Дочь Евгения Матвеева: «Цветы от поклонниц папы лежали в подъезде на каждой ступеньке»

«В прихожей перед мамой стоит незнакомая женщина с какими-то баулами. «Кто вы? Вам кого?» — спрашивает мама. Та отвечает: «Мне Евгения Семеновича». — «А Евгения Семеновича нет, он уехал в киноэкспедицию и вернется не скоро». А тетка и отвечает: «Ничего, я не тороплюсь, я его дождусь. Я же приехала к вам жить», — рассказывает дочь актера и режиссера Евгения Матвеева Светлана Матвеева.

В1997 году папа с мамой отмечали золотую свадьбу — пятидесятилетие супружеской жизни. И тогда папа нам, своим взрослым детям и старшим внукам, сказал: «Я вам расскажу одну историю, чтобы вы знали, какой Человек ваша мать и бабушка!» Оказывается, когда папа пришел в Малый театр, он сильно влюбился в актрису Ольгу Хорькову. Мучился, метался, не знал, что делать: остаться с женой или уходить… Мама, видевшая его терзания, сказала: «Знаешь, Женя, я чувствую, что ты влюбился, так не мучай ни меня, ни себя, уходи». И всю ночь стирала, гладила мужу вещи и собирала чемодан, чтобы он «укомплектованным» отправился к другой женщине. Папа взял этот чемоданчик и ушел. Но к Хорьковой не пошел, а неделю они с другом по-черному пили... Протрезвев, папа ясно осознал, что не может без семьи, и вернулся. Мама открыла дверь, не произнесла ни слова упрека, лишь спросила: «Ты есть хочешь?» Усадила за стол, накормила. И все — инцидент был исчерпан, никогда в жизни мама отцу об этой истории не напомнила. Родители прожили 56 лет в мире и согласии, папа даже голоса на маму ни разу не повысил!

Родители познакомились и поженились в Тюмени, где папа проходил службу, а потом работал в Тюменском драматическом театре. Мама была певицей. В Тюмени Евгений Матвеев с успехом играл главные роли, но его пригласили в знаменитый на весь Советский Союз новосибирский театр «Красный факел». И родители пере­ехали в Новосибирск, когда мне не было и года. В Новосибирске мама работала в местной филармонии певицей и пользовалась успехом у публики. У нас сохранились афиши концертов, где мамина фамилия идет первой строчкой. Было время, когда в Новосибирске про папу говорили: «Вон идет муж Лидии Матвеевой». Но вскоре и папин талант покорил публику. Когда «Красный факел» приехал на гас­троли в Ленинград, Евгений Матвеев имел большой успех. Его пригласили несколько театров, в том числе ленинградский БДТ, московские МХАТ и Малый театр. Папа принял приглашение Малого театра и в 1951 году был зачислен в труппу. А мама устроилась в хор Большого театра, где проработала до 1978 года. Можно точно сказать: мама пожертвовала карьерой ради папы. В Москве папины творческие дела пошли в гору. Мама безропотно отступила в тень: «Женя, я в любом случае буду заниматься семьей, так что карьеру делай ты». И благодаря такому надежному тылу папа достиг огромных успехов!

В Москве нас сначала поселили в хорошей гостинице. Потом папе дали комнату в двухкомнатной квартире новостройки на улице Левитана, и нашими соседями стали артист Малого театра Юрий Аверин, его жена актриса Валентина Архангельская и ее дочь от первого брака с Александром Галичем Алена — мы подружились.

