Наталья Аринбасарова: «Своего мужчину я в жизни так и не встретила»

«Я не сказала родителям, что вышла замуж за Кончаловского».
Варвара Богданова
|
05 Апреля 2010
Фото: Елена Сухова

«Я не сказала родителям, что вышла замуж за Кончаловского. Когда они все же об этом узнали, то произошел скандал. Меня заперли дома. Андрон пытался что-то сделать, метался по Алма-Ате, вышел даже на второго секретаря ЦК партии. Папу, человека военного, вызвали для беседы, но он положил партбилет на стол и сказал: «Забирайте. А дочку все равно не отдам!»

— вспоминает актриса Наталья Аринбасарова.

Андрон плакал. Впервые в жизни видела его таким — растерянным, одиноким. Все произошло настолько неожиданно, что я даже не поняла, в чем дело. Он заехал ко мне по дороге из аэропорта — только-только прилетел из Америки — и попросил: «Можешь дать 30 рублей?» — «Конечно, а что такое?» — «У меня денег нет, мне надо за такси расплатиться». Я даю ему эти 30 рублей и вдруг вижу: он сидит на диванчике в коридоре и у него по лицу текут слезы. «Ты чего?» — спрашиваю. «Ну что это такое, приезжаешь сюда и сразу... — Он очень грубо выразился. — Что за страна?» Я ему говорю: «Ну не приезжай». Утешать бывшего мужа не собиралась. В конце концов, я в этой стране живу, работаю и воспитываю детей… — Наталья Утевлевна, почему же не сложился ваш брак с Кончаловским?

«Я не влюбилась в Андрона с первого взгляда. Он казался мне некрасивым, неряшливым, толстым...»
«Я не влюбилась в Андрона с первого взгляда. Он казался мне некрасивым, неряшливым, толстым...»
Фото: Фото из семейного альбома

Андрей Сергеевич увлекся другой женщиной?

— Это он так в книге написал. Напридумывал там всякого. Такое впечатление, что его все любят, а он никого. Я когда прочитала, очень рассердилась. Поругалась с ним даже. «Какое, — говорю, — ты имел право впустить в мою личную жизнь всех?! У человека должно быть что-то святое, свое, которое он никому не рассказывает и не показывает». Андрон потом извинялся передо мной… Почему развелись? Когда я поступила во ВГИК, то постепенно мы начали отдаляться друг от друга. Так получилось. Я жила уже какой-то своей студенческой жизнью. А у него в это время пошли проблемы, связанные с фильмом «Асино счастье», — картину положили на полку. И он, бедный, даже заболел на нервной почве — экзема на руках началась, бессонница мучила.

Без конца слушал «вражеские голоса» по радио. Кричал: «Я не могу жить в этой стране, где все запрещено!» Но чтобы легально уехать, ему нужно было жениться на иностранке — другой возможности тогда не существовало. Хотя сказать, что уж такой гонимый был, тоже нельзя. Очень часто ездил с отцом за границу. К примеру, когда Егор родился, они с Сергеем Владимировичем в Англии писали сценарий «Щелкунчика». Но из-за своей картины очень переживал. А на меня все навалилось — маленький ребенок, занятия в институте, съемки, Андрон со своими проблемами. Я так плохо себя чувствовала, что даже пошла на обследование к врачу — к тетке Андрона Нине Максимовне Кончаловской. Она — профессор, заведовала кафедрой в Институте труда, замечательная женщина, резкая немножко, всегда с папиросой.

И Нина Максимовна сказала: «Все у тебя в порядке, просто ты слабенькая. А плохо себя чувствуешь, потому что тебе Андрон нервы мотает. Бросай его». Ну и после очередной его тирады о том, что он не может больше здесь оставаться, я сама предложила: «Давай разводиться». Андрон говорит: «Нет, ты еще не самостоятельная, ты только учишься». Несколько раз так увертывался. Однажды я даже закрыла его в квартире, пригрозив: «Не выпущу, пока ты не напишешь бумагу, что мы разводимся». Андрон мне быстро начеркал на каком-то листочке: «Согласен на развод с гражданкой Аринбасаровой». Я открыла ему дверь, он побежал вниз по лестнице, потом остановился и сказал: «Дурочка ты. Эта бумажка недействительна». Но в мае 69-го года мы все же развелись, а в сентябре Андрон женился на француженке Вивиан. Он добился того, чего хотел, — воли, теперь мог свободно выезжать за границу.

А Вивиан оказалась очень хорошей.

