Одна из самых красивых актрис отечественного кино Ирина Константиновна Скобцева ушла из жизни меньше года назад, 20 октября — в день смерти своего супруга Сергея Федоровича Бондарчука. Последнее интервью она дала корреспонденту нашего журнала. Так получилось, что сразу оно не было напечатано. Теперь, незадолго до 94-летия со дня рождения актрисы, пришла пора опубликовать его.
— Ирина Константиновна, прежде чем стать актрисой, вы окончили МГУ. Почему так получилось? Не могли определиться с профессией?
— Изначально в выборе профессии я пошла наперекор судьбе. Но, слава богу, жизнь все расставила на свои места. В детстве моим воспитанием в основном занималась бабушка. Родители много работали: папа — в Главном управлении гидрометеослужбы, а мама — архивным работником. Бабушка привила мне любовь к литературе, открыла для меня театр. Во время каникул мы с ней ходили на спектакли чуть ли не каждый день. Мне очень запомнилась «Синяя птица», где играли мхатовские корифеи. С некоторыми из них я потом познакомилась, учась в Школе-студии МХАТ. Много лет спустя на этот спектакль я водила и своих детей: Алену и Федю. Правда, после этого зареклась ходить с сыном в театр. Маленьким он был очень импульсивным. На «Синей птице» вскакивал с кресла и кричал главным героям — мальчику и девочке: «Не ходите туда, не ходите! Там опасно-о-о!»
Несмотря на любовь к театру, актрисой становиться я не собиралась. Все вышло случайно: папина близкая родственница Вера из Рязани была заядлой театралкой и, окончив 10-й класс, приехала поступать в Школу-студию МХАТ. И вот Вера попросила: «Ира, сходи, пожалуйста, со мной на экзамен, поболеть». Помещение студии оказалось очень маленьким, а абитуриентов много, все стояли в страшной тесноте. И вдруг я вижу знакомого, Владлена Давыдова. Мы с ним вместе были в эвакуации в Куйбышеве, и там он служил техническим работником в местном театре. А теперь, оказывается, стал студентом Школы-студии МХАТ, он выглядел таким важным! Спросил: «Ирка, ты чего здесь делаешь?» Говорю: «За родственницу болеть пришла» — и киваю на Веру. А он: «Пойдем со мной». Завел меня в аудиторию и сказал: «Слушай, ее не примут, а вот тебя возьмут». — «С чего ты взял?» — «А вот увидишь! Готов поспорить!» Растерянная, я вернулась к Вере. И тут к абитуриентам вышел Александр Карев, один из тех, кто играл в той самой «Синей птице», которую я смотрела в детстве, он набирал курс. Александр Михайлович оглядел всех и обратился ко мне: «Девушка, заходите». Отвечаю: «Я не поступаю». — «Зайдите все-таки в аудиторию». Иду за ним, в большой комнате сидит приемная комиссия. «Почитать что-нибудь можете?» — спрашивают меня. «Нет, я не готовилась». — «Выучите, пожалуйста, и приходите». Потом уже я поняла, что они искали девочку именно моего типажа — героиню на курс. За три дня я выучила очень драматичные стихи Блока. Прочитала их на экзамене, и меня приняли. А Веру мою действительно отсеяли, и она поступила в Историко-архивный институт. Видимо, тяга к архивам у нас семейная. Мама моя ведь тоже работала в архиве. Не миновала эта участь и меня.
— Как же вы из театрального попали в архив?