С нами жила бабушка — мать папы, которую он забрал с Украины сразу после войны. Бабушка пережила оккупацию, видела злодейства и немцев, и бандеровцев. Мое послевоенное детство прошло под слово «война». Интересно, что дома про войну никто не разговаривал, но во дворе мы, дети, играли только в войнушку и каждый день до драки спорили, чья команда будет играть за «наших», потому что за команду «фрицев» никто категорически не хотел. В «Википедии» про папину мать — Надежду Федоровну — написано, что она была неграмотной крестьянкой… Это не так. «Неграмотная крестьянка» читала книги на французском языке, прекрасно вышивала, изысканно готовила и с детства учила меня правильно сервировать стол. У нас даже к завтраку всегда была белая скатерть и красивая фамильная посуда. Конечно, и бабушкино, и дедушкино происхождение тщательно скрывалось — они оба из «бывших». Что не помешало дедушке стать красноармейцем. Отец бабушки — церковный староста — был категорически против ее брака с коммунистом и дочь, вышедшую замуж без родительского благословения, не простил. И когда моя бабушка рассталась с дедом по причине его измен, ей с маленьким сыном Женей на руках пришлось очень нелегко. Жили они бедно, папа с детства не чурался никакой работы: умел работать в поле, управлять лошадью. А еще очень тянулся к творчеству, играл на балалайке, сочинял частушки и грезил актерской профессией.

В 1938 году, окончив «восьмилетку», отец самостоятельно поступил в труппу Херсонского городского театра. А через год Матвеева на сцене увидел легендарный артист Николай Черкасов, который приехал с гастролями. Он посоветовал талантливому парню ехать в Киев — поступать в киношколу Александра Довженко. Папа так и сделал, и стал одним из любимых учеников Довженко. Но в 1940 году на курсах неожиданно для всех ввели плату за обучение, которая юному отцу была не по силам. Жене Матвееву это показалось концом — крушением мечты об актерстве. И он пошел на берег Днепра с мыслями о самоубийстве. Тогда его спас чудесный случай. На краю крутого высокого берега он заметил девочку в бедной одежде, а может быть, она сама к нему подошла с просьбой о милостыне. Он понял, что не одному ему тяжело в этой жизни, привел девочку в свою комнату, накормил, помог чем мог, проводил домой. А утром узнал, что Довженко оплатил учебу нескольким лучшим ученикам из своих средств и он сам среди счастливчиков.

Матвееву пригрозили трибуналом

С началом войны Евгений Матвеев пошел в военкомат записываться на фронт. И его направили в Тюменское военно-пехотное училище, по окончании которого оставили преподавать. В училище присылали добровольцев, среди которых были и люди в возрасте, и студенты, и колхозники, и рабочие, и интеллигенция, а папа в числе других преподавателей обучал их военному делу. Кстати, одним из курсантов папы был композитор Александр Зацепин.

Однажды в училище случилась такая история. На фронт отправили очередную партию курсантов, а взамен прислали добровольцев, с которыми отец даже познакомиться еще не успел. Тут вдруг нагрянула комиссия с проверкой. Потребовали, чтобы Матвеев продемонстрировал, чему научил новобранцев. Начальник училища стал объяснять, что эти добровольцы только поступили — еще ничему не обу­чены. Но никто в ситуацию вникать не стал, и папе пригрозили трибуналом. Матвеев тогда первый раз в жизни выпил водки. Пришел в офицерскую столовую, где все уже знали о произошедшем инциденте, и там ему налили стакан. Папа его выпил и пошел к себе. Думал: «Трибунал так трибунал, значит, отправят в штраф­бат. А это даже хорошо — повоюю». Дело в том, что с начала войны папа написал много рапортов с просьбой отправить его на фронт. Но получал отказ — его не отпускали из училища как хорошего специалиста и победителя самодеятельных смотров. И однажды начальник училища показал отцу стопку своих рапортов с той же просьбой и сказал: «Женя, если мы уйдем на фронт, то все они (новобранцы) в первом же бою погибнут. Ты хочешь этого?» Этот же начальник и спас Матвеева от трибунала, достучался до какого-то генерала и все объяснил. Недавно, после смерти мамы в ее личных вещах я нашла отцовскую медаль «За боевые заслуги», которой он никогда не хвастался, мы — дети — о ней даже не знали. И мамину медаль «За трудовую доблесть» — она ее получила за работу на оборонном заводе во время войны.

