Слова горничной в аккуратном белом переднике прозвучали как пощечина: «Простите, мой господин, но госпожа никого не принимает». — «Но я отец фрау Вагнер», — произнес высокий седой старик. «Разумеется, ваша милость, я доложила. Но фрау сказала НИКОГО». И тяжелая дубовая дверь закрылась.
Словно оглушенный, он еще несколько секунд постоял на верхней ступеньке крыльца. Потом понуро спустился на посыпанную гравием дорожку и побрел прочь. Ему казалось, что бронзовый бюст баварского короля Людвига II, установленный перед входом, посмотрел вслед с насмешкой... Еще бы! Обожаемый всей музыкальной Европой пианист и композитор уходит от непоколебимой фрау Вагнер побитой собакой.
Оглянувшись, Ференц бросил на красавца-короля злой взгляд. Легко ему, бездетному, смеяться... Да он и представить себе не может, что творится сейчас в душе Листа! Неужели Козима никогда его не простит и не позволит разделить с ней общее жгучее горе? Ведь Вагнер, умерший чуть больше года назад и похороненный здесь, в Байройте, в саду виллы «Ванфрид», с крыльца которой Лист только что сошел, был не только ее мужем, но и его другом! Настоящим, с которым можно тысячу раз поссориться, но невозможно расстаться. И Рихард был таким другом задолго до того, как стал мужем Козимы...
Лист сам их познакомил. Это случилось в октябре 1853 года в Париже, куда они с Вагнером явились после музыкального фестиваля в Карлсруэ, в котором оба принимали участие. Рихарду — сорок, Козиме — почти шестнадцать. И никакого особенного внимания избалованный женщинами Вагнер к дочери друга не проявил. Да и немудрено.
Как многие девочки, сильно похожие на красавцев-отцов, юная Козима Лист была отчаянно некрасива. Вместо отцовского орлиного профиля — несоразмерно длинный нос, напоминающий вороний клюв, вместо мускулистой гибкости отцовской фигуры и его раскованной грации — угловатая худоба застенчивого подростка, вместо поэтичной матовой бледности его кожи — серовато-пергаментный цвет прыщеватого личика. И только волосы, густые, каштаново-золотистые, такие же как у родителя, были великолепны.
Вагнер, кажется, даже похвалил их тогда. Но похвалил, как казалось Листу, единственно для того, чтобы хоть немного ободрить мучительно конфузившуюся девушку. Теперь эти роскошные волосы лежат в гробу Рихарда: перед похоронами мужа Козима попросила дочерей остричь ее и набить волосами подушку, которую сама положила под голову обожаемого супруга. Отца просила на похороны не приезжать. Щадя ее чувства, Лист подчинился. Надеялся, что со временем окаменевшее от горя сердце Козимы оттает...