— Я начала учиться в Школе-студии, но меня не покидало ощущение, что я занимаю чужое место. Мучили вопросы: зачем я сюда пришла? какая я артистка? Не чувствовала я тогда в себе таланта. И сама учеба казалась несерьезной, особенно этюды, вроде тех, когда просят изобразить березу или обезьянку. В общем, со второго курса я ушла и поступила в университет на искусствоведческое отделение. Училась добросовестно, а в свободное время играла в Студенческом театре МГУ. После четвертого курса у нас началась практика, и засадили меня в запасники Третьяковки подбирать материалы к диплому — самая настоящая архивная работа. Диплом я писала по картине Иванова «Явление Христа народу». Лето, хочется романтики, прогулок, солнца, а я сижу в полуподвальном помещении, нюхаю пыль и лишь в окошке под потолком вижу ноги прохожих. Неделю сижу, другую — и говорю сама себе: «Ира, ты хочешь всю жизнь эти бумажки перебирать?» Это было не мое, но я решила: МГУ должна окончить. Нечего прыгать, как стрекоза. И только когда получила диплом искусствоведа, я пришла к ректору Школы-студии МХАТ Радомысленскому: «Вениамин Захарович, примете обратно блудную студентку?» На что он ответил: «А я знал, что ты вернешься». И принял меня на второй курс. Так я стала однокурсницей Гали Волчек, Игоря Кваши, Толи Кузнецова, Люды Ивановой и многих других замечательных артистов. А мастером моим вновь стал Александр Карев.
— Чему вас учили?
— Помимо актерских дисциплин в театральном нас учили хорошим манерам, интеллигентности. Этикет преподавала не кто-нибудь, а княгиня Волконская. Ее уроки потом пригодились мне в работе над ролью Элен в «Войне и мире». Занятия проходили в институтской столовой, за столом, покрытым белой накрахмаленной скатертью. Мы учились правильно есть. И эти бесплатные учебные обеды были для нас большим подспорьем. А вечером после бесконечных утомительных репетиций мы вновь бежали в эту столовку, где с голоду чуть не вылизывали жбан из-под винегрета. Денег никому в те годы не хватало.
На курсе я была старше всех, а младше всех — Галя Волчек, потому что пришла в институт сразу после школы. Но разница в возрасте не ощущалась, мы с ней подружились. Играли в паре в дипломных спектаклях. Например, в первом акте «Трех сестер» Чехова она играла няньку, а я — Машу, а в отрывке из комедии Лопе де Веги «Хитроумная влюбленная» я — дочь, а она — мать.
К Гале домой мы нередко заваливались всем курсом. Она жила с папой — выдающимся кинооператором Борисом Волчеком — в знаменитом доме кинематографистов, а мама ее жила этажом ниже. По хозяйству Борису Израилевичу помогала домработница Таня. Как-то раз я услышала, как Таня кормит «хозяина»: «Борис Изралич, шо вы нюхаете? Я вам шо, говно даю, что ли?» Таня так и осталась жить в этой семье, потом воспитывала Галиного сынишку — Дениса Евстигнеева.
— А как состоялось ваше знакомство с Сергеем Бондарчуком? Вы были знакомы до съемок в «Отелло»?
— Первое, заочное знакомство с Бондарчуком произошло, когда я еще училась в МГУ. Мы с однокурсницами прогуляли латынь и пошли в кино смотреть фильм «Тарас Шевченко». Легендарного украинского поэта играл Сергей Бондарчук, причем и молодого, и старого. Как же он мне понравился именно в образе пожилого лысого поэта. Фильм меня просто потряс. Сцена, где он сажает какое-то деревце, меня так взволновала, что я рыдала от жалости к Шевченко.
А наше личное знакомство случилось на остановке возле Киностудии имени Горького. Я, став актрисой, ехала с кинопроб домой, а Бондарчук — играть спектакль в Театр киноактера. В автобусе была жуткая духота, народу битком. Сергей взялся двумя руками за горизонтальный поручень, а я оказалась внутри — в кольце его рук. Он как бы оградил меня, заслонил собою от толпы. То, что мы оба испытали в этот момент, сложно описать словами. Но накал эмоций, которые кипели в каждом из нас, многократно превосходил температуру в жарком салоне. Пораженная внезапно охватившим меня чувством, я выскочила из автобуса, не доехав до своей остановки. Не видя ничего вокруг, бросилась через дорогу в сторону дома и чуть не попала под машину. Слава богу, она меня лишь зацепила, ободрав ногу. Домой я прибежала перевозбужденная и в крови, чем сильно испугала маму.