Из всех его жен я больше всего с ней общалась: после свадьбы они с Андроном какое-то время жили в Москве. Причем на нашем знакомстве настояла Наталья Петровна, мама Андрона. Позвонила и сказала: «Очень прошу, познакомься с Вивиан. Она знает, как я тебя люблю, и переживает, что ты из-за нее не приезжаешь на дачу». Я думаю: ну что за детский сад? На Николину Гору я не приезжаю только потому, что у меня совершенно нет времени: всю неделю занятия во ВГИКе, а в единственный выходной — воскресенье — я занимаюсь хозяйством и свои наряды настирываю, наглаживаю, чтобы в институт ходить. Разозлилась даже. Но позвонила, сказала: «Вивиан, если вы хотите познакомиться, то приезжайте ко мне в гости».

«Андрон постоянно обещал Егору, что тот будет учиться за границей. Думаю, что таким образом зарабатывал любовь сына»
«Андрон постоянно обещал Егору, что тот будет учиться за границей. Думаю, что таким образом зарабатывал любовь сына»
Фото: Елена Сухова

Мы назначили день, встретились и очень друг другу понравились, много у нас нашлось общих тем для разговора — и про жизнь, и про кино, и про театр. Вивиан училась на филологическом факультете МГУ, и, по-моему, первое, что там освоила, — наш русский мат, которым пользовалась виртуозно. Некоторых это, наверное, шокировало, а меня — нет, она так обаятельно ругалась. Мы до сих пор дружим.

— Вы так настаивали на разводе. Может, не любили мужа по-настоящему?

— Нет, я его любила. Просто никогда головы не теряла. Сейчас думаю, что это я открыла Андрону такую возможность — жениться, заводить детей, а потом оставлять их на бывших жен, прекрасных, достойных женщин. Наверное, могла бы сохранить наш брак, закрывать на что-то глаза.

Но такой жизни сама не выдержала бы, я максималистка, мне или все, или ничего. Мы сохранили очень теплые отношения. И не только из-за Егора. Долгие годы я свои поступки проверяла так: «А что бы на это сказал Андрон?» Все-таки он очень много значил в моей жизни. Бывая в Москве, он обязательно просился в гости, да еще приводил ко мне какую-нибудь новую подружку. Сколько же их у меня перебывало! Говорила ему: «Я у тебя как свекровь. Знакомишь, чтобы оценила, что ли?» Из-за границы часто звонил по телефону. Я начинала быстро-быстро разговаривать, потому что знала, как дорого это стоит. Но он обстоятельно и неторопливо расспрашивал, что творится в Москве, узнавал новости про каких-то людей, на которых раньше и не взглянул бы. Я удивлялась: «Неужели тебя все это интересует? Тебе же счет придет огромный!» — «Ничего, — говорит, — я скучаю».

Я не влюбилась в Андрона с первого взгляда, он казался мне некрасивым, неряшливым, толстым.

По сравнению с подтянутыми, спортивными мальчиками из нашего балетного училища внешне сильно проигрывал. Но с ним было потрясающе интересно. Андрон много знал и, главное, умел рассказывать: про свою удивительную маму, про Библию, про историю Древней Руси — к моменту нашего знакомства они вместе с Тарковским уже написали сценарий «Андрея Рублева». Слушала его открыв рот. Раньше никто со мной так много не разговаривал. Папа у меня военный, все время на службе. Мама нас, пятерых детей, воспитывала в строгости, ей просто некогда было истории рассказывать. Когда в балетное училище поступила, там все разговоры только о балете. А здесь, на съемках «Первого учителя», я как будто в другой мир попала.

И думала: «Господи, что же буду делать, когда съемки закончатся?» Считала, сколько еще месяцев продлится мое счастье. Это Андрон в меня влюбился, а мое чувство к нему возникло скорее в ответ. Когда вечерами бегали друг к другу на свидания, думали, что о нашем романе никто не знает. И сидели на поваленном дереве в свете единственного фонаря на обозрении не только съемочной группы, но и всего аула. Или уходили в степь — красота невероятная: ровное, залитое лунным серебром пространство, звезды падают. Мы садились на огромный валун посреди всего этого роскошества и смотрели на звезды, загадывали желания. И тоже все нас видели. (Смеется.) В сентябре мне исполнилось 18 лет, а в октябре Андрон сказал: «Мы должны пожениться». Приехали во Фрунзе и в каком-то загсе, засиженном, где была даже не комната, а так, каморочка, нас расписали, поставили штампы в паспорта.

Я не сказала своим родителям о том, что вышла замуж.

