«Рождение Венеры» как лавина обрушилось на меня всей своею красотою. В этот момент я поняла тех японцев в Лувре!.. Стояла и смотрела на Венеру как завороженная, пока толпа не оттеснила меня дальше.
Точно так же обрушилась на меня всеми потоками своего невероятного, так и хочется сказать — нечеловеческого, обаяния Любовь Полищук. Встретились мы на первой читке «Моей прекрасной няни». Лето. Середина августа. Любовь Григорьевна — в многослойном невесомом шифоновом платье, очень ярком и каком-то радостном. Она то поднимала глаза на меня, то снова опускала на листок с текстом. Изучала. А я… Стеснение очень хотелось прикрыть количеством громко сказанного текста. И я ворвалась в репетицию со всем говором, жестикуляцией и энергией южной женщины!
Взгляд Любы ясно говорил: «Сумасшедшая она, Заворотнюк эта. Ну, пусть покричит еще немножко, может, ей это помогает…» Я тогда не знала, что она за человек, но никакого напряжения или наивного намерения «переиграть» и в помине не было. О первом съемочном дне с Полищук меня многие считали своим долгом предупредить аж за неделю. Особенного пиетета я не чувствовала. А группа чувствовала, и вскоре я поняла почему. Люба влюбляла в себя всех вокруг. Это не гипноз, но нечто похожее. Танец тела. Вот представьте: очень высокая женщина выкидывает свои невероятно длинные ноги, разбивая юбку в солнечные брызги. Экзотичный китайский дракон! Женщина-праздник, причем в джинсах и футболке на этот праздник не попадешь. Нереальная! Жертвами ее шарма пали все — операторы, режиссер, продюсеры, хотя перед ними была не восемнадцатилетняя девочка с голыми ножками и томными глазками.
Я все сразу поняла. Состязаться с Полищук в женском обаянии или актерском мастерстве?.. Нет! Надо просто расслабиться… и сдать ей все равнины и долины махом. Любоваться ее неповторимым куражом. Люба, появляясь, заполняла собой не то что площадку, атмосферу! Только и слышно было, как шелестели технари: «Сейчас Любовь Григорьевна…» Я подумала: может быть, поэтому она совершенно не воспринимает комплименты... Ее и без того было много.
Актерскому мастерству Полищук учила без отрыва от производства и не церемонясь. Однажды, согласно сценарному повороту, у меня должна была развиться страшная аллергия. И что-то художник по гриму в этом направлении придумал совершенно бесчеловечное, я воспротивилась: «Не хочу.
Не надо меня этим мазать! И такое я не надену!» «Я что-то не поняла, — бросила реплику Люба. — Ты боишься выглядеть некрасивой? Не хочешь всех повеселить? А ну-ка дайте грим мне!» Нос она мне терла так, что он и без грима смог бы насмерть развеселить видавшего виды дерматолога. «Мама! Боюсь, после ваших экзерсисов нормального носа у меня уже не будет!» — попыталась защититься я. «Вот и хорошо! — как Мефистофель, хохотала Полищук. — Ты комедийная актриса, это комедия, на кой черт тебе нормальный нос?»
Постепенно у нас возникла очень тонкая душевная связь. Я в шутку называла ее «мамо», когда она начала называть меня «доню». Обожала смотреть, как она гримируется своими длинными, как у Паганини, пальцами или складывается буквой «z» на моем крохотном малогабаритном диванчике.
Смеялись мы круглосуточно. Вот с чем может ассоциироваться слово «мустанг»? С шикарным автомобилем, неукротимым диким скакуном... Словом, с какой стороны ни посмотри — комплимент. Но Люба очень обижалась на прозвище, полученное ею в бытность артисткой мюзик-холла. А получилось так. На репетиции от нее потребовали некий эффектный танцевальный элемент типа фуэте. «У меня прыжки лучше получаются», — предложила Люба. И тут же продемонстрировала. Перелетая в «два шпагата» через сцену, молодая и энергичная актриса Полищук увлекла за собой некоторые декорации и смела пару-тройку других артистов. «Я не нарочно, конечно, но как тайфун прошел!» — смеясь по своему обыкновению, рассказывала мне Любовь Григорьевна. Тогда-то ей и дали прозвище Мустанг. «Как меня это оскорбляло!