— Когда произошла вторая встреча?
— В Школе-студии МХАТ одновременно со мной на постановочном факультете училась дочка знаменитого художника Василия Ефанова. Он был пятикратным лауреатом Сталинской премии за портреты Ленина и Сталина. Побывав на наших студенческих выступлениях, художник сказал дочери, указывая на меня: «Поговори с этой студенткой, я собираюсь писать «Даму с собачкой», она мне пригодится». Так появился мой портрет. В числе прочих Ефанов представил его на своей персональной выставке в Академии художеств. Я пришла на открытие, и первым, кого увидела, был Сергей Бондарчук. Он стоял ко мне спиной, но пристально вглядывался в мой портрет. Меня это очень смутило, сердце забилось учащенно. Я развернулась и сбежала с выставки, так ничего и не посмотрев.
Ну а главная наша встреча произошла на картине Сергея Юткевича «Отелло». Именно тогда и начался наш роман. Главную героиню на роль Дездемоны искали очень долго, пробовали огромное количество актрис и студенток театральных вузов. В том числе и меня. Но со дня моих проб в «Отелло» до утверждения прошло целых три месяца. Я успела получить диплом, и меня пригласили сразу в два театра, в том числе в родной для меня МХАТ. Вдруг звонок: «Приходите с паспортом на киностудию». Бегу по мосфильмовскому коридору, а мне навстречу — Андрей Попов и Сергей Бондарчук, мои будущие партнеры, говорят: «Поздравляем». А я-то ничего не знаю. Захожу в жутко прокуренную комнату, и Сергей Юткевич говорит директору картины: «Забирай ее и идите заключайте договор». Я ничего не поняла: «Какой договор?» — «Сниматься будешь». Оказалось, администрация киногруппы «Отелло», узнав, что я вот-вот устроюсь на работу в театр, в срочном порядке решила заключить со мной договор на съемки.
— На основе вашего курса Олег Ефремов создал «Современник». А вас не приглашал?
— Вместе с другими я начинала репетировать первые ефремовские спектакли, но из-за кинопроб репетиции приходилось пропускать. Я честно призналась своей подруге Гале Волчек, которая горела идеей нового театра, что у меня есть хорошее предложение в кино. Она сказала: «Ну, пойди снимись и возвращайся». Однако за первой картиной последовали другие, и в итоге в моей фильмографии около сотни ролей. В театр я так и не вернулась.
С Галей мы еще какое-то время продолжали дружить. Ее советы и помощь меня часто выручали. Например, когда я поехала в Канны на свой первый кинофестиваль с картиной «Отелло», Галка меня тщательно собирала, помогла достойно одеться. Она же посоветовала: «Ирик-пипирик (так она меня называла), купи побольше пробников духов «Красная Москва» и возьми их с собой во Францию». — «Зачем?» — «Будешь дарить. Знаешь, какая это для них экзотика!» И ведь пригодились духи! Устроители Каннского фестиваля повезли нас в Грас — городок недалеко от Канн, парфюмерная столица мира. Кстати, Иван Бунин пережил войну именно в Грасе. На парфюмерной фабрике посадили нас за стол, стали подавать разные ароматы. Нужно было отличить, например, мужской запах от женского, цветочный от фруктового и так далее. Потом я сказала: «А я вам привезла подарок». И вручила всем девушкам, которые меня обслуживали, флакончики «Красной Москвы». Видели бы вы их восторг. Они мне в ответ принесли корзину, полную разных духов. Я потом друзьям и коллегам в Москве их дарила. А все благодаря мудрости Гали.
— Так как вы с Волчек «собирали» наряды для фестиваля?
— Помню, купили какую-то материю, дырку вырезали для головы, лямку пришили, и получилось стильное платье. Еще на киностудии чудесный художник по костюмам, работавший на «Отелло», сшил мне замечательный наряд. Верх платья был из ситца, который по цене три рубля за метр я купила в сельпо в Судаке: мелкие розочки на белом фоне. А юбку художник соорудил из вологодских кружев. Так что я со своим гардеробом не только не ударила в грязь лицом, но даже получила в Каннах титул «Мисс Шарм кинофестиваля». Мои фотографии на первых страницах газет облетели мир, а журнал Paris Match вышел с моим портретом на обложке.