Почему? Не знаю. У нас с Андроном все очень быстро произошло. И потом, это сейчас просто, бери мобильный телефон и звони. А в то время в киргизском ауле, на высоте четыре тысячи метров никакой связи не было. Может, виной всему мои 18 лет, совсем ведь еще ребенок… Когда в ноябре мы с Андроном приехали в Москву, то первым человеком, которому я сообщила эту новость, стала директриса нашего интерната Серафима Владимировна — она меня очень любила. Вот я, не скрывая девчачьей радости, и прокричала ей в телефонную трубку: «Сима Владимировна! Я замуж вышла!!!» А она уже позвонила моей маме в Алма-Ату. Могу только догадываться, какой шок испытали родители. Мы вернулись во Фрунзе, буквально на следующий день в гостиницу звонит мама, и я слышу ее глухой голос: «Срочно приезжай.

С Анастасией Вертинской, первой женой Никиты Михалкова, и Егором. 1966 г.
С Анастасией Вертинской, первой женой Никиты Михалкова, и Егором. 1966 г.
Фото: Фото из семейного альбома

Я заболела». Андрон посадил меня в такси — из Фрунзе до Алма-Аты 250 километров — и отправил домой. Я приехала, а меня тут же заперли. Мама сказала: «Никаких съемок — все, хватит!» Андрон ей очень не нравился. Она говорила: «Старый он». Хотя ему тогда исполнилось только 27 лет. Четыре дня я просидела под арестом, обдумывая варианты побега. Не знала, что Андрон в это время мечется по городу и через Чингиза Айтматова уже вышел на второго секретаря ЦК. Папу вызвали для беседы. Но он положил партбилет на стол и сказал: «Забирайте. А дочку все равно не отдам». И все же я сбежала: к маме пришла соседка, она ослабила бдительность, дверь не заперла, и я выскочила во двор. Андрон в это время дежурил около нашего дома, моментально втолкнул меня в машину, и мы помчались.

Какое-то время петляли по городу, боялись, что будет погоня. Догонять нас никто не стал. Но дорога в родительский дом для меня закрылась. О том, как живут папа с мамой, в течение года я узнавала из писем младшей сестренки. Помирила нас Наталья Петровна. Она сказала: «Надо пригласить твоих родителей в Москву. Давай устроим для них ужин». Мама с папой приехали. Сначала их принимали в квартире на улице Воровского. Они были тронуты вниманием, очень им все понравилось. Мама сказала: «Наталья Петровна такая умница, все умеет делать. Ты у нее учись». А потом родители несколько дней гостили на даче, на Николиной Горе, моя мама нажарила котлет. Приехал Андрон, сразу съел штук шесть и сказал: «Какие вкусные котлеты вы приготовили, мама». Ну и после того, как зять ее назвал мамой, она растаяла.

Все, мир был установлен.

— А вам хорошо жилось на Николиной Горе?

— Очень хорошо. Мне там нравилось — уютно, красиво. Я же с 11 лет в интернате при балетном училище. Наталью Петровну полюбила еще до нашей встречи, по рассказам Андрона. И она ко мне тоже привязалась. Ей нравилось меня целовать, тискать, как маленького ребеночка. А мне нравилось, как она пахнет, и я любила уткнуться в нее, Наталья Петровна дама пышная была. Еще любила смотреть, как она готовит: например, своими большими красивыми руками, обязательно с маникюром и в бриллиантах, смачно месит тесто. Сергей Владимирович мне говорил: «Если Наталья Петровна с тобой, то я спокоен. Значит, у нее хорошее настроение». Когда вскоре после нашей свадьбы Андрон впервые повез меня в этот дом, я безумно волновалась.

Надела свои лучшие и единственные туфельки — это в ноябре-то месяце, накрутила бигуди, принарядилась, в общем. Вошла в дом и вижу, что Сергей Владимирович, Наталья Петровна и Никита стоят и на меня смотрят. А у меня голова огромная, как шар, вся в бигуди. И сказав им всем только: «Я сейчас», — минут на сорок закрылась в ванной комнате. Там привела себя в порядок, сделала высокую, балетную, прическу, которая очень нравилась Андрону, и уже после этого вышла к новым родственникам. Когда Наталья Петровна меня увидела, то всплеснула руками и проговорила: «Ах, ну это же абсолютный Гоген». (Смеется.) После семейного обеда она закутала меня в большой пуховый платок, дала теплые боты и повела по всему поселку знакомить со своими друзьями — академиками и профессорами.