Переехав в Москву, папа практически сразу начал сниматься — но сперва это были небольшие роли. Потом значительные работы в картинах «Искатели», «Дом, в котором я живу», «Жеребенок». А всенародную любовь ему принесли фильмы «Поднятая целина» и «Воскресение», которые снимались практически одновременно. Главным претендентом на роль Макара Нагульнова в «Поднятую целину» был Сергей Лукьянов, известный по роли Гордея Ворона в «Кубанских казаках». А Матвеева пригласили попробоваться на другую главную роль — председателя колхоза Семена Давыдова. Но оказалось, что папа всю жизнь, с тех пор как прочитал этот роман Михаила Шолохова, мечтал сыграть именно Нагульнова — он был близок ему по темпераменту. И всю ночь, пока ехал на пробы в Ленинград, Матвеев примерял образ Нагульнова на себя — придумывал, какие у него должны быть брови, прическа, продумал все детали. А уже на киностудии уговорил режиссера Александра Иванова сделать пробу и на эту роль. И его утвердили на Макара Нагульнова! Для папы это был очень тяжелый, хотя и счастливый, период. Одновременно в Москве он снимался у Швейцера в «Воскресении», в Ленинграде — в «Поднятой целине», а в Малом театре выходил в спектаклях. Театр очень неохотно отпускал артиста Матвеева на съемки, поэтому за папу шли нешуточные бои между театром и двумя киностудиями.

После выхода на экраны этих фильмов у папы появилось море поклонниц. Популярность была бешеная! У нас под дверью до недавнего времени кто-то постоянно оставлял букеты роз. А в годы наивысшего успеха вся лестница была заполнена букетами от поклонниц — цветы с записочками лежали на каждой ступеньке. Особо экзальтированные девицы не давали проходу папе и на улице. Из Малого театра после спектаклей Матвеева выводили через черный ход в чужой одежде, чтобы только его не узнали. Но если его замечали — вся толпа поклонниц бросалась на машину, не давая ей проехать. Какие-то девушки круглосуточно названивали по телефону, постоянно трезвонили и в дверь. Бабушку это ужасно бесило, потому что звонки будили меня. Она выскакивала на лестничную площадку и разбиралась с поклонницами. Она была женщиной довольно суровой, к папиной славе относилась спокойно. Однажды, мы еще на Соколе жили, бабушка послала отца за картошкой. Моя мама сказала свекрови: «Мама, не надо Жене идти в магазин, все-таки он уже известный артист, его узнают. Я сама схожу». — «Кто это известный артист?! — возмутилась бабушка. — Это он для кого-то известный артист, а мне он — сын!»

Письма от зрителей приходили мешками. Самый большой успех Матвеева как режиссера был после фильмов «Любовь земная» и «Судьба». Если случался юбилей, присвоение звания или премии — телеграммы летели без остановки. Папе было неловко перед почтальонами, которые через каждые пять минут шли к нам один за другим. Поэтому он говорил: «Да не бегайте вы так часто — соберите все поздравления и в конце дня сразу все приносите!»

Одна настырная поклонница была со странностями: она писала письма, подписывалась то Лидой Матвеевой, то Лидой Бондарчук. А в один прекрасный день раздался звонок в дверь. У нас гостил мамин отец, а папа был в командировке на съемках. Дед открывает дверь, перед ним стоит незнакомая женщина с баулами. Из кухни вышла мама, спрашивает: «Кто вы? Вам кого?» Та отвечает: «А мне Евгения Семеновича». Мама говорит: «А Евгения Семеновича нет — он ­уехал в киноэкспедицию, вернется не скоро». — «Ничего, я не тороплюсь, я его дождусь. Я же приехала к вам жить». Мама в дебаты с папиными поклонницами не вступала, поэтому с «мадам» пришлось разбираться деду — он ее выдворил. Я потом эту женщину наблюдала у нас в подъезде, она сидела с котомками на подоконнике, и мне ее по-человечески было очень жалко…

Мне с детства все говорили, что я очень похожа на папу. У нас была фотография, где мы с ним стоим в Киеве на набережной Днепра и смотрим в одну сторону, практически одинаковыми профилями к камере. В Киеве папа снимался в картине «Ярость». А я жила в его номере и, пока папа снимался, гуляла по городу. Мама в это время была на гастролях с Большим театром в Италии. А маленький братишка остался в Москве под присмотром маминого брата: бабушки уже не было. Андрей младше меня на 10 лет. Папа мечтал о сыне, очень просил маму подарить ему наследника. И когда Андрей появился, папа не мог нарадоваться. Мы с отцом тоже были друзьями. Но если долгожданному Андрюше позволялось почти все, со мной папа бывал требователен…

Папа обзвонил все вузы: «Гоните мою дочь поганой метлой!»

На съемочную площадку он взял меня лишь единожды. Я в то время бредила театром и кино, и, чтобы показать мне «ужасы» актерской профессии, папа «поволок» меня на съемки в песчаные карьеры под Киевом. Солнце печет, жара неимоверная — я там чуть не испеклась... Вернулись со съемок в гостиницу, папа спрашивает: «Ну что, не передумала становиться актрисой?» А я вредная девушка была, говорю: «Нет. Мне все понравилось!» Но папа очень не хотел, чтобы я шла по его стопам. С детства я серьезно занималась фигурным катанием, но у меня часто случались ангины. В очередной раз я лежала дома с высоченной температурой, когда позвонили с «Мосфильма» и пригласили попробоваться в фильм «Человек, который сомневается» в паре с Олегом Далем. По сценарию была нужна десятиклассница, что совпадало с моим возрастом. Такое я пропустить не могла и зимой поперлась на киностудию с температурой под 40, никому ничего не сказав. А пробу снимали на улице. Причем по сценарию мы с Далем — в летней одежде, а на улице мороз! Как я приехала домой, не помню. Даже грим не смыла, замертво упала на кровать. В фильме вторым режиссером была женщина, которая работала с отцом на картине «Воскресение». И надо же было такому случиться, что в тот же день, случайно встретив его на «Мосфильме», она сообщила: «Женя, а у нас сегодня пробовалась твоя Светочка, да так успешно!» Папа, знавший, что я в эти дни даже в школу не хожу из-за болезни, бросился домой, разъяренный влетел в мою комнату со словами: «А ну, кинозвезда, вставай!» Мама испуганно засуетилась: «Женя, оставь ее в покое, не трогай, ты же видишь, она в полуобморочном состоянии». А он: «Да я ее сейчас вообще прибью!» Он, конечно, меня никогда не бил и даже не кричал, но папа мог и тихо сказать так, что запомнишь на всю жизнь…

Вместо съемок я месяц пролежала в больнице с ангиной, потом мне вырезали гланды, и еще полгода я лежала с тяжелейшей ревматической атакой. Выписали из больницы с пороком сердца и вердиктом: про фигурное катание забыть. Не представляю, что испытал папа, когда об этом узнал, — ведь он вообще от любого медицинского термина готов был в обморок упасть.

После школы я готовилась поступать в театральные вузы. Например, во ВГИК меня обещал принять очень уважающий отца Борис Бабочкин — его коллега по Малому театру. Подготовила я программу, и папа решил сам меня прослушать дома. Я прочитала. Мне он ничего не сказал, но я подслушала разговор родителей. Мама спросила: «Женя, ты считаешь, что у Светы способностей нет?» — «Она очень талантливая. Но неужели, Лида, ты хочешь, чтобы она умерла? С ее сердцем дочь не выдержит сумасшедшей нагрузки! Все! Этот вопрос я больше не обсуждаю!» Я, как полагается, закатила истерику, а потом втихаря подала документы в несколько театральных вузов. В Щепкинском училище курс набирал Михаил Иванович Царев из Малого театра, и он, конечно, рассказал обо мне папе. Тогда отец обзвонил все вузы и сказал: «Когда придет моя дочь, гоните ее поганой метлой!» Своего он добился: в итоге я поступила на филологический факультет МГУ и своим образованием довольна.

