За что — я так и не поняла. Развлекались, наверное…
— Было страшно?
— Не особенно. У меня страхи другие, смешные. Я гусениц боюсь, большого количества отверстий — это называется «трипофобия». А еще плесени. Мне кажется, она живая…
— Если о поклонниках говорить, то ваша роль в «Быке» наверняка понравилась людям постарше…
— «Бык» — очень важное для меня кино, я там доказала, что не только в комедии способна играть. Многие увидели меня с другой стороны. И, наверное, не столько даже зрители, сколько сама индустрия, какие-то режиссеры заметили. Потому что, конечно, я хочу авторское кино, я люблю авторское кино. Я люблю все! И хочу сломать стереотип, что есть артист артхауса, а есть сериальный. Не хочу никаких границ. До карантина я снималась в блокбастере про пожарных «Огонь» режиссера Алексея Нужного, там Константин Хабенский сыграл моего папу. Это драма просто на разрыв аорты. А сейчас с удовольствием снимаюсь в романтической комедии «Рашн Юг». Она радостная, колоритная, креативный продюсер и автор сценария Жора Крыжовников. Я его обожаю.
— А что у вас происходит в театре?
— 27 сентября в Театре имени Ермоловой премьера «Дачников» по Горькому, постановка Евгения Марчелли. Мне каким-то чудом досталась главная роль. Я никогда не играла в театре на большой сцене большую драматическую роль. Удивительно, когда о твоей героине написано: «Варвара Михайловна, 27 лет». Она старше меня всего на пару лет, но я себя все еще ощущаю подростком. Конечно, поначалу было очень страшно. Но Евгений Жозефович Марчелли — человек самый комфортный и самый добрый. Я ненавижу режиссеров-тиранов, которые тебя уничтожают. Я этого наелась в институте. Все нужно делать по любви. У Марчелли на репетициях невероятная атмосфера любви. Мы в июне репетировали сразу после самоизоляции и каждый день приносили клубнику, малину, шоколад.
На читках накрывали поляну, просто ели и разговаривали о жизни. Потом полчасика почитаем текст — и опять о жизни байки рассказываем. Так плавно входили в эту историю. Чем ближе к премьере, тем, конечно, работа идет интенсивней, а волнение сильнее. Я счастлива, что работаю в Театре имени Ермоловой. Олег Евгеньевич Меньшиков вдохнул в него новую жизнь, стали приходить новые режиссеры. Максим Диденко поставил спектакль «Текст» по Глуховскому, который с большим успехом сейчас идет. Когда меня Меньшиков пригласил в труппу, я сомневалась. Сказала: «Олег Евгеньевич, знаете, у меня есть еще своя жизнь. Я хочу сниматься в кино, хочу путешествовать. Я не готова сидеть в театре. Вернее, не смогу усидеть. Поэтому, если хотите, оформляйте меня на контракт». Но он сказал: «Мы все разрулим, обо всем договоримся». Я пошла и ни секунды не пожалела! Олег Евгеньевич прекрасную труппу собрал.
— И часть этой труппы — Саша Петров. Нет идеи что-нибудь вместе сыграть?
— Я не хочу смешивать личную жизнь и работу. В «Стрельцове» все случайно получилось. Возможно, мы еще что-то вместе сыграем в кино, если и мне, и Саше понравится история.
— Это правда, что с каждых съемок вы храните какой-то сувенир?
— Да, помимо осколков тарелки, которые получают все, я забираю со съемок что-то от своего персонажа. У меня хранится заколка-сабля, которую я носила в фильме «На острие». Из «Конной полиции» я забрала суперджинсы и супербосоножки. Из «Красных браслетов», помимо собственно красных браслетов, — весь свой гардероб. Там забавная история получилась, я на «Красные браслеты» принесла свою сумку и отдала ее в костюмерную. Мой персонаж ходил с моей личной сумкой, которую я купила много лет назад. А потом на «Дом фарфора» мне костюмеры принесли эту сумку, случайно. Она уже была потертая, с ней проходило в разных фильмах огромное количество актрис.
Кстати, с этого сериала я ничего себе не взяла. Но так как мы снимали в Минске, я пошла в магазин «Луч» и купила часы — как память о городе, который был со мной дружелюбен. А со «Стрельцова» я забрала рубашку, в которой всегда гримировалась. Обычная клетчатая старая рубашка из костюмерной «Мосфильма». Когда оттуда что-то берут в аренду, пишут: «рубашка клетчатая, одна штука». Я сказала: «Давайте я вам свою принесу клетчатую, а эту заберу. Я все равно свою не ношу, а эту носить буду». И действительно, я рубашку со «Стрельцова» ношу, и у меня все спрашивают, где я взяла ее. Раритет — это красиво.