«Когда Наталья Петровна увидела меня, то всплеснула руками и проговорила: «Это же абсолютный Гоген!»
«Когда Наталья Петровна увидела меня, то всплеснула руками и проговорила: «Это же абсолютный Гоген!»
Фото: Фото из семейного альбома

Потом мы с Андроном вернулись в Киргизию, там съемки продолжались до конца декабря. Он еще задержался на несколько дней — заканчивал дела, а меня отправил в Москву. Сказал: «Я маме написал письмецо, ты передай. Только не читай». И дал мне сложенный листок бумаги, без конверта, Естественно, я не читала — я же честный человек. Привезла и отдала. Прошло несколько лет, и Наталья Петровна мне напомнила: «Знаешь, что было написано в том письме?» Я говорю: «Нет, я же не читала». — «Мама, она — чистый лист бумаги. Что мы на нем напишем, то и будет...» Не знаю, была ли я такой на самом деле, но жизнь моя поменялась круто.

Мои предки принадлежат к Младшему жузу — одной из трех групп казахских родов и племен, это бесстрашные, воинственные люди. Вот и папа у меня был очень смелым, во время войны никогда не прятался за чужие спины.

Наверное, поэтому получил несколько серьезных ранений. А с мамой они познакомились уже в Москве, где папа учился в академии. Она мне так рассказывала: «Гуляла в парке, и вдруг курсант выскочил и глаза на меня вытаращил». Мама моя — полька, очень красивая женщина. Они поженились, в Москве родились мои старшие братья, потом я. А вскоре папу отправили в Туркмению. Мы жили на территории военной части — 52 градуса жары, выжженная голая степь, только бараки стоят. Страшная нищета, все по карточкам, в общем, очень некрасивая жизнь. Но нам показывали кино, привозили и наши картины, и трофейные. Прямо на улице натягивали белое полотно, все приходили со своими стульчиками и садились смотреть. Для меня это было, конечно, любимым развлечением. И однажды в каком-то фильме я увидела, как перед революционными матросами танцуют «Танец маленьких лебедей».

Я еще не знала, что это называется балет, но сказала маме: «Хочу вот так». «Ты хочешь быть балериной?» — переспросила мама. Я стала заниматься: делала стойки, мостики — путала балет с гимнастикой, но очень гибкая была. А потом папу перевели в Алма-Ату, и однажды, когда я бежала по улице, увидела рекламный щит: «Объявляется набор в хореографическое училище». Я поняла: это то, что мне нужно. Дома тут же сообщила маме: «Объявляется набор. Я буду поступать». Когда она разобралась, куда я поступаю, запротестовала: «Нет. Это тебе помешает хорошо учиться в школе». У нас в семье была такая установка — мы с сестрой и три брата непременно должны окончить школу с золотыми медалями, чтобы дальше учиться в Москве.

«Коля не ухаживал, он взял меня измором»
«Коля не ухаживал, он взял меня измором»
Фото: Фото из семейного альбома

Я в рев: «Там написано, принимают только до девяти лет. Это мой последний шанс». Тогда мама сказала: «Если тебе так надо, сама собирай справки, сама ходи на экзамены». И я действительно бегала и в домоуправление, и в милицию, и в поликлинику. И все туры проходила сама. Поступила. Спустя год в училище вывесили списки наиболее одаренных детей, которые едут в Москву. Когда в этом списке увидела свою фамилию, радости моей не было предела. Вернуться в Москву — это же мечта всей жизни! Слишком маленькая оттуда уехала, чтобы что-то запомнить, но, когда видела в учебнике картинку с изображением Красной площади, у меня щемило сердце — Москва! Когда же я туда попаду?! А мама, узнав о предстоящей разлуке, заплакала: «Как ты там будешь одна? Кто тебе будет помогать голову мыть?» У меня волосы были очень длинные, ниже попы. Но нас поселили в замечательный интернат, воспитательницы — чудесные, добрые женщины — очень хорошо к нам относились, во всем помогали.

И мы, девочки, дружно все жили. Когда осенью возвращались с каникул, то из дома в коробках везли виноград, груши, дыни, арбузы. Половину обязательно отдавали воспитательницам, и те, счастливые, с авоськами шли домой. А остальное складывали в общий котел, устраивали грандиозный пир. С первого класса мы участвовали в спектаклях Большого театра: мышек разных играли, пажей, водоросли. Можно сказать, я застала золотой век Большого театра. Уланова еще танцевала, Лепешинская, Тимофеева, Плисецкая только начинала. Я способная была, гибкая, шаг большой, как у циркуля. Когда сдавала госэкзамен по классике, то комиссия во главе с Улановой поставила мне пятерку. А Леонид Тимофеевич Жданов, репетировавший с нами дипломный спектакль «Тщетная предосторожность», говорил про меня: «Это не девочка, это — весна!»

