«Через много лет нас с Андреем Макаревичем* пригласили сплавиться на плотах по сибирской реке Кан. Трудно забыть, как он там готовил царскую уху. И вообще, мы три дня жили с ним в одной палатке! Макаревич храпит рядом после водочки, а я лежу и думаю: «Надо же — я в одной палатке с кумиром юности...» — рассказывает Дмитрий Харатьян.
— Дмитрий, сейчас вы принимаете участие в шоу канала «Россия» «Танцы со звездами»...
— Меня приглашали много раз — я же танцующий артист. В фильме Оксаны Байрак «Аврора, или Что снилось Спящей красавице» даже сыграл героя, для которого послужил прототипом Александр Годунов — звезда советского балета. А в 2010 году я играл в мюзикле «Мата Хари: Любовь и шпионаж» — у меня там было целых шесть ролей. Режиссер и хореограф этой постановки Егор Дружинин теперь судья в «Танцах со звездами». Так что Егор стал моим первым учителем в танцах, как первым учителем в кино для меня был Владимир Валентинович Меньшов, снявший «Розыгрыш»...
В общем, танцевать люблю. Но от участия в телепроектах всегда отказывался. Думал, что дело артиста подтверждать свой профессиональный уровень не в шоу, а в кино и в театре. А еще мне очень не нравится, когда меня судят, с кем-то сравнивают, выставляют оценки. И дело тут не в амбициях или возрасте (а я оказался самым возрастным среди участников «Танцев...»). Просто не люблю соревнования. Например, занимаюсь теннисом много лет, с удовольствием играю, а в турнирах почти не участвую. Но в конце концов я согласился. Ведь в проекте на канале «Россия» с нами работают лучшие профессионалы — хореографы, наши партнеры, режиссеры. Эта программа — мировой бренд! А физические нагрузки меня не пугали: я и так ежедневно занимаюсь спортом.
— Вы снялись более чем в 100 картинах. Причем две самые популярные — «Зеленый фургон» и «Гардемарины» — через много лет получили продолжение...
— Это потрясающе! Летом мы досняли «Гардемарины 1787» — 4-й («Мир») и 5-й («Война») фильмы про наших героев. Историю победы русского оружия никогда не исчерпать! Самыми сложными оказались военные сцены: их снимали в Крыму, на Казантипе. Взрывы, гарь — мы просто задыхались. При этом надо было бегать, драться, скакать на лошадях, плавать под водой. А в одной сцене идти по болоту по горло в жиже! Но наша дорогая Светлана Сергеевна (Дружинина — режиссер всех фильмов про гардемаринов. — Прим. ред.) приказала, мы обувь сняли, разделись до исподнего, залезли в болото и пошли. А там пиявок масса. У Андрея Лаптева, который играет моего сына, в последний съемочный день вообще пятки сгорели! Мы с ним босые — во всех военных сценах мы были без обуви — должны были выпрыгнуть из взрывающегося оружейного склада. Ну и, видимо, пиротехники с порохом перестарались...
А продолжение «Фургона...» вышло два года назад. Я часто вспоминаю артистов из первого фильма. Например, Александра Демьяненко. Он был очень интеллигентным, воспитанным, сдержанным, скромным и молчаливым человеком, которого тяготило излишнее внимание. Особенно когда его воспринимали только как героя комедий Гайдая. Его выводил из себя этот шепоток за спиной «Ой, Шурик пошел». Я на такую ситуацию смотрю иначе. У меня тоже ролей много, но для публики я все равно гардемарин Алешка. А Боярский — д’Артаньян, а Тихонов — Штирлиц. Ну и что, это же народ выбирает, значит, именно эти роли больше всего в памяти остались...
Режиссером 16-серийного продолжения «Зеленого фургона» стал сын оператора старой картины Виктора Крутина Сергей. Из-за политических реалий поработать в Одессе, как 35 лет назад, не получилось — снимали в Таганроге и Ростове. А из прежних актеров сыграли только я и Катя Дурова, остальные к этому времени уже ушли из жизни. Причем в продолжении Кати сначала не было! Но я прочитал сценарий и сказал продюсерам: «Как же так, почему нет Катьки-Жарь?!» И сценаристы написали ей роль.
— К сожалению, Дурова не дожила до премьеры продолжения «Зеленого фургона» три недели — онкология. Вы знали про это?