В гостинице мы жили в одной комнате с Верой Петровной Марецкой. Она с Алексеем Баталовым представляла на фестивале фильм «Мать» по Горькому. Помню, у Марецкой для торжественных случаев было два венгерских летних пальто, купленных в Мосторге: одно зеленое, другое синее. И меховая пелеринка, взятая в Театре имени Моссовета, с инвентарным номером. В мои задачи входило ухаживать за этой пелеринкой. Вера Петровна командовала: «Обновить!» Я выходила на балкон и вытряхивала это изделие. Мех был настолько старый, что после очередного вытряхивания я сказала: «Вера Петровна, уже шкура одна осталась — больше обновлению не подлежит». В соседних комнатах жили члены советской делегации. В одной — режиссеры Сергей Юткевич и Сергей Васильев, а в другой — Леша Баталов и сопровождающий советской группы, приглядывающий за нами. Напротив наших комнат висело большое зеркало. Как-то вечером Вера Петровна говорит: «Та-а-ак, сейчас в каннском кинотеатре «Синема» покажем третью серию фильма!» Раздевается до нижнего белья, сверху накидывает венгерское пальто и зовет: «Юткевич, Васильев…» Они выходят из своей комнаты, а Марецкая встает лицом к зеркалу и распахивает пальто: «Вуаля!» Хулиганка, роскошная женщина!
В Париже я познакомилась с Жаном Кокто, Брижит Бардо, Эльзой Триоле, Надей Леже, которая мне подарила собственноручно расписанную вазу. Эту вазу потом разбил сын Федя, когда был маленьким. А с Эльзой Триоле, ее мужем Луи Арагоном и сестрой Лилей Брик мы много лет спустя участвовали в вызволении из советской тюрьмы режиссера Сергея Параджанова. На память о Параджанове осталась шкатулка XVII века, которую он мне подарил в Киеве.
— Фильм «Отелло» на Каннском кинофестивале был удостоен приза за лучшую режиссуру, а это невероятный успех! Как проходили съемки?
— Натурные съемки были в Крыму. Мы жили в корпусах детского лагеря. Тяжелым испытанием стали крымские дороги-серпантины, меня постоянно укачивало. Особенно это обострялось от усталости после съемок. Однажды я даже запротестовала, отказалась возвращаться к месту нашего постоя и ночевала у дороги на коврах и подушках из реквизита. Конечно, хватало и других сложностей. Например, меня чуть не сняли с роли, потому что я была слишком худой. Истощала во время выпускных экзаменов. Чтобы набрать вес, я стала пить молоко со сливочным маслом и медом. Начался диатез, лицо покрылось красными пузырями. Как раз на эти дни назначили репетиции с оператором и звукооператором. Юткевич на меня посмотрел и проявил необыкновенную деликатность, сказав: «Ирочку сегодня не трогайте». Я обратилась в больницу, где мне сделали какой-то укол, после которого я вся горела, но аллергия потихоньку прошла. Ну и конечно, главная сложность состояла в том, что мне элементарно не хватало актерского опыта. Все-таки это была моя первая картина. Выпускница театрального института, я не была знакома со спецификой кино. Вот тут на помощь и пришел Сергей Бондарчук.
— Какие он дал советы?
— Юткевич всегда до начала съемок уезжал отдыхать в Кисловодск. И, уезжая, он дал нам наказ: «Порепетируйте без меня». На первой репетиции со вторым режиссером Сергей Федорович бубнил текст роли себе под нос, я же играла с полной отдачей — как учили в театральном институте. В кульминационный момент, когда Отелло говорит: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона…» — я с криком «Дай помолиться!» бросилась лицом на стол. Проехав по столешнице, ободрала щеку. Лежу, плачу… И чувствую, как на затылок опустилась теплая рука. Слышу заботливый голос: «Придется поучиться. Кино — это не театр. Вы сегодня выложились, а что же завтра после такой репетиции станете играть? Это будет лишь повторение. В кино премьера у вас будет только одна! В отличие от театра, не переиграешь». Сергей Федорович дал мне еще несколько ценных актерских советов.