Правда, мог так наорать! Но, получая хорошие оценки, готовясь к диплому, я уже знала, что танцевать мне вряд ли суждено. Дело в том, что в 15 лет мне вырезали гланды, и в больнице поставили диагноз: порок сердца. Я понимала, что это — конец, катастрофа: в училище мы регулярно проходим медосмотр, и как только там про это узнают, меня тут же отчислят. Поэтому я, как могла, избегала встречи с нашими врачами. Но чувствовала: мне с каждым днем становится все тяжелее заниматься — сил не хватает, задыхаюсь. Я держалась только за счет природных данных. Тогда для себя решила: окончу училище, два года потанцую, отработаю свой диплом, а потом поступлю в театральный институт и буду драматической актрисой — меня очень хвалил наш педагог по актерскому мастерству.

О кино я и не думала. И вдруг перед самым выпуском из училища — приглашение на главную роль в дипломный фильм молодого режиссера.

«Первый учитель» не только изменил мою жизнь, для Андрона эта картина тоже много значила. В 66-м году ее послали на кинофестиваль в Венецию. Еще в Москве за неделю до отъезда, когда, наконец, стало известно, что мы с Андроном точно едем, мне сшили два вечерних туалета. Наталья Петровна дала свои драгоценности и палантин из голубой норки. И, представьте, мне присудили приз за лучшее исполнение женской роли — Кубок Вольпи. Мне, молодой, непрофессиональной актрисе. Я была на седьмом небе от счастья. Естественно, что в ночь закрытия фестиваля мы с Андроном не спали ни минуты, гуляли, любовались фантастическим фейерверком.

С детьми Егором и Катей. 1976 г.
С детьми Егором и Катей. 1976 г.
Фото: Фото из семейного альбома

А утром, вместо того чтобы со всей делегацией вернуться в Москву, сели в поезд, проехали пол-Италии до Милана, а оттуда улетели в Париж, «в самоволку». Это считалось страшным проступком, но Андрон очень хотел показать мне Париж, и вот друг Сергея Владимировича, английский продюсер, прислал нам билеты. Спустя уже две бессонные ночи мы оказались во Франции. На мне — новенькие белые джинсы, все в коричневых подтеках, потому что я залила их кока-колой. В одной руке — авоська с кубком, в другой — портфель, полный икры и водки. Андрон тащит два огромных чемодана. И денег на двоих — сущие копейки, а нас никто не встречает. Андрон стал звонить. Выяснилось, что продюсер, который билеты оплатил, улетел в Лондон. Телефоны его парижских знакомых тоже, как назло, не отвечают. Что делать? Обращаться в наше посольство нельзя — как мы объясним свое присутствие здесь?

Побрели по Парижу в поисках хоть какого-нибудь дешевенького отеля, но сезон — все занято. Андрон кричал: «Ненавижу Париж, хочу к маме на Николину Гору!» А я, как только мы останавливались, тут же проваливалась в сон. В итоге поймали такси, и за бутылку водки и банку икры шофер, поколесив по городу в поисках свободной гостиницы, привез нас на тот же вокзал, где на лавочке мы и провели остаток ночи. Утром Андрон позвонил в «Совэкспортфильм», и, на наше счастье, трубку взял не какой-нибудь незнакомый чиновник, а Сергей Аполлинариевич Герасимов, который в это время в Париже снимал свой фильм «Журналист». Обрадовался нам: «Ой, ребята, поздравляю, я прочитал, все знаю. Давайте приезжайте ко мне». И мы приехали в роскошную гостиницу, Герасимов повел нас в ресторан.

Андрон ему сказал по дороге: «Наташа мечтает у вас учиться». На что Сергей Аполлинариевич ответил: «А я как раз набираю курс, приходи, мы тебя примем» — и похлопал меня по попе. (Смеется.) Герасимов нас приютил — у него в номере я приняла душ, переодела, наконец, грязные джинсы, даже поспала немного. Он же помог с билетами в Москву.

Вскоре я поступила во ВГИК в мастерскую Герасимова и Макаровой. Мне, единственной из всего курса, официально было разрешено сниматься, хотя обычно до третьего курса — строгий запрет. Ребята наши даже начали бухтеть: «Почему нам нельзя?» Пришел страшно злой Сергей Аполлинариевич и сказал: «Я тут слышал разговоры. Так вот знайте: мы Наташу не считаем своей ученицей, она взрослая, состоявшаяся актриса, которая повышает квалификацию. А вам я не позволю бегать с чемоданчиком по студии и предлагать свои услуги».

Я действительно была не только старше всех наших девочек, но и как-то солиднее себя ощущала. У меня уже Егорушка рос.

