Через год после путешествия к морю у нас родилась Катя. Ребенка не хотел никто, кроме меня. Ни моя, ни Колина мамы не были готовы становиться бабушками. Галина Николаевна считала, что мы еще слишком молоды, к тому же неизвестно, как дальше жизнь сложится. Колин папа занял позицию невмешательства, как и его сын. Мой отец сказал, что согласен качать ногой коляску с внучонком, пока будет учить роль. Но в целом настроение родственников было таким, что я отправилась в консультацию брать направление на аборт. Пожилая врач спросила:
— Замужем? Жить есть где? Какая у вас квартира?
— Одна трехкомнатная, другая четырехкомнатная... Понимаете, мы студенты театрального, нам учиться надо, — пыталась оправдываться я.
— Бабушки-дедушки есть?
— Есть...
— Тогда я вас не понимаю. И направление на аборт не дам.
Конечно, можно было настоять, пойти к другому врачу, но я вышла на улицу с убеждением — буду рожать. Пришла домой и сказала Коле:
— У нас все-таки будет ребенок.
— Ну и хорошо, — ответил он без особого энтузиазма, но и без сожаления.
Роды были тяжелыми, я чуть не умерла. Врачи сделали кесарево и занесли какую-то заразу. Лежала с температурой сорок, шов не заживал. Коля переживал, писал нежные письма в роддом. Стоял под окнами. Но все плохое проходит и забывается. Когда нас с Катюшей выписали, Колька схватил кулек с младенцем и скрылся из виду. Прибежал, обогнав всех, домой, развернул дочку, а когда мы вошли, констатировал: «Моя девочка».
Бабушки не зря опасались. Внучка оказалась у них на руках, а мы с Колей пропадали в институте, в театре. Правда, Коля неожиданно для всех стал рваться полоскать Катины пеленки. Оказалось, он решил учиться игре на саксофоне. Закрывшись в ванной, включал воду, затыкал раструб полотенцем и дудел.
Повзрослев, Катерина всегда могла выбрать, к какой бабушке отправиться — благо они жили в нескольких кварталах друг от друга. Со свекровью Галиной Николаевной мы ладили. Она женщина властная, но радушная и гостеприимная. У нас вечно собирались молодежные компании, ребята оставались ночевать, никому отказа не было. Если и возникали претензии, то несерьезные: почему мусорное ведро не вынесли? К тому же Коля всегда вставал на мою защиту.
У него были прекрасные отношения с моими родными, в том числе и с Сашей Хочинским. А как иначе, мы же все жили одним актерским миром.
На четвертом курсе по обмену поехали в Венгрию. Все покупали шмотки, а Коля — альбомы The Beatles. «Ай да Лебедева! — восклицал в эйфории. — Вместо того чтобы тратить деньги на тряпки, разрешила мне купить столько пластинок!»
В Будапеште нас с Колей приглашали на разные вечера, мы неплохо исполняли дуэтом песни из репертуара Никитиных, Окуджавы. После одного из выступлений я упала в обморок, потому что мы почти не ели — экономили. Пришла в себя в машине, рядом сидел Коля и толкал меня локтем: «Мать, да очнись же наконец, ты в иномарке едешь!»
Безусловно, иномарка имела мало общего с «запорожцем» Колиного папы Владимира Ивановича, на котором нам доводилось ездить. Конечно, хотелось иметь что-то поприличнее. Тогда батя встал в театре на очередь и получил «жигули», которые выкупил мой свекор. Ездить на машине стал Коля. Он познакомился с каким-то парнем, который обучил его приемам гоночной езды. Я снова ворчала и возмущалась, поскольку муж стал пропадать по ночам. Ну а когда еще можно свободно погонять по городу?
Коля освоил автомобиль, и мы с другим заядлым гонщиком Ваней Воропаевым, сыном балерины Аллы Осипенко, на двух машинах, утрамбованных до отказа однокурсниками, ездили пить кофе в мотель «Ольгино». Это было очень модное место на берегу Финского залива. А водители наши, чтобы показать, насколько они круты, на ходу передавали прикуренные сигареты из одной машины в другую. Иногда заезжали в интуристовскую гостиницу «Европейская», пили там шампанское, ели осетрину на гриле. Конечно, все это мы могли себе позволить, потому что жили на полном обеспечении у родителей и стипендией распоряжались по собственному усмотрению.