— Нет, никто из съемочной группы не знал, хотя, судя по диагнозу, у нее проблемы были давно. К слову, Катя очень сильно переживала смерть Димы Марьянова, которая случилась как раз во время съемок продолжения. Оказывается, они давно дружили. Я тоже был давно знаком с Димой — озвучивал его в фильме «Выше Радуги». А с Катиным папой Львом Константиновичем мы снимались в нескольких картинах, были очень расположены друг к другу. На съемках фильма «Эсперанса» оказались в Мексике, и я помню, как Дуров все время падал с коня — у него с лошадьми вообще сложные отношения были.
— В «Эсперансе» снимался и Леонид Куравлев...
— Это был первый, но далеко не последний фильм, где мы с Леонидом Вячеславовичем вместе работали. Кстати, в роли парня героини Веры Глаголевой там начал сниматься Андрей Краско, он даже поехал с нами в экспедицию в Суздаль. Но потом его заменили. Почему-то решили, что Краско на меня, исполнителя главной роли, «дурно влияет». Мы действительно были в одной компании, но позволяли себе «нарушать дисциплину» только после съемок. Так вот о Куравлеве. Он был добродушный, веселый, задорный, нежный и очень родной человек. На наших посиделках, когда мы выпивали, он быстро засыпал — его «вырубало». А в Мексике (мы снимали в Мехико, Пачука-де-Сото, Катемако, Веракрусе) я помогал Куравлеву покупать модные вещи для его сына Васи. С ним и с оператором картины Анатолием Михайловичем Мукасеем, который тоже хотел купить что-то модное для сына, я заходил в магазины и советовал: «Возьмите вот эти джинсы, они очень модные, я себе тоже такие куплю». Они за это все время меня благодарили: «Если бы не ты, мы бы не знали, что своим ребятам покупать». Ну, и я привез подарки из Мексики — и себе, и родственникам, и друзьям: одежду, двухкассетный магнитофон и остромодные кнопочные телефоны-трубки, которые вешались на стену... Кстати, вещи оказались качественные, кое-что из одежды до сих пор у меня сохранилось.
— Гонораров на все это хватало?
— Конечно, нет — у нас были только небольшие суточные. Чтобы сэкономить, мы все отказались от платных обедов. Выручали бесплатные буфеты на съемочной площадке с галетами и бульоном из кубиков. Из-за такой кормежки за несколько недель я похудел на 10 килограммов. И все равно денег было в обрез, к тому же я не раз угощал съемочную группу в местных заведениях. Пришлось попросить взаймы у режиссера Серхио Ольховича, наполовину мексиканца, наполовину русского. Говорю: «Выручай — займи песо! А когда переедем на съемки в СССР, все отдам рублями, и ты их в Москве потратишь». А он деловой такой: «А по какому курсу будешь отдавать?!» Кстати, Серхио снял «Эсперанса» про своего отца, Владимира Ольховича. В 1919 году тот уехал из России в Мексику и стал там национальным героем, открыв богатейшее месторождение нефти.
Еще с Куравлевым мы играли в «Мордашке» и у Гайдая в картинах «Частный детектив, или Операция «Кооперация» и «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-бич опять идут дожди». А потом он перестал сниматься. Леонид Вячеславович очень тяжело перенес смерть супруги Нины Васильевны, можно сказать, «потух». Помню, один режиссер попросил меня переговорить с ним по поводу роли — очень интересной! Мы несколько раз встретились, но Куравлев сказал: «Дим, ничего я не хочу. Уже все, без Нины только доживаю...» И еще он жаловался, что его все время обманывают телевизионщики. «Я дал огромное интервью про своего друга Васю Шукшина, в честь которого сына назвал, а в программе все испоганили... Кругом ложь и вранье» — вот такое у него было настроение в последние годы.
— Вы снимались с еще одной легендой нашего кино — Алексеем Баталовым. В драме «Скорость» сыграли молодого автоинженера и гонщика, а он вашего наставника...
— Съемки шли в нескольких местах. Например, на соляном озере Баскунчак, где реально испытывали гоночные болиды. Но в основном это был город Волжский рядом с Волгоградом и Киев, где мы жили в шикарном интуристовском отеле на выезде из города. Для съемок мне достали настоящие фирменные джинсы, что в 1982 было очень круто! Я их после съемок выкупил и потом долго носил. А вот по поводу шикарного длинного кожаного плаща, который тоже сшили специально для меня, договориться не смог. Наверное, кто-то раньше на него глаз положил...
