В просторном помещении за длинным столом сидела приемная комиссия — человек двадцать. Я порядком струхнул, но не ретироваться же... Скрестил руки на груди и принялся в упор разглядывать экзаменаторов. А они тоже молча — меня. Вдруг кто-то из комиссии выдает протяжное: «М-да-а-а...» И так это «м-да» меня задело, что изнутри упрямство и злость поднялись.
Задают вопрос:
— Что читать будете?
— Да что хотите! — отвечаю с вызовом.
— В таком случае начнем со стихотворения.
К экзамену я выучил стих про партбилет революционного поэта Безыменского, который начинался так:
Весь мир грабастают рабочие ручищи,
Всю землю щупают, — в руках чего-то нет...
— Скажи мне, Партия, скажи мне, что ты ищешь? —
И голос скорбный мне ответил:
— Партбилет...
Поскольку я никогда не видел, как читают стихи, принялся «грабастать» руками воздух вокруг себя, потом, опустившись на колени, стал «щупать землю». Члены комиссии хохочут в голос, а я, прервав декламацию, с четверенек окидываю их суровым взглядом и спрашиваю:
— Чего ржете?!
Тут они вообще покатились...
Ну, думаю, сейчас выгонят. Ан нет, снова вопросы задают:
— Поете? Какой у вас голос?
— Конечно пою, — отвечаю. — А голос — тенорок.
— Ну, спойте что-нибудь.
А у меня как назло все песни из головы будто ветром выдуло. Мучился, вспоминал, наверное, минуту, а потом неожиданно для себя затянул старинный романс:
Пускай могила меня накажет
За то, что я его люблю,
А я могилы не страшуся:
Кого люблю я, с тем умру.
Двое экзаменаторов лежат грудью на столе и дергаются, будто у них припадок, другие гогочут, запрокинув головы. И только у сидящей в торце стола женщины по щеке катится слеза. «Ну, думаю, хоть одну до нутра пронял!» — и со второго куплета обращаюсь только к ней. А члены комиссии над коллегой подтрунивают: «Этот крик души вам, Ольга Ивановна, посвящается». Потом еще плясал и показывал этюд — изображал пловца, у которого не осталось сил, чтобы добраться до берега. Упал плашмя в грязь, насыпавшуюся с сапог, стал грести руками, а ртом жадно глотать воздух. В этот момент кто-то из экзаменаторов, совсем обессилевших от смеха, простонал:
— Достаточно, идите».
Домой он возвращался в полной уверенности, что провалился, и все-таки через пару дней снова поехал в Москву — посмотреть списки принятых. В вывешенной на доске бумажке значилось двадцать фамилий, свою дед нашел под номером восемнадцать. Не поверил глазам и попросил стоявшую рядом девушку:
— Прочитай восемнадцатого.
Та прочла:
— И.П. Рыжов.
Дед гордо вскинул голову:
— Это я!
Юная красавица смерила собеседника изумленным взглядом и обиженно произнесла:
— Такого ведьмедя приняли, а меня нет...
Деду очень повезло с педагогами — актерское мастерство на курсе вели Борис Владимирович Бибиков и Ольга Ивановна Пыжова — та самая, кому абитуриент Рыжов «посвятил» романс. Спустя время Ольга Ивановна призналась, что плакала на экзамене вовсе не от умиления: «Я едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, но унять лившиеся из глаз слезы не могла».
Еще дед часто вспоминал преподавателя русской словесности. Совершенно замечательный был дядька, вот только его имя и фамилию ни мама, ни я, к сожалению, не запомнили.