— А вы не чувствовали неуверенности, страха? Все же остались одна с маленьким ребенком…

— Я чувствовала себя очень востребованной в профессии: постоянно снималась, обо мне писали в журналах, приглашали на кинофестивали. И я не стремилась вновь выйти замуж. Но через два года стала женой Коли Двигубского. Он работал художником-постановщиком на картинах Кончаловского «Дворянское гнездо», «Дядя Ваня», «Сибириада». После нашего развода многие его друзья стали за мной ухаживать. И меня это страшно оскорбляло.

«Катя сама пробивалась в жизни. Я только удивлялась, глядя на ее характер и напор»
«Катя сама пробивалась в жизни. Я только удивлялась, глядя на ее характер и напор»
Фото: Елена Сухова

Я смотрела на них и думала: «Подлые предатели! Ни с одним из вас у меня никогда ничего не будет!» (Смеется.) А Коля не ухаживал. Он звонил и говорил: «Наташа, можно я к вам приеду? Мне нужно у вас одну книгу посмотреть. Нальете чаю?» Приезжал, долго сидел, смотрел книги по искусству или рисовал ножку моего антикварного стола. Я не понимала: что ему от меня нужно?

Коля вообще был не такой, как все, — очень красивый, высокий, элегантный. Он родился и вырос во Франции, куда его родители эмигрировали в 20-х годах. Мама Галина Олеговна уехала туда с первым мужем, офицером Белой армии. Потом встретила Колиного отца, Льва Николаевича. В России он был баснословно богатым человеком. Его семья, знаменитые конезаводчики, занималась выведением породы орловских рысаков.

А в Париже, чтобы не умереть с голоду, Галина Олеговна пошла работать в пошивочную мастерскую. Вскоре благодаря своим способностям из простой швеи выбилась в художники-модельеры. Семья стала хорошо жить. Во время войны, когда немцы заняли Париж, Лев Николаевич участвовал во французском Сопротивлении, за его голову даже назначили награду. Галина Олеговна рассказывала мне: «Мы так переживали за Россию, даже по-французски говорили с русским акцентом, специально, чтобы было понятно, что мы русские». Когда война закончилась, моя будущая свекровь начала работать в комитете при советском посольстве — отправляла на родину русских девушек, вывезенных немцами за границу. Она говорила потом: «Если бы я знала, что все они прямиком едут в Сибирь…» В 46-м году семья Двигубских тоже решила вернуться в Россию, но поскольку у Галины Олеговны были хорошие связи в посольстве, то кто-то ей шепнул: «Сейчас ни в коем случае не возвращайтесь…»

Они приехали в Россию в 56-м году, Коле уже было 20 лет, и он окончил Французскую академию художеств. Но все равно попали в тяжелые условия. В Париже оставили огромную квартиру, четыре автомобиля, а в Москве их поселили в жуткую коммуналку с соседями-алкоголиками, которые скандалили на кухне и грозили, мол, вас, буржуев недорезанных, надо расстрелять. Но Галина Олеговна была дама с характером. Она пошла в милицию и сказала: «Если мы вам неугодны, то поставьте нас к стенке и расстреляйте. А если вы все-таки нас приняли, то наведите порядок!» И, как ни странно, пришел участковый, сделал внушение соседям. После чего они угомонились и даже потом задружбанились с Двигубскими. Галина Олеговна продолжала шить.

А так как ее клиентками были Любовь Орлова, жены Громыко, Косыгина, то с их помощью вскоре выхлопотала маленькую, но отдельную двухкомнатную квартирку на Ленинском проспекте. Коле сказали, что его диплом французской академии здесь ничего не значит, и если он хочет быть художником, пусть поступает учиться снова. И Коля учился во ВГИКе на художественном факультете. Он был одним из лучших художников в кино. Мне рассказывали декораторы, как в «Дворянском гнезде» делали паутину на чердаке: Коля принес детский пистолетик, залил туда клей и выстрелил. Клей повис на стене, как паутина, и тут же засох. И такой «паутиной» оплели весь чердак. В этом фильме по его идее половина костюмов сделана из бумаги. Денег не хватало, а требовалось одеть огромную массовку — и французскую оперу, и бал.

«Внучку я увидела, только когда ей было четыре месяца»
«Внучку я увидела, только когда ей было четыре месяца»
Фото: PHOTOXPRESS.RU

Меня Коля взял измором — часто приезжал, подолгу сидел. Однажды спросил: «Вы могли бы со мной уехать?» Я даже не поинтересовалась куда. В то время мне несколько раз предлагали выйти замуж за иностранцев и уехать за границу, что для меня было неприемлемо. Почему-то решила, что и Двигубский зовет меня за рубеж. И как отрезала: «Нет! Никогда!» Вскоре узнала, что Коля женился на Ирине Купченко. Но прошло совсем немного времени, и он опять начал звонить и спрашивать, можно ли приехать. Я говорила: «Коля, вы же недавно женились». — «Ну и что? Мне хочется с вами поболтать». Однажды письмо прислал с объяснением в любви. Я прочитала и отругала его по телефону: «Между нами никаких отношений существовать не может. Ни в какой форме!» «Как? А брак?» — спросил он.