Мне повезло с Баталовым много общаться. Это в Москве после окончания съемок все спешат по домам, а в киноэкспедиции после рабочего дня люди не расстаются. Общих тем у нас нашлось несколько. Например, французская. Я только что окончил театральное училище, еще помнил некоторые французские фразы, стихи, песни, а Баталов был председателем какого-то советско-французского общества, часто бывал в Париже. Однажды Алексей Владимирович заметил, что я умею полностью выворачивать руки за головой (Гайдай потом использовал это в фильме «Частный детектив, или Операция «Кооперация» и даже говорил: «Дима, вы сделали мне фильм этим трюком...»). Когда Баталов увидел, как я это делаю, пошутил: «Дима, ты с голоду точно не умрешь! На Монмартре люди, которые умеют делать всякие трюки, показывают их прямо на улице и так зарабатывают на жизнь. А ты же еще и поешь!»
— Каким человеком был Баталов?
— Очень образованный, знал все про все! Когда после съемок наша группа собиралась на ужин, с приходом Баталова заканчивались все диалоги — говорил только он один. И любую тему — какая температура кипения воды должна быть в самоваре или есть ли полезные ископаемые на Луне — знал досконально. Ходячая энциклопедия! А как он читал стихи Ахматовой! Мы все Алексея Владимировича за глаза звали Котя, потому что он нас всех звал котеньками — и мальчиков, и девочек. Только потом я понял почему. Он же свою Машеньку, дочку, так называл. И когда ее не было рядом, продолжал использовать это нежное обращение. Мне было очень приятно, что Баталов так расположен ко мне. Однажды сидим в тонвагене — вагончике звуковиков — и долго ждем, пока готовят съемку. И Алексей Владимирович говорит: «Давай сыграем в балду». — «А как это?» — «Сейчас тебя научу». Быстренько объяснил правила, и мы с большим азартом играли. Но выигрывал всегда он...
«Скорость» для меня особый фильм еще и потому, что музыка там — группы «Машина времени». С Андреем Макаревичем* и другими «машинистами» дружил режиссер картины Митя Светозаров, а для меня эти ребята были небожителями! Мои музыкальные вкусы сформировали Окуджава, «Битлз» и «Машина времени». И тут я познакомился с «машинистами» — это было что-то невероятное. Уже много лет в финале своих концертов исполняю песню из этой картины «Я с детства склонен к перемене мест» — она прямо про меня. А два года назад, на своем юбилейном концерте в Кремле, я ее исполнил вместе с Макаревичем. К слову, через много лет нас с Андреем пригласили сплавиться на плотах по сибирской реке Кан. Трудно забыть, как он там готовил царскую уху. И вообще, мы три дня жили с ним в одной палатке! Макаревич храпит рядом после водочки, а я лежу и думаю: «Надо же — я в одной палатке с кумиром юности...» Кстати, до этого я всегда обращался к Макаревичу на «вы», а он обижался: «Что ты мне «выкаешь»!» А я: «Из глубокого уважения!»
А еще в «Скорости» в эпизоде свою первую кинороль сыграл Коля Фоменко. Он только что окончил в Ленинграде театральный, про группу «Секрет» еще никто и не слышал. Но я Колю запомнил, потому что он все время говорил только про «Битлз». Такой фанатичный, бешеный битломан был, что я подумал: «Этот парень ненормальный...»
— В отличие от дебютанта Фоменко вы к моменту окончания театрального вуза сыграли чуть ли не в десятке фильмов. Считаете себя везунчиком?
— На самом деле в актерской профессии столько случайностей... На мою кинематографическую судьбу сильно повлияли похороны Высоцкого 28 июля 1980 года. До этого я как-то не до конца понимал масштаб его личности, дарования. А тут увидел, что происходит в Москве и как народ относится к этому человеку. И именно в этот день меня вызвали на «Мосфильм» на пробы с Нонной Мордюковой в фильм «Родня». Речь шла о роли Кирилла — сына Вовчика (героя Ивана Бортника). Волосатый такой парень, который потом уходит в армию. Сначала линия второй семьи Вовчика была более драматичной. Героиня Мордюковой, увидев, как одинок ее бывший муж, решила разыскать его жену и сына. Приходит, а там этот лохматый Кирилл. «Где мама? — спрашивает Мордюкова. — Что ж вы с ней отца бросили?!» А мать, оказывается, тяжело больна. И парень отвечает: «Мать не трогайте!» Чтобы не усугублять драматизм истории, эту тяжелую сцену вырезали.