— А как развивались ваши отношения?
— Сопротивляться чувствам, разгоревшимся на съемочной площадке, не было воли ни у меня, ни у Сергея. Он очень нежно ко мне относился. Старался обнять меня не только по сценарию, но и в любой удобный момент.
Фильм еще не вышел на экраны, когда в СССР приехали представители Каннского фестиваля отбирать картины и обратили внимание на «Отелло». Они уехали, а Юткевич почему-то стал маяться, нервничать и вдруг спрашивает директора картины: «Слушай, а у тебя деньги остались? Давай отправим Бондарчука и Скобцеву в Ригу, доснимем сцену, как их в соборе венчают. Организуй экспедицию хотя бы на один день». Денег оставалось очень мало, поэтому в Ригу поехали только актеры, гример и оператор, даже Юткевича с нами не было. Костюмы и реквизит мы везли буквально на себе. В Риге нашли маленький старинный собор, но, видимо, так плохо договорились, что священник не понял, что снимается кино, и провел полноценное венчание. Только к середине обряда мы с Сергеем поняли: что-то тут не так — очень уж долго стоим на коленях, а орган все играет, а ксендз все читает и читает над нами молитвы… Когда выскочили из костела, Бондарчук сказал: «Ну, Скобцева, теперь ты от меня не отвертишься! Надо отметить это событие!» Нашей маленькой съемочной группой пошли пить кофе с рижским бальзамом. Вскоре у Сережи случилась командировка, из которой он привез два золотых колечка. Мы их не снимали все 35 лет совместной жизни.
— Бондарчук ведь был женат…
— Расставание с женой Инной Макаровой было болезненным. Со мной Сергей никогда не обсуждал отношения с бывшей супругой и причины разлада в их семье. Он долго не мог решиться на развод, ведь у них с Инной росла дочь Наталья. Как не раз говорила в интервью сама Макарова, решение о расставании приняла она. Мало кто знает, но первое время после того, как Бондарчук съехал от жены, он ночевал у своего однокурсника Евгения Моргунова. А после того, как я объяснилась со своими родителями и познакомила их с Сергеем, переехал к нам. Многие смотрели на меня как на разлучницу. Сергея даже вызывали на разговор в министерство. Лишь когда мы заключили официальный брак, нас оставили в покое.
— Вы много вместе снимались. Каким Сергей Федорович был партнером и режиссером для вас, своей жены?
— Партнером — замечательным, а вот с режиссером Бондарчуком мне приходилось трудно. Он ставил невероятно сложные задачи. Например, в фильме «Они сражались за Родину» у меня всего один крупный план. В этой сцене мои партнеры — Иннокентий Смоктуновский (он играл хирурга, которому я ассистирую) и сам Бондарчук (героя которого, израненного осколками, мы оперируем без наркоза). Сняли крупный план Бондарчука, очередь снимать мой. И вот он — уже как режиссер — ставит мне задачу: «Ты в этой сцене должна сыграть сначала невесту, потом жену и в конце выйти на образ Богоматери». Ни много ни мало! Я прошу Смоктуновского: «Кеша, на третьем повороте головы, когда я уже буду выходить на образ Богоматери, кинь в таз осколок…» И вот дают команду «Мотор!», я играю, как наметила… Но когда услышала металлический звук удара осколка в таз, моя рука в перчатке сама потянулась к плечу Бондарчука. По моему ощущению, в этот миг наши вены соединились, замкнулись, и моя кровь пошла прямиком ему. У меня, наверное, такое лицо было в тот момент, что оператор Юсов закричал: «Сто-о-оп!» Тогда Сережа встает и с иронией говорит: «И что это вы, товарищ Скобцева, себе позволяете?» Но Юсов его прервал: «Сережа, пойдем посмотрим. Я успел камеру на ее руку перевести. Мне кажется, хорошо получилось». От монитора Бондарчук вернулся очень довольным. Этот кадр и вошел в фильм.