Его брак с Ириной долго не продлился, они расстались. Вскоре случилось так, что Коля серьезно заболел, ему сделали операцию, он похудел на 20 килограммов. Из больницы звонил мне, просил, чтобы я его навещала. Какую-то ответственность я за него уже чувствовала, наверное. Потому что готовила протертые супы, паровые котлеты и ехала в институт Вишневского. Однажды приехала туда вместе с сыном. Мы сидим с Колей, а Егор в это время бегает мимо нас и катается по мраморному больничному полу. Коля мне расписывает нашу возможную совместную жизнь: что он хочет иметь детей, что все у нас будет хорошо. Я молчу. Тогда Коля говорит: «А давайте спросим Егора. Егорушка, как ты отнесешься к тому, что мы с твоей мамой поженимся?» Егору было лет пять, и Коля ему очень нравился. Поэтому он тут же сказал: «Женитесь» — и побежал дальше кататься.

Получилось, что без меня меня женили… Коля выписался из больницы и с вещами приехал ко мне. Но расписались мы спустя несколько лет, когда я была беременна Катей. Категорически не хотела официально оформлять отношения, мне хватило брака с Андроном. Но узнав, что его ребенок будет считаться незаконнорожденным, Коля с его французским воспитанием пришел в ужас: «Срочно женимся!» А меня испугало количество справок, необходимых для усыновления. Расписались буквально за два дня до рождения Кати. Все наши друзья хохотали, глядя на меня, — такая я была замечательная невеста с огромным животом. Мы прожили 10 лет. Коля очень любил Егора, водил на выставки, в музеи. По-моему, уделял ему даже больше времени, чем Кате. Единственное, что меня не устраивало, — практически не зарабатывал денег.

У кинематографистов от одного фильма до следующего проходит не один год. Но Колины картины по самым высоким расценкам хотели купить многие музеи, журналы предлагали подработать — нужно было только писать, а Коля считал ниже своего достоинства делать что-то на продажу. А потом в нашу жизнь вмешался, ворвался Андрон. В 80-м году стал уговаривать Колю уехать с ним во Францию, обещал, что там они снимут фильм с Аленом Делоном и Симоной Синьоре. Мы совещались втроем, и я спросила: «Интересно, а как же дети? Как я?»  «Коля устроится, и ты к нему приедешь. А не захочешь — он пришлет развод», — распорядился Андрон. Я ни в какую Францию ехать не собиралась, понимала, что здесь у меня положение, неплохие заработки, а там кому буду нужна? На Колю положиться не могла. И вообще чувствовала, что больше с ним жить не буду, потому что его отъезд восприняла как предательство.

Он улетел, через три месяца вернулся, так как проект, обещанный Андроном, лопнул. Но у нас с ним уже все разладилось.

Вскоре Коля уже навсегда уехал во Францию, женился там, а полтора года назад Двигубского не стало. Дети его любят, Егор всегда очень тепло вспоминает отчима, он много успел им дать, а это важнее всего.

— Наверное, Андрей Сергеевич тоже принимал участие в воспитании сына?

— Во-первых, его воспитывали еще и бабушка с дедушкой. Наталья Петровна и Сергей Владимирович очень любили своего первого внука. И я понимала, как важно для него общение с ними, поэтому всегда с радостью отпускала на Николину Гору. Андрон же лет с тринадцати постоянно обещал Егору, что тот будет учиться за границей.

Естественно, я была не против хорошего образования для сына. Но мне не нравилось, что в ожидании своего распрекрасного будущего сегодняшнюю жизнь Егор воспринимает как что-то временное, не имеющее к нему никакого отношения. Я думаю, что таким образом Андрон зарабатывал очки, любовь сына. Вообще-то Егор рос очень хорошим, добрым мальчиком. В детстве у меня с ним не возникало особых проблем. Ну разве что когда они объединялись вместе со Степаном, сыном Никиты и Насти Вертинской. Однажды, после окончания ВГИКа, у меня выдалось свободное лето: никаких съемок не предвиделось, денег, чтобы съездить куда-нибудь на море, не было, при этом я страшно устала от экзаменов. Тогда Наталья Петровна предложила нам с Егором пожить на Николиной Горе. Настя в это время снималась, поэтому подкинула мне еще и Степу.