Я приехал на пробы и прождал Михалкова и Мордюкову часа два или три — они были на похоронах Высоцкого и поэтому задержались. Наконец они появились. Садятся за стол, пьют чай с сушками, обсуждают поминки, кто там что сказал. И вдруг слышу, как Никита Сергеевич говорит: «А мне Высоцкий не интересен как артист — я бы никогда его не снимал. Вот песни и стихи у него хорошие!» И Нонна ему поддакивала — она же Никиту обожала, в рот ему смотрела. Такие слова в день похорон для меня прозвучали несколько кощунственно. И у меня такой диссонанс в душе возник! Я и Никиту Сергеевича очень уважал, и такие его слова о Высоцком принять не мог. Расстроился, и пробы неважные получились. Никита успокаивал: «Старик, по-моему, неплохо! Все будут зависеть от того, кто будет Вовчиком. Если Любшин, то его сына сыграешь ты. А если Бортник, ну не знаю...» В итоге, сыграли Бортник и Олег Меньшиков, для которого эта работа с Михалковым стала судьбоносной. А я у Михалкова не сыграл. Вот что такое для актера — случай...
Кстати, в 1991 году моя жена (актриса Марина Майко. — Прим. ред.) снималась с вдовой Высоцкого — Мариной Влади в фильме «Пьющие кровь» Евгения Татарского. Это экранизация романа Алексея Толстого «Упырь», один из первых отечественных фильмов ужасов. Две Марины играли двух кровопийц — бабушку-генеральшу и ее внучку, они подружились. Съемки были в Питере, группа жила в гостинице «Ленинград», где как раз тогда случился жуткий пожар, погибли постояльцы верхних этажей и пожарные. Влади и моя жена вместе переживали эту трагедию. А на прощание старшая Марина подарила младшей свою книгу о Высоцком «Владимир, или Прерванный полет» с такой надписью: «Димуле — любимому человеку Мариночки с дружбой и нежностью»...
— Среди ваших старших коллег был и Валентин Гафт...
— Мы вместе снялись в фильме «Восемь дней надежды» режиссера Александра Муратова (который потом снял сериал «Королева Марго»). Гафт играл директора шахты, а я его сына-студента. Валентин Иосифович с его непростым характером практически по-отцовски обо мне заботился. Не раз говорил: «Старик, давай к нам в «Современник», я с Галей (Волчек, худруком театра. — Прим. ред.) о тебе поговорю». А я: «Да нет, я как-то не готов». Много лет спустя мы встретились в антрепризном проекте Владимира Мирзоева «Коллекция Пинтера». Изначально там играли Гафт, Сергей Маковецкий, Максим Суханов и Елена Шанина. Однажды Маковецкий не мог поехать на гастроли на Украину, и роль предложили мне. Как только начались репетиции, Гафт сразу стал возмущаться: «А ты что — вот ТАК играть будешь? Типа, вышел и играю как хочу?!» Гафту говорят: «Не трогайте Диму, он же только начал входить в постановку, даже слов еще не выучил». Гафт: «А, ну тогда нормально. Но все-таки играть надо как-то иначе...» Он не злился на меня, иронизировал по-доброму, но его высказывания все равно были на грани. Я ввелся в постановку удачно, сыграл несколько раз. И после очередного спектакля Гафт подарил мне свою книгу. Подписал: «Любимому Диме». Я взял подарок и говорю: «Спасибо, Валентин Иосифович!» А Гафт возмутился: «Да ты вообще понял, ЧТО я тебе написал?!» — «Да, «Любимому Диме». — «Да я еще никому такого не писал, никогда! Ты понимаешь, что ты — единственный человек, которому я написал «любимому»?!» И потом Гафт долго еще меня мучил этим: «Ты вообще понимаешь, ЧТО я сделал для тебя?!» — «Да я молюсь на вас, Валентин Иосифович!»
— Вы не пошли в «Современник», а еще в театры вас звали?