Тяжелая травма изменила жизнь Матвеева

Летом 1962 года мы всей семьей поплыли на теплоходе по Днепру из Киева в Херсон. По пути навещали родных: в Черкассах жили мамины родственники, в Херсоне — папины. После Херсона решили поехать отдохнуть в черноморский город Скадовск, где начальником порта был папин одноклассник. Пока мы отдыхали на море, папе пришла телеграмма, что его просят в Николаеве принять участие в сборных концертах мастеров кино и эстрады. Концерты проходили на стадионе, и для папы придумали эффектный номер: Матвеев в костюме Нагульнова выезжал к зрителям, стоя на тачанке, делал почетный круг вдоль трибун, после чего читал монолог из «Поднятой целины». Первые несколько концертов прошли благополучно, а на последнем в повозку запрягли других лошадей — милицейских, скаковых, не привыкших ходить в упряжке. Папа понимал, что выезжать на таких лошадях опасно, но устроители его заверили, что лошади дисциплинированные, им наденут шоры на глаза, и беспокоиться не о чем. На том концерте на трибунах было много моряков-черноморцев в белых летних форменных рубашках. И когда папа выехал на поле стадиона, все моряки вскочили, стали аплодировать и кричать «ура». Лошади испугались этой огромной белой колышущейся массы и понесли. Тачанка перевернулась, и папу на скорости выбросило из нее. Сначала папа лежал в больнице в Николаеве. Но травмы были очень серьезными, и его решили перевезти в Москву. В Институте травматологии и ортопедии Матвееву сделали операцию на коленном суставе, и папа пошел на поправку. После выписки он даже снялся в фильме «Родная кровь». Там его герой Федотов прихрамывает, но не потому, что так задуман образ, а потому, что артист Матвеев хромал после операции. Казалось, худшее позади. Но неожиданно начались страшные проблемы с позвоночником, папа не мог ни ходить, ни стоять, ни сидеть — боли были дикие. Его опять госпитализировали. Для полного выздоровления понадобилось несколько лет — долгое время отец вообще не вставал с постели, потом ходил в жестком корсете. Ему присвоили группу инвалидности, и о возвращении к актерской работе не могло быть и речи. В больнице я регулярно встречала старших товарищей папы по Малому театру: Игоря Ильинского и Елену Гоголеву. Они хотели, чтобы Матвеев в качестве директора возглавил Малый театр вместо ушедшего Михаила Царева. Но папа принял противоположное решение — уволился из театра, потому что не понимал, сможет ли вернуться к работе. В этот период работала одна мама — ее зарплата нас выручала. Несколько лет папиной болезни тяжело ей дались: Андрей только начинал ходить в школу, я была выпускницей и тоже заболела… И мама со всеми нами справлялась.

Но нет худа без добра — болезнь привела Евгения Матвеева к режиссуре. Он рассказывал: «Лежу я на спине, смотрю на белый больничный потолок, а он у меня как кино­экран…» Во время болезни он прочитал роман Анатолия Калинина «Цыган» и решил снимать по нему фильм. Это было задолго до знаменитой экранизации романа с Кларой Лучко и Михаем Волонтиром. Возможность дебютировать в качестве режиссера кино папе предоставили в Киеве на Киностудии имени Довженко. Матвеев долго не мог найти подходящего артиста на главную роль — Будулая. «Женя, ну чего ты мучаешься, играй сам», — стали советовать коллеги. «Как же я буду играть в этом корсете?» — отнекивался папа. Но сроки поджимали, уже надо было приступать к съемкам, и режиссер Матвеев взял ответственность за главную роль на себя. А в картине была сцена с танцем… И вот тут папа пошел на настоящую жертву ради искусства, на подвиг. Конечно, танцевать он полноценно не мог, но и дублера снимать не хотел — нужны были крупные планы. На съемочную площадку вызвали врачей, которые делали ему блокирующие уколы в область позвоночника. Отец танцевал дубль, терял сознание от боли, после чего ему опять делали блокаду — и так до тридцати раз. Но станцевал он сам, правда, в основном руками и головой на крупных планах. А потом подмонтировали крупные планы пляшущих ног профессионального танцора.

После «Цыгана» он взялся за «Почтовый роман» — историю любви по переписке между революционером Петром Шмидтом (знаменитым лейтенантом Шмидтом) и Зинаидой Ризберг. На этот раз Матвееву были готовы предоставить площадки и «Мосфильм», и «Ленфильм», но режиссер посчитал своим долгом снять фильм на Киностудии Довженко — там, где ему рискнули доверить дебют. С этой картиной папа ездил в Японию, где она демонстрировалась в рамках международной выставки от советского стенда — фильм произвел большое впечатление на иностранных зрителей. Интересно, что в то время мы жили в районе Арбата на улица Мясковского (теперь это Большой Афанасьевский переулок), а в Староконюшенном переулке, через двор от нас, жила Зинаида Ризберг, пережившая любимого на 55 лет. Но, к сожалению, с папой они познакомиться не успели, она умерла в 1961 году.

Потом мы переехали на Люсинов­скую улицу в просторную трехкомнатную квартиру. Квартира отличная, но одна проблема: во дворе с папиной машины все время снимали колпаки. Это был жуткий дефицит, и приходя в автомастерскую в поисках новых колпаков, Матвеев, как правило, свои же и покупал. Ему это надоело, и однажды он под колпак положил «трешку» и записку: «Ребята, возьмите деньги, но колпак поставьте на место». И сработало! А потом с партийно-правительственной делегацией папа был в США, и один большой начальник спросил его: «Евгений Семенович, почему все к нам пристают с просьбами, а вы никогда ничего не просите?» — «Так мне ничего и не надо», — ответил папа. «Не может такого быть! Говорите свои пожелания». — «Ну, раз так, то дайте гараж». Но вместо гаража Матвееву дали новую четырехкомнатную квартиру в доме с подземным гаражом — недалеко от «Мосфильма», в природоохранной зоне реки Сетунь.

Папа продолжал снимать как режиссер. На съемках картин «Любовь земная» и «Судьба» я у него не была, сидела с маленьким сыном. Зато приехала на его следующую картину «Особо важное задание». Я тогда работала в Союзе кинематографистов, и нужно было сделать материал о съемках фильма, со мной поехал оператор. Приезжаю я в Воронеж. Перед гостиницей, где поселили съемочную группу, сидит Николай Афанасьевич Крючков, с которым мы давно были знакомы. Говорит хитро: «Светка, тебя сюрприз ждет». Прихожу в номер — полная ванна карпов, линьков и другой рыбы. А Крючков был заядлым рыбаком. Устала я после поезда жутко, в душ хочется, а ванна занята. Стала вылавливать карпов, а они скользкие, вырываются, начали скакать по всему номеру. Кое-как, проклиная все на свете, справилась. Николай Афанасьевич меня научил, как готовить карпа по-монастырски. Очистить рыбу от чешуи, распотрошить, обжарить, сделать соус из сметаны, чеснока и укропа, залить им рыбу, сверху посыпать тертым сыром и томить под крышкой. Получается нечто! Собрала я по всей гостинице сковородки и полночи с карпами возилась, а потом пошла разносить готовую рыбу членам съемочной группы по номерам.

Было за полночь, когда я пришла в папин номер, а он вместе с оператором, художником, вторым режиссером и ассистентами еще работал над завтрашними сценами. Этот фильм Матвеев снимал на «Кодак» — пленка дорогая, ее надо было экономить. Поэтому все сцены папа тщательно репетировал, а снимал в два-три дубля. У него всегда получалась экономия пленки и опережение сроков сдачи материала, за что вся съемочная группа получала премию. Поэтому работать с Евгением Матвеевым хотели все! Оставив папе рыбу, я направилась к Николаю Афа­насьевичу Крючкову. Но он неожиданно заявил: «Девочка, я эту гадость не ем!» Пока я была в экспедиции, Николай Афанасьевич рыбку ловил, отдавал мне, и мы кормили всю гостиницу…