Никита, правда, часто приезжал из Москвы. И вот эти два чертенка трепали нам нервы. Посадишь их обедать за маленький столик, только поставишь перед ними тарелки с супом, как они их — раз! — и переворачивают. Да еще оба хохочут. Я хватала Егора, закрывала его в одной комнате, Никита Степу — в другой, и пока они там сидели, наказанные, мы с ним отдыхали. Вот так я провела лето. (Смеется.) Егор неважно учился в школе, но учителя его любили. А мне говорили: «Вот смотришь на какого-нибудь ребенка: отлично учится, поведение примерное, а понимаешь, что растет сволочь. А ваш лоботряс, двоечник, хулиган, но хороший. Очень обаятельный». Андрон, как и обещал, дал Егору хорошую стартовую площадку — оплатил учебу в Англии, кроме того, Егор работал у отца ассистентом на съемках в Голливуде.

Катя у меня сама пробивалась. Я только удивлялась, глядя на ее характер и напор. Окончила актерский факультет ВГИКа, потом Высшие режиссерские курсы у Александра Митты. Да еще пишет прозу. Свой первый фильм «Ты и я» делала по собственному сценарию. Ей Егор обещал шкаф купить, но Катя сказала: «Знаешь, не надо мне шкаф, лучше я на эти деньги фильм сниму». И за восемь дней сняла, со всеми расплатилась. Одну из двух главных ролей сыграла я, бесплатно, конечно. Сейчас она замужем и без дела не сидит — если не снимает, то, значит, что-то пишет. А у Егора уже растет дочка Маша. Когда она родилась, я долго жила в Алма-Ате, у меня серьезно болела мама. Получилось, что впервые увидела Машу в четыре месяца. Она сразу ко мне потянулась и сказала: «Тата», — зов крови, наверное. Егор обалдел: «Надо же, она тебя называет так же, как я звал свою бабушку».

Сейчас Маше девять лет, и хотя я иногда ворчу на нее, у нас удивительное родство душ. Маша хорошо рисует, при этом нестандартно воспринимает окружающий мир. Однажды нарисовала нечто, похожее на новогоднюю елку. Оказалось, что картина называется «Взрыв внезапной любви к Тате».

Я стараюсь поменьше вмешиваться в жизнь своих детей. Счастлива, что по-прежнему снимаюсь. Сейчас у меня выходят сразу три картины. В фильме «Мика и Альфред», снятом по роману Владимира Кунина, сыграла боевую старушку-матерщинницу, которая во время эвакуации в Алма-Ате помогает главному герою. Знаете, на своих выступлениях многие актеры старшего поколения рассказывают, как они были в эвакуации в Казахстане, и эта работа — дань уважения моим землякам. А в фильме «Рай для мамы» у меня трагическая роль.

«Егору как-то сказали: «Мама у тебя удивительная женщина. Три раза выходила замуж и все за выдающихся людей…» А ведь я своего мужчину в жизни так и не встретила»
«Егору как-то сказали: «Мама у тебя удивительная женщина. Три раза выходила замуж и все за выдающихся людей…» А ведь я своего мужчину в жизни так и не встретила»
Фото: Елена Сухова

Играю женщину, у которой сын уехал в Россию на заработки, и шесть лет от него ни слуху ни духу — тоже актуальная история. Но зато в картине «Поздняя любовь» в мою героиню влюбляется очень пожилой господин, и, чтобы нас свести, ему помогают друзья. Одного из них сыграл Жерар Депардье.

— А для вас тема любви еще открыта?

— Так получилось, что своего мужчину в жизни я так и не встретила. Хотя меня любили очень интересные, талантливые люди. С моим третьим мужем — кинорежиссером Эльдором Уразбаевым — мы прожили 16 лет. Как он меня ни уговаривал оформить отношения, я не согласилась — это был гражданский брак. Но и с ним мы расстались. Не так давно мне Егор рассказал один случай, он встретил знакомого на «Мосфильме», и тот говорит: «Мама у тебя удивительная женщина.

Три раза выходила замуж и все за выдающихся людей. Тут молодые девчонки сидят, а она уже в возрасте и с двумя детьми…» Наверное, надо было искать кого-то попроще, чтобы в рот смотрел и на руках носил. Но мне так неинтересно. Я сама всегда многому училась у своих мужей. Но жалеть о прошлом, переживать о том, что могло быть по-другому — не в моем характере.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Великий пост 2024: как правильно соблюдать и меню на каждый день
В 2024 году Великий пост, который является самым строгим и главным из всех постов в православной традиции, начался в понедельник — 18 марта и заканчивается Великой Субботой — 4 мая.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог