А артисты ведь такой народ — доносят друг на друга. И хотя мать в разговоре не участвовала, сам факт ее присутствия привел к тому, что Ливанову доложили: мол, там была и Женя Ханаева. И он ей этого не простил. Перестал общаться и покровительствовать. И правильно: уж коли так складывалась ситуация, мать должна была молча встать и уйти. Она этого не сделала. Потому, пока не появился Ефремов, оказалась вне группировок. А это тяжело... И вот ей предлагают роль в «Шерлоке Холмсе». Если бы мать приняла предложение, то через общение на съемочной площадке с Василием Борисовичем могла бы как-нибудь сгладить тот давний инцидент, который мучил ее все годы. Но ей не понравился проект. В результате миссис Хадсон сыграла Рина Зеленая, а мама корила себя всю жизнь. Она считала, что Рина Васильевна, человек очень пожилой, обыгрывала в основном свою внешность и комичность ситуаций, а она, Ханаева, могла бы привнести в этот образ еще массу интересного.
Но что делать — поезд ушел. И возможности наладить отношения с Ливановыми тоже больше не представилось.
Вообще же мама была очень доброжелательная. За те два года, что мы общались, я не очень хорошо изучил ее окружение, но кое-кого из добрых маминых приятелей назвать могу: это актрисы Татьяна Забродина, Луиза Глушкова, Ирина Алферова, потрясающая Елизавета Ауэрбах, Владимир Меньшов, Борис Щербаков… Насколько мне известно, плохие отношения у нее сложились только с артистом Владимиром Кашпуром. И то из-за глупости. Мама во мхатовском буфете часто брала гречневую кашу. Любила ее. А Кашпур обожал с мамой общаться и к ней подсаживался. И тоже ел гречневую кашу.
Но — с сахарным песком. Подзывал официантку, та приносила сахар, и он им посыпал кашу. Мать видеть это не могла! Окончательно неприязнь сложилась, когда Кашпур заразил ее лихорадкой. Он, больной, попользовался чем-то в ее в гримерке — «Женечка, я возьму!..» — и мать через четыре дня тоже свалилась.
— От травмы шейного позвонка она лечилась?
— Конечно. Перепробовала все, включая экстрасенсов. Не помогало. Тогда мы обратились к профессору Эдуарду Израилевичу Канделю. Это знаменитый нейрохирург. Я сам возил к нему маму. Кандель сказал: «Поможет только операция. Но она опасная — неудачи случаются в сорока случаях из ста». Мать это не испугало. Она говорила: «Сколько разных операций я сделала, все прошли не просто успешно, а сверхуспешно.
Почему сейчас должно быть иначе?» В общем, мать приняла твердое решение оперироваться. С меня тоже взяли подписку, что даю согласие.
Помню этот летний день 1987 года. Я проводил маму на операцию и сидел там все четыре с половиной часа, что она длилась. Когда все закончилось, ее, естественно, сразу отвезли в реанимацию. А мне сказали: «Все нормально. Она без сознания. В себя придет через неделю, не раньше». Хирург верил в успех. Уговаривал меня пойти домой — мол, не волнуйся, тебе еще хватит времени с ней повозиться, когда будет восстановительный период, побереги силы. ...Пришла она в результате в себя или нет — никто не знает. Все считают, что да, а я считаю, что нет. Она никого не узнавала, и меня тоже. И никак не отреагировала, когда из МХАТа явилась целая делегация — сообщить о том, что ей дали звание народной артистки СССР.
А мама очень этого хотела, считала, что давно заслужила. Судила по реакции зрителей в театре: стоило ей выйти на сцену, как раздавались аплодисменты… Так что, думаю, она умерла, так и не узнав, что это ее желание исполнилось… Похороны организовывал я. Льва Иванова ни на кладбище, ни на поминках я не видел. Впрочем, народу было море, я мог его и не заметить…
— Вы как-то отметили мамин 90-летний юбилей?
— Разумеется. Правда, на кладбище съездил примерно месяца за полтора до этого — пока снег не лег. Привел в порядок ее могилу и могилу деда. И второго января, в мамин день рождения, выпил рюмочку — помянул. Как без этого?..