— А до «Они сражались за Родину» были эпохальные «Война и мир» и «Ватерлоо»…
— Когда Сергей Федорович обнародовал планы на экранизацию романа Толстого, по-моему, весь кинематографический мир был против. Особенно неистовствовал Пырьев, который тоже мечтал снять «Войну и мир». В качестве главного аргумента он приводил такой: Бондарчук прекрасный, востребованный актер, и незачем идти в режиссуру. Однако мировой успех режиссерского дебюта Бондарчука — фильма «Судьба человека» — обеспечил Сергею победу в этой «схватке».
Помню, он никак не мог увидеть и прочувствовать, как нужно снимать смерть князя Андрея Болконского. Ходил и твердил: «Не знаю». И так себя извел, что однажды после очередной изнурительной, на пределе человеческих сил смены упал без сознания… Клиническая смерть продолжалась четыре минуты. Его увезли на «скорой». Когда меня пустили к нему в палату, Сергей поднял абсолютно бездонные глаза и сказал: «Теперь я знаю, как снимать смерть князя Андрея, он не в темноту уходит, он уходит в белый свет…»
— Что касается князя Андрея… Говорят, Тихонов не сразу получил эту роль.
— Бондарчук очень уважительно относился к Тихонову, с которым вместе учился во ВГИКе. Однажды, встретив Славу в коридоре «Мосфильма», предложил: «Попробуйся у меня». Но у Тихонова были совсем не аристократические руки. И они оба это понимали. К тому же Сергей в этой роли видел Олега Стриженова. Но Олег, узнав, что пробуют не его одного, заартачился и отказался. И тогда Бондарчук позвонил Тихонову: «Слава, ты все-таки приходи на пробы». — «А как же руки?» — «Придумаем что-нибудь». И придумали: князь Болконский часто в кадре в белых перчатках. После первой серии Сергей Федорович собрал всех нас, участников съемок, и каждого персонально поблагодарил. А Тихонову сказал: «Слава, ты выиграл марафон!»
— На «Войне и мире» вы были не только актрисой, но и помощницей своего мужа.
— Да, я участвовала во многих процессах. Одним из первых снимали эпизод «Салон мадам Шерер». Сергей Федорович сказал: «Прошу тебя, подготовь мне почву для съемок». Дело в том, что в этой сцене было занято много легендарных актрис, женщин с уникальной биографией, знавших об аристократических манерах не из книг. Например, саму Шерер играла Ангелина Степанова — вдова писателя Фадеева, в других ролях Кира Головко — жена адмирала, Вероника Полонская — последняя любовь Маяковского. Вот этих благородных дам и испугался Сергей Федорович. Я же в общении с ними проявила всю свою дипломатичность.
К первой репетиции мы дома с мамой и бабушкой наделали ватрушек и пирожков. И с красивым чайным сервизом и скатертями я принесла их в женскую гримерку. Туда же из павильона попросила красивые стулья, ковер. И еще мы загодя тщательно вымыли окна, расставили живые цветы. Когда актрисы впервые пришли на площадку, их ждала уютная домашняя обстановка. И потом все три-четыре дня, пока шли репетиции и съемки этой сцены, они соревновались друг с другом, кто вкуснее приготовит что-нибудь к чаю. В нашей гримерке сложился своеобразный дамский клуб. Сергей Федорович осмелел и стал приходить к нам пить чай и общаться. С удовольствием заглядывали и другие артисты с «мужской половины». Ворчала одна только Клавдия Половикова (мать Валентины Серовой), мол, устроили в гримерке жратву. Но и эта крепость пала: в последний день Половикова принесла какие-то пироги и примирительно вывалила их на стол.
— В результате «Войну и мир» номинировали на премию «Оскар»...
— Когда пришло приглашение на церемонию, Сергей Федорович снимал фильм «Ватерлоо» в маленьком итальянском городке Казерта по приглашению итальянского продюсера Дино Де Лаурентиса. Главная роль досталась американскому актеру Роду Стайгеру, у которого уже был «Оскар». Но играть Наполеона ему оказалось тяжело. Поэтому Сергей Федорович не мог оставить съемки. Позвонил организаторам «Оскара»: «У меня Род Стайгер играет очень сложную роль, я не смогу приехать». Узнав об этом, Де Лаурентис и Стайгер сказали Сергею Федоровичу: «Мы понимаем, чем ты сейчас жертвуешь ради нас, и очень ценим». Род дал слово, что будет играть на пределе возможностей, а Дино вызвался полететь на церемонию вместо Бондарчука. И вот в назначенный день в разгар съемок раздался звонок, в трубке мы услышали радостные крики Дино: «Боня, Боня, поздравляю! Победа!» Через несколько дней вся съемочная группа наблюдала, как улыбающийся Де Лаурентис в авоське несет «Оскар», предназначенный Бондарчуку. Сегодня этот «Оскар» по праву хранится у нашего сына Федора, который с честью продолжил профессию отца. Я очень горжусь его успехами и работами.
— По-другому и быть не могло, ведь ваши с Сергеем Федоровичем дети росли на съемочной площадке. И Алена, и Федор родились в период работы над «Войной и миром».
— Да, на студии наших детей так и прозвали — «дети войны и мира»: Алена родилась в период подготовки съемок, а Федя — через пять лет, в самый их разгар. Конечно, тяжело пришлось всем. Особенно операторам картины, ибо в кадре нужно было как-то скрыть мою беременность. Выручали их профессионализм, мастерство гримеров и осветителей, а еще историческое платье свободного кроя, в пол, со шлейфом.
— Какими росли Федя и Алена?
— Федя был очень живым, активным, хулиганистым мальчишкой. Если в школе происходило что-то неординарное, никто даже не разбирался. Кто виноват? Бондарчук. При этом у него рано обнаружились художественные способности. Совсем маленьким, под влиянием «Войны и мира», Федя постоянно лепил солдатиков всех мастей. Замечательно рисовал, и мы отдали сына в художественную школу. Его актерские данные тоже очень рано проявились. Коронным номером сына был этюд «Как умирает собака Гитлера». Актрисой стала и Алена. Дочка по моим стопам окончила Школу-студию МХАТ, а сын по отцовским — ВГИК. В 90-е Федор очень успешно начал снимать клипы, у него появилась своя кинокомпания. Отцу работы сына нравились, он даже говорил: «Федя, давай я у тебя тоже что-нибудь сниму». Но не успел. Сергея Федоровича не стало в 1994 году.
…Уже в XXI веке на родине Бондарчука в Ейске при моем участии ему поставили памятник на площади недалеко от дома, в котором прошло его детство. До последних лет я ежегодно ездила туда на кинофестиваль. И вот как-то вечером сижу на лавочке на этой площади, наслаждаюсь теплом и морским воздухом. Передо мной спина памятника Сергею Федоровичу, сидящему в кресле. Я наблюдаю, как маленькие девчонки забираются на колени к Бондарчуку. Из переулка выходит дядька с авоськой и приземляется на соседнюю лавку. Он явно подшофе, смотрит на меня с вызовом и любопытством и в конце концов не выдерживает: «А ты кто такая? Что-то я тебя здесь не видел. Ты вообще знаешь, кому этот памятник?!» — «Знаю, — отвечаю, — моему мужу». Мужик на мгновение потерял дар речи, а потом, достав из авоськи «четвертиночку», спросил: «Из горла будешь?» — «Буду», — неожиданно для себя ответила я. «Ну тогда пей первая». Я сделала маленький глоток и распрощалась. А на следующее утро этот мужчина пришел к гостинице с дарами: принес для меня два пакета семечек — белых и черных — и бутылек подсолнечного масла, выжатого домашним способом. И, должна вам сказать, такая народная любовь к Сергею Федоровичу для меня дороже любых «Оскаров».