Завистники писали, что все награды у Матвеева из-за Брежнева

Папу любили все: и простые люди, и в высоких кабинетах. У него были невероятные сила духа и созидательная энергия. На «Мосфильме» говорили, что если Матвеев прошел по коридору, а ты через какое-то время идешь следом, то сразу чувствуешь — здесь проходил Евгений Семенович. Когда он появлялся в Союзе кинематографистов, начиналось перешептывание: «Матвеев пришел, Матвеев!» Он был большой, широкоплечий, оба­ятельный — мгновенно заполнял собой пространство. Даже на правительственных приемах, как только мы входили, вокруг папы собиралась толпа. А ведь там были далеко не простые люди, но всем хотелось с ним поговорить. Евгений Матвеев был очень образованным человеком и прекрасно разбирался в искусстве, жизни, политике. С приемов домой отец возвращался голодным, потому что за разговорами поесть не успевал. Иной раз едем домой с банкета, а он меня спрашивает: «Как думаешь, мама что-нибудь приготовила на ужин?» Она сопровождать отца на эти приемы не могла из-за работы или домашних хлопот, а меня папа везде с собой брал. И когда представлял: «Моя дочь Светлана», ему часто с ухмылкой отвечали: «Женя, да брось ты… Дочь…» Поэтому я эти мероприятия ненавидела. Как-то раз мама была с театром на гастролях, а мы с папой остались вдвоем. В один из дней мы встретились возле Малого театра и пошли обедать в «Метрополь». На следующий день прихожу в школу, а мне говорят: «Знаешь, Светка, а твоего отца вчера в ресторане с какой-то девицей видели…»

7 Ноября, 1 Мая и в другие государственные праздники мы с папой сидели на Красной площади на трибунах, смотрели демонстрации, а потом по специальному приглашению шли на обед в Кремль. На таких приемах всегда присутствовало и высокое партийное руководство, не раз я видела и Леонида Ильича Брежнева. Кстати, Евгений Матвеев играл Брежнева — в фильме «Солдаты свободы». А узнал он о том, что его ждет такая роль, в очереди в мосфильмовском буфете. К нему подошел режиссер Юрий Озе­ров: «Женя, поздравляю!» Отец удивился: «С чем вы меня поздравляете?» — «Будешь Брежнева у меня играть!» Потом Матвеева пригласили в Гос­кино для разговора. «Да не могу я сейчас сниматься, — стал отказываться папа, — у меня одна картина не доделана, другая в плане». — «Евгений Семенович, этот вопрос уже решен, — был ответ начальства, — ваша кандидатура утверждена в Политбюро! Или снимаетесь, или партбилет на стол». Отец говорит: «Застращали — партбилет, партбилет… Хорошо, я согласен. А как мне Леонида Ильича играть? В жизни он гэкает, мне тоже гэкать или нет?» — «Вы артист, вы и решайте». — «Я понял. Значит, если наверху понравится — вы в шоколаде, если не понравится — я в дерьме…» Всю ночь он ломал голову, как пре­одолеть этот дефект Брежнева, и нашел выход! Все слова в сценарии с буквой «г» заменил на синонимы. И Леонид Ильич остался доволен. На закрытом просмотре в Кремле жена генсека Виктория Петровна сказала: «Леня, смотри, а в этом кадре ты!» — «Нет, — ответил Леонид Ильич, — это не я, а артист Матвеев!» После этой роли завистники стали писать, что у Матвеева премии, награды, ордена, звания, потому что он сыграл Брежнева. Папа это читал с грустной усмешкой и говорил: «Какое счастье, что я все это получил еще до роли Брежнева». Даже звание народного артиста СССР ему присвоили за два года до выхода этого фильма!

