Алла Константиновна на протяжении шести лет была модным экспертом нашего журнала. Ее неожиданный уход 6 августа, год назад, стал большой потерей для мира российской моды.
Алла Вербер «сгорела» за сутки, врачи на итальянском курорте Форте-дей-Марми, где она проводила свой отпуск, не смогли спасти фэшн-директора ЦУМа от инфекционного заболевания — менингококкового сепсиса. Аллу Константиновну называли королевой гламура и считали одной из самых влиятельных персон в российской модной индустрии. Вербер была невероятно деятельным человеком, постоянно летала по миру, строила много планов. Хотела написать книгу, вела переговоры с издательствами. Многими своими воспоминаниями она делилась с обозревателем нашего журнала Мариной Денисовой, и сегодня, в память об Алле Константиновне, Марина подготовила эту статью.
«Я родилась и выросла в Ленинграде, жили мы в большой квартире с восемью окнами на Театральную площадь и Мариинский театр. С детства я обожала наряжаться, быть в центре внимания. Каждое лето наша семья проводила на даче в Ольгино. Мы с сестрой катались на велосипедах, ели в жару арбузы и мороженое. В доме стоял старинный шкаф, где я находила бабушкины платья, дедушкины пальто, любила там играть, рассматривать одежду. Лет в двенадцать уже придумывала образы для подруг и родных — советовала, как повязать платок, с чем надеть платье. Даже прически делала! Стала стричь папу, он говорил, что у меня получается не хуже, чем у его мастера.
Отец прошел всю войну, был очень мудрым человеком, его уважали. После победы он работал главврачом зубного отделения в госпитале при заводе ЛОМО, и по вечерам наша кухня превращалась в стоматологический кабинет. Помню, что в те дефицитные времена нас с сестрой наряжали во все самое модное. Уже в 16 лет я носила и дубленку, и джинсы, и обувь на платформе.
Решение эмигрировать в моей семье приняли в 1976 году. Каждому разрешали брать с собой только 175 долларов и два чемодана вещей. Мама боялась неизвестности, а папа стремился уехать. Он считал, что в Советском Союзе никогда не будет свободы выбора. Он любил Россию, но не СССР, не советскую власть, не систему. Он не понимал, почему человек, зарабатывающий деньги, не может свободно выехать и посмотреть мир, посетить Париж или Лондон. Вспоминаю наш отъезд. Это было ужасное время: нервы, страдания. Мне предстояло уйти из медучилища и выйти из комсомола. Тогда проходили собрания, где будущих эмигрантов с позором исключали из рядов ВЛКСМ. Я все это прошла: возмущенные крики, осуждение, попреки. Иногда думаю о том, как бы сложилась моя судьба, если бы я не уехала на Запад в юности. Наверное, вышла бы замуж, родила нескольких детей. А вот мой характер остался бы точно таким же. Он не зависит от того, в какой стране живешь. Но я бы не получила огромного жизненного опыта, который, конечно, на многое открыл мне глаза.
Сначала мы ненадолго попали в Вену, потом в Рим, он тогда служил чем-то вроде перевалочного пункта для советских эмигрантов. Мои родители приняли решение отправиться в Канаду, документы нам оформляли почти год, так что в Риме мы задержались надолго. В первые дни папа гулял со мной по городу и показывал достопримечательности. Когда я ступила на Виа Венето, то поняла, что, увы, никогда не стану врачом, как того хотел отец. Четко сформулировать свои желания я тогда не могла, но знала, что моя работа будет связана с такими вот чудесными платьями и туфлями, которые продавались в магазинах на этой улице. Рим меня потряс: всюду солнце, красивые, невероятно модные люди на улицах, аромат капучино, доносящийся из многочисленных кафе. Я словно попала в сказку.
Но все-таки в первое время я часто ругалась с папой, не понимая, зачем он все это затеял и заставил меня окунуться в совсем новую, совершенно неизведанную жизнь. Как я злилась поначалу на папу и как благодарила его потом! Уезжая из Рима через несколько месяцев, я предчувствовала, что отец скоро уйдет из жизни. Он хотел, чтобы его прах был развеян над Римом, но он похоронен в Канаде.