— Много раз, и в самые популярные труппы! Притом что сразу после Щепкинского училища я показывался в несколько театров, и меня нигде не брали, кроме «Сатиры». Я пришел подыграть однокурсникам на показе — в одной сцене из водевиля Лабиша «Копилка» изображал 64-летнего старика, аптекаря Кордебуа. Прицепил себе большой накладной живот, приклеил большие бакенбарды, сильно картавил — очень забавно получилось. И вдруг после показа мне говорят: «Плучек увидел в вас нового Карлсона — преемника Спартака Мишулина». Моему изумлению не было предела: «Я — Карлсон?!» — «Да, нам как раз нужен такой толстенький старичок. Правда, в штат пока вас взять не можем, берем на разовые. Приходите в сентябре на сбор труппы...» Потом мне из «Сатиры» не раз звонили, но я как раз уехал на съемки «Скорости» с Баталовым. И о роли Карлсона, если честно, я, молодой выпускник вуза, как-то не мечтал...
А в начале 90-х, когда у меня был самый актерский пик, в течение года меня одновременно пригласили несколько худруков. В Малый театр позвал Юрий Соломин. Кстати, в кадре мы не пересекались, а вот с его младшим братом снимались вместе в «Черном квадрате». Виталий был очень обаятельный и открытый на экране и на сцене. А в жизни, наоборот, закрытый, отстраненный. Он относился к людям с иронией и со всеми держал дистанцию. Первый раз пожал мне руку на последнем дне озвучания — а ведь до этого были долгие съемки! Когда мой бывший однокурсник Саша Пряхин пригласил меня на спектакль «Свадьба Кречинского», который Виталий Мефодьевич поставил в Малом, я поразился, что он там выделывает — кульбиты, прыжки, шпагаты. Сразу вспомнил, как за много лет до этого в институте Леонид Ефимович Хейфец ставил у нас на курсе «Три сестры». И говорил: «Берите пример с Виталия Соломина. Он намного старше вас, а какая у него актерская форма, как он легко двигается, выполняет сложнейшие трюки!»
— Именно во время «Кречинского...», где Виталий Соломин разве что только на голове не стоял, с ним и случился роковой инсульт...
— Да, возможно, если бы не сложность спектакля, то и инсульта могло не быть — кто знает... Так вот, возвращаясь к Юрию Мефодьевичу. Я у него в «Щепке» не учился, но между нами сразу возникла душевная связь. На первом курсе я снялся в картине «Фотографии на стене» Анатолия Васильева. Мои педагоги ее не смотрели, как и «Розыгрыш». А Соломин видел и однажды, проходя мимо, сказал мне об этом. После окончания первого курса я оказался с ним в приемной комиссии: он набирал курс, а мы, студенты, работали «секретарями». На тех экзаменах Юрий Мефодьевича со мной общался, какие-то советы давал. В общем, заметил. И когда у него появилась возможность, пригласил меня в Малый. Точнее, сначала мне позвонил завтруппой театра Николай Верещенко, один из моих педагогов в «Щепке»: «Юрий Мефодьевич приглашает тебя на разговор — в министерство...» Соломин же тогда был не только худруком Малого, но и министром культуры СССР. Прихожу в министерский кабинет, а Юрий Мефодьевич и говорит: «У нас 20 лет идет «Сирано де Бержерак». Сам я уже не могу играть Сирано. Хочу предложить эту роль тебе... Не торопись, подумай. Будешь играть — я тебе все обеспечу. Скажи, что ты хочешь?» — «Что значит, что я хочу?» — «Квартиру тебе надо?» Уточняю: «А когда надо начать репетировать?» — «Прямо сейчас, летом, чтобы в сентябре уже играть спектакль». А у меня как раз летом съемки нескольких фильмов были, в том числе «Гардемаринов». Говорю: «Мне надо подумать, посмотреть мой график». — «Три дня на раздумья хватит?» Через три дня я позвонил и сказал, что к Сирано не готов.
Почти в это же время Константин Райкин позвал меня в «Сатирикон», где режиссер Леонид Трушкин ставил... «Сирано...». Но только мне предложили Кристиана, а главная роль была у Райкина. Я отказался. И в обоих МХАТах в начале 90-х я мог работать. Актер Юрий Горобец, с которым я снимался в Белоруссии в киносаге по романам Ивана Мележа, тогда работал во МХАТе им. Горького и однажды позвонил мне: «Доронина приглашает тебя в труппу! Как ты смотришь?» — «Не знаю...» А Мягков (мы с Андреем Васильевичем снимались в комедии Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода...») предлагал: «Хочешь, я поговорю с Олегом Николаевичем про тебя? В МХТ Чехова Мишка Ефремов играет Хлестакова, но старший Ефремов ищет второго исполнителя...» Но я и от этого предложения отказался...