Папа работал как зверь, он никогда не был в простое: заканчивались съемки одной картины, начинались ее монтаж и озвучание, а Матвеев уже параллельно писал режиссерский сценарий нового фильма. Он еще и общественной работой занимался. Был депутатом Верховного Совета, каждый свободный день летал в Свердловскую область, от которой избирался. Был в Комитете по Ленинским и Государственным премиям, в Комитете по защите мира, с которым объехал множество стран. Преподавал во ВГИКе, вел свою мастерскую. Сперва у него был азербайджанский курс, а следующий набор — русский. Наташа Вавилова, Володя Шевельков, Андрюша Гусев — выпускники мастерской Евгения Матвеева. В последний раз папа набрал курс в 1986 году — в тот год, когда состоялся роковой Пятый съезд кинематографистов СССР. Папа на протяжении десяти лет был секретарем правления Союза кинематографистов, а на этом съезде его вместе с другими секретарями, такими как Сергей Бондарчук, Станислав Ростоцкий, Лев Кулиджанов, не переизбрали, подвергнув при этом самой резкой критике их деятельность и творчество. Договорились даже до того, что их «надо расстрелять»! Вот так по Евгению Матвееву ударила перестройка. У папы была особенность: вернувшись домой в плохом настроении, он молча проходил в кабинет и закрывал дверь. Значит, подходить с расспросами не надо. Если же дверь открыта — можно войти и поговорить. После того съезда в доме стало тихо на несколько дней. Отец практически не выходил из кабинета, но я видела по маме: случилось что-то серьезное, потому что она тоже была в жутком состоянии. Мама мне потом рассказала — отец был на грани самоубийства. Он сказал единственную фразу: «Получается, что я прожил свою жизнь зря?» После этого злополучного съезда папа покинул все свои общественные должности и ушел из ВГИКа.

В начале 90-х Матвееву предложили сценарий Валентина Черныха «Голый человек на голой земле». Папе идея фильма понравилась, но смутило название, и он предложил свое — «Любить по-русски». Отец стал искать деньги на это кино — времена были уже совсем другие, государство фильмы не финансировало… Что-то Матвееву выделила мэрия, что-то — руководители предприятий, почетным рабочим или колхозником которых он был еще при советской власти, так и насобирал по всей стране. Но все равно не хватало, была жуткая инфляция: сегодня есть деньги, а завтра их уже нет. От многих сложных сцен в фильме пришлось отказаться… Несмотря на это, успех у зрителей был огромным! Люди стали требовать продолжения. А Матвеев честно признавался в интервью, что денег на продолжение нет. И на «Мосфильм» стали приходить конверты с купюрами от людей. Главный бухгалтер была в панике: «Евгений Семенович, вы что делаете? Как мне за эти деньги отчитываться?» И тогда придумали: выпустили календарики, которые люди покупали, делая таким образом свой взнос на продолжение съемок. А календарик можно было использовать как билет в кинотеатр, когда выйдет картина. Вот так фильм «Любить по-русски-2» сняли на народные деньги. Правда, еще и Александр Лукашенко финансово помог.

А третий, последний фильм в этой серии назывался «Губернатор». На машинах, которые обслуживали съемочную группу, было написано «Любить по-русски 3. ГУБЕРНАТОР. Евгений Матвеев». И в народе пошел слух, что отец идет в политику! Зная, какой народной любовью пользуется Матвеев, ему стали предлагать вступить в ту или иную партию или даже возглавить. Но папа в шутку в интервью сказал: «У меня своя партия — называется ЖПСС. Жить По Собственной Совести». И у нас дома стал разрываться телефон — звонили со всей страны и спрашивали, как вступить в партию Евгения Матвеева. А я не знала, что мне отвечать, папа-то был на съемках… Этот фильм стал последней режиссерской работой в жизни Евгения Матвеева, через четыре года его не стало. Папа сгорел буквально за полгода. Неожиданно начал терять вес, но ему это нравилось — папе шла худоба. Матвеев строил планы, были интересные актерские предложения и сценарии, которые он хотел снимать. Но в больнице мне озвучили страшный диагноз и приговор — у папы рак легких, осталось жить полгода. Он об этом не узнал, мы ему не сказали. Как ни странно при таком диагнозе, ушел папа легко. Думаю, что он был счастлив в последние годы жизни, потому что те любовь, уважение и доверие, которые к нему проявляли люди, были главным подтверждением и признанием того, что Евгений Семенович Матвеев прожил свою жизнь не зря!