Помню, в один воскресный день в пять утра папа встал и поехал на рынок Porta Portese, русские эмигранты из Советского Союза, не имеющие денег на проживание, продавали там хохлому, льняные простыни, янтарь, часы — у кого что было. Я приехала туда и увидела, как в толпе продавцов стоит мой папа Константин Вербер — известный врач, коллекционер антиквариата. Когда я к нему подошла, он сказал: «Ну как я тебе, доченька, в этой роли? Сегодня все деньги мы потратим в ресторане». Так и случилось. Вечером, уставшие и голодные, мы пошли ужинать. Сев за столик, папа сказал: «У нас есть 15 тысяч лир, и сегодня мы гуляем!» Мама пришла в ужас, ведь на эти деньги можно было купить продуктов для семьи на неделю. Мы заказали две порции пасты с помидорами: одну пополам родителям и другую мне. Это была наша первая паста, которую мы съели в Италии. Я помню ее вкус до сих пор.
Моя близкая подруга, ранее уехавшая из СССР, устроила меня продавщицей в бутик. Жить-то надо было на что-то. Я не говорила по-итальянски. Но для меня сделали исключение: владел бутиком муж подруги. Сначала мне доверили просто раскладывать товар, а потом я стала его продавать. Я не знала языка, но зато выглядела как настоящая итальянка. Длинные волосы, на голове начес, на губах — розовато-бежевая помада с перламутром, на веках — стрелки, большие серьги в ушах, огромные модные очки от солнца, сумка Gucci, расклешенные джинсы, босоножки на высоких деревянных каблуках, которые ритмично стучали, когда я шла по улице. Чем не Софи Лорен? Мне было всего 18 лет! И каждый итальянец на улице норовил со мной познакомиться. Это потрясающее ощущение для женщины — быть главным объектом внимания мужчин. С тех пор ни в одной стране мира я не видела подобного отношения к себе. Я чувствовала себя принцессой и полюбила Италию раз и навсегда.
Я абсолютно не стремилась никуда отсюда уезжать. Мне хотелось остаться жить в Риме, выйти замуж за итальянца. Но мой папа говорил: «Человек всегда должен двигаться вперед», и мы уехали в Монреаль. Как бы мне ни нравилась Италия...
В 1983 году я набралась смелости и открыла свой первый магазин в Торонто. У меня было совсем немного денег, но бутик раскрутился и стал одним из самых популярных в городе. Я назвала его в честь моей единственной дочери Кати, с отцом которой мы расстались. Он нашел себе другую женщину. С этого магазинчика и начался мой большой путь в мир моды. Спустя несколько лет, в начале 90-х, я вернулась в Россию, и передо мной поставили задачу построить отношения с самыми известными брендами.
И вот я лечу в Париж на первую встречу с командой Chanel. Готовлюсь основательно — с головы до ног одеваюсь от Chanel: свитер, колье, на каждой руке браслеты, точно такие, какие носила сама легендарная Коко. И это сработало — совет директоров пообещал обсудить сотрудничество. Закончив, я сразу улетаю в Милан — мне назначили встречу в Dolce&Gabbana. И вот представьте, захожу я туда — вся в Chanel. Никогда не забуду глаза Доменико Дольче, он со мной даже не поздоровался и сказал менеджерам: «Выгоните эту тетку!» Меня попросили подождать несколько минут, предложили чашку чаю, а потом сообщили, что встретиться со мной не смогут. Тогда я с горя пошла на шопинг. Для того, чтобы хоть как-то поднять себе настроение. И в одном из бутиков Милана купила сразу несколько вещей от Dolce&Gabbana: строгое черное пальто, туфли на семисантиметровом каблуке и сумку, которую храню до сих пор. На следующий день все это надела, распустила волосы, расчесала их на прямой пробор и без предупреждения снова пришла в шоурум бренда. Меня там даже не узнали, никто не понял, что накануне я уже посещала их. И моя встреча состоялась — меня проводили к Доменико и Стефано. В результате мы подружились на долгие годы...
Нашей судьбой распоряжается Бог. Как часто мы строим планы, на что-то надеемся, к чему-то готовимся, а наша жизнь неожиданно меняется в один момент, в секунду... Я верю в то, что каждому человеку предначертана своя судьба, но все-таки мы сами совершаем поступки, принимаем какие-то важные решения. Как, например, принятое моими родителями в далеком 1976 году. Их решение покинуть СССР полностью поменяло мою судьбу».