— А с Михаилом Ефремовым потом не раз вместе снимались.
— Да! А познакомились еще студентами — в компании у общего друга актера Кости Кравинского. Ужасно, что с Мишей случилось то, что случилось. Он ведь жил наотмашь, он безудержный, открытый и широкий — как и его талант. У Миши никогда не было звездной болезни. А вот другая, русская, болезнь приключилась — как и у меня в свое время. И все эти годы ангел-хранитель его спасал. Помню, Светлана Сергеевна Дружинина рассказывала, что однажды несколько дней снимала Мишу с одной стороны, потому что другая сторона лица оказалась «нерабочей» после какой-то драки. С Мишей пройдено и прожито немало. У Лены Райской мы снимались в фильме «Супертеща для неудачника». Скрываясь от мафии, мой герой был вынужден изображать беременную невестку, а персонаж Миши — тещу. В одном эпизоде они на шоссе ловят машину, чтобы ехать в роддом. И вот мы в костюмах вышли на шоссе, где несутся машины, оператор нас снимает. Водители о съемках не подозревают, но на странных «дамочек» таращатся. Наконец, подъезжает «игровая» машина. Мы с Мишей садимся в нее, говорим женскими голосами: «В роддом!» — водитель трогает. И тут мы понимаем, что перепутали и сели в обычную машину, не съемочную! И кричим — уже своими обычными голосами: «Подождите, остановите!» Парень чуть руль не бросил: «Вы кто, вообще?» — «Артисты!»
— Дмитрий, извините, но я все-таки не поняла, почему тогда, в начале 90-х, вы не пошли работать в самые престижные московские театры?
— Кстати, через несколько лет на презентации сериала «Московская сага» (мы там оба снимались, но на площадке не пересекались) Юрий Мефодьевич подошел ко мне: «Ну что, сдрейфил тогда?» Может, сделал ошибку и упустил какой-то невероятный шанс. Но почему я так поступил? Дело даже не в съемках, хотя я реально много снимался. И даже не в том, что никогда не работал в театре и вдруг надо было вводиться в легендарный спектакль, на роль, которую играл сам Соломин. Главная причина в том, что тогда я на все смотрел сквозь призму успеха «Гардемаринов». И понимал, что в театр меня зовут как артиста, который может привлечь публику. Не из-за таланта, а больше из-за моей популярности. Ведь тогда театры пребывали в упадке: зрители перестали ходить, наступила эпоха расцвета видеосалонов. Вот я и отказывался...
А вот когда один раз в жизни мне понадобилось устроиться в театр, это не удалось! Пришло время служить в армии. И хотя мне уже исполнилось 24 года, у меня родилась дочка и я был известным артистом, чьи фото печатались на обложках журналов, решил идти: было стыдно врать медкомиссии, что я писаюсь по ночам, или притворяться психом. Я тогда много работал на телевидении, часто пел на молодежных вечерах в «Останкино». И телевизионное начальство решило сделать так, чтобы актер Харатьян служил в армии в Москве. Меня пытались устроить в ансамбль Александрова — не получилось. Оставался Театр Советской армии, где служили и одновременно играли многие молодые артисты. Похлопотать за меня попросили космонавта Гречко. Тот знал меня по фильму «Скорость», куда его пригласили консультантом — Гречко ведь был членом Президиума Федерации автоспорта СССР, кандидатом в мастера в этом виде спорта. Георгий Михайлович позвонил в Театр армии: «Это Гречко». Там сначала повисла напряженная тишина, а потом ответили: «Здравствуйте, товарищ Гречко». — «Я к вам по поводу молодого артиста Харатьяна. Ему предстоит служить в армии, хочу попросить вас взять его к себе…» — «Конечно, пускай приходит». В назначенный день прихожу в театр. За меня «держат кулачки» мои знакомые, которые там служат, — Олег Меньшиков, Андрей Ташков, Саша Балуев, Саша Домогаров. Захожу в кабинет. За длинным столом сидят двое — главный режиссер Юрий Еремин и директор. Они задают стандартные вопросы — где учился, где снимался. И вдруг спрашивают: «Вот нам по вашему поводу звонил Гречко. А это какой Гречко?» — «Георгий Михайлович, космонавт». И они с облегчением выдыхают. Дело в том, что тогда был еще один Гречко — министр обороны, Андрей Антонович. А театр как раз находится в ведении этого уважаемого министерства. Еремин с директором, заметно повеселев, мне говорят: «Извините, у нас на два года вперед нет вакансий…» Кстати, я мог бы сказать, что я от маршала Гречко, проверять бы не стали. В итоге я служил во внутренних войсках МВД СССР, в военизированной пожарной охране, рядовым.
— А были какие-то ситуации, когда влиятельные люди более удачно вам помогали?
— Да, но я опять все сам испортил. Я тогда уже много где сыграл, а жил в родном Красногорске на 23 квадратных метрах с женой и мамой. А тут напротив огромный дом выстроило Управление делами Президента (дело еще при Ельцине было). Мой знакомый имел доступ к главе этого ведомства Павлу Павловичу Бородину, вот и повел меня к нему. Я рассказал, что очень хочу переехать в новый дом. Бородин уточняет: «А в Москве квартиру не хочешь?» — «Да нет, у меня в Красногорске мама, друзья, гараж — это вообще моя малая родина». — «Ну как хочешь». Звонит кому-то и выбивает мне стометровые хоромы из какого-то резерва. Выхожу из кабинета такой счастливый. А мой знакомый: «Ты чего, дурак?» — «О чем ты?!» — «Ты почему от московской квартиры отказался?! Бородин же тебе предлагал!» А я и не понял, что предлагал...
— Дмитрий, в течение 30 лет у вас выходило по несколько картин в год. Но в последнее время вы снимаетесь не так часто. Почему?
— Наоборот, последние три года снимаюсь постоянно, но в одном фильме — в «Гардемаринах». (Смеется.) На самом деле, я часто отказываюсь, потому что предлагают сыграть либо обаятельных мерзавцев, либо самого себя. А для меня камео — это конец карьеры, значит, в меня как в артиста не верят, а видят только бренд «Харатьян». Лучше подожду, но сыграю то, что хочу. Да, с возрастом ролей больше не становится. Но это не значит, что мой поезд ушел, — я верю в то, что хорошая роль придет. А если ее не будет, что ж, я и так очень много сыграл, и в прекрасных фильмах. К тому же мне есть чем заняться: у меня два любимых проекта, в которых мне помогает продюсер Анатолий Воропаев. Восемь лет назад в моем родном Красногорске мы с женой открыли центр творческого развития и патриотического воспитания «Школа гардемаринов», где ребята изучают актерское мастерство и сценическую речь, танец и фехтование. А еще мы ставим с ними мюзиклы: «Аладдин», «Остров сокровищ». Не обошлось, конечно, и без «Гардемаринов», где я играл роль «от автора». Не знаю, кто в нашей школе получает больше удовольствия — дети от общения со взрослыми или мы от общения с ними. А второе мое любимое дело — это фестиваль детского и семейного кино в Евпатории, который я, пользуясь правом его президента, назвал в честь любимой песни Макаревича — «Солнечный остров». Ведь Крым — это действительно прекрасный солнечный остров. Фестиваль проходит с 2017 года — даже пандемия нам не помешала...
— Пошел ли по вашим с Мариной актерским стопам ваш сын Иван?
— Он продолжил кинодинастию, но не как актер, а как режиссер. Кстати, на поступлении Вани во ВГИК произошла анекдотическая ситуация. Незадолго до этого я ездил на гастроли в Израиль и брал с собой семью. Ваня в это время много фотографировал — во ВГИК на творческий конкурс нужно предоставить свои фотоработы. В Нетании он сделал очень красивый снимок: синее небо, желтая лестница с парапетом, а на ней сидят два черных кота. Когда фото увидели руководители курса, на который поступал Ваня, они заулыбались: «О, два кота!» А Ваня не понимает — что их так развеселило? И только потом сообразил, что он поступает к двум Коттам — братьям Александру и Владимиру... Ваня оканчивает ВГИК в этом году, готовится снимать дипломный фильм. Это будет «черная» комедия про больницу, и для меня там роли подходящей нет. Но я на сына не в обиде! Мы еще с ним поработаем!
