Я же в первый год ни о чем, кроме учебы, думать не могла.
Занималась сутками: до обеда сидела на лекциях, потом мчалась в класс хореографии, оттуда — на урок вокала или сценической речи, а вечером мы с ребятами репетировали очередной этюд. Бывало, я опаздывала на последнюю электричку в Железнодорожный и оставалась ночевать в училище. Вместе с двумя-тремя такими же «патриотками» укладывались спать на диванах из реквизита, чтобы утром вскочить от окрика: «Подъем! Опять из училища ночлежку устроили! Чтоб в последний раз!»
Несмотря на такой «экстремальный» режим и на то, что поесть удавалось от случая к случаю, я неумолимо набирала вес. Это началось после вступительных экзаменов, которые я вспоминаю как один большой стресс.
Документы подавала сразу в несколько вузов, в большинстве мне отказали. В ГИТИСе — прямо с порога: «Спасибо, но девочка вашей фактуры у нас уже есть». Во ВГИКе прошла два тура, а перед конкурсом — «извините, вы нам не подходите»... Плакала навзрыд. Не знаю, что было бы со мной, если бы от ворот поворот дали и в «Щуке» — здесь хотелось учиться больше всего...
Перед решающим испытанием ко мне подошла педагог-куратор: «Светочка, советую вам прийти на конкурс в чем-то нежном, воздушном. Чтобы были видны ручки, ножки. Обязательно — высокие каблучки. И выучите новую басню — та, что вы подготовили, не очень выигрышная».
Времени до конкурса оставалось впритык, денег — тоже. Я металась по магазинам в поисках чего-нибудь «дешевого, но миленького».
Нашла голубое платье — коротенькое, на тоненьких бретельках.
Во главе комиссии был сам Владимир Этуш. Рядом с ним за столом и в зале — почти весь преподавательский состав. Народные и заслуженные артисты, звезды отечественного кино и театра. Мало кто отказывает себе в удовольствии прийти на конкурс — посмотреть на маленьких обезьянок...
Запускают пятерками, я буду «выступать» последней. Сижу, трясусь и вдруг с ужасом замечаю: одна из бретелек почти оторвалась — держится на ниточке. Если оборвется, я предстану перед комиссией в образе Свободы на баррикадах, как на известной картине, с голой грудью. И тут меня снова будто окатывает ледяной водой: в поисках подходящего наряда я забыла выучить новую басню!
Судорожно начинаю запоминать ту, что рассказывает комиссии другой абитуриент, — «Лев на ловле» Крылова.
Наступает моя очередь. Читаю отрывок из «Олеси» Куприна, постоянно помня о том, что не должна делать резких движений — бретелька! Следующей идет басня. Начинаю: «Собака, Заяц, Лев с Лисой / В соседстве...» — ой, нет! — обрываю себя. — Я что-то перепутала... Так Зайца же там не было! Вместо него Волк. Я помню, помню, только волнуюсь немного. Можно, я снова начну?»
И не дожидаясь разрешения: «Собака, Лев да Волк с Лисой / В соседстве как-то жили...»
Без огрехов справляюсь с первой строфой, облегченно вздыхаю и продолжаю с энтузиазмом: «...Не знаю, как и чем, а знаю, что сначала / Олень Лису поймал / И шлет к това...»
— останавливаюсь на полуслове: — Чего-то я не то... А-а-а! Наоборот же! Олень же Лису не может, это она — Оленя!»
И все заново. Члены комиссии с трудом сдерживают смех.
Когда я с четвертого раза дочитываю-таки басню до конца, экзаменаторы уже хохочут в голос. Ну как после этого было меня не принять?!
Увидев свою фамилию в списке студентов, я готова была умереть от счастья. И училась с огромным удовольствием. Одно «напрягало» — из тростиночки я постепенно превращалась в девушку «кровь с молоком».
Маме даже пришлось отвести меня к эндокринологу, которая объяснила: из-за пережитых во время вступительных экзаменов стрессов организм дал сбой.
Успокоила: «Девочке восемнадцать, скорее всего, обмен веществ нормализуется сам собой. Если в течение полугода этого не произойдет — будем подбирать лекарства».
Прошел месяц, два — я продолжала оставаться «пышечкой». И слава богу — иначе не видать бы мне роли в говорухинском фильме.
Я бежала на урок хореографии, когда в коридоре меня остановила незнакомая женщина: «Вы ведь Света Ходченкова? — она окинула меня с ног до головы одобрительным взглядом. — А я Лидия Сергеевна, ассистент по актерам Станислава Сергеевича Говорухина. Мы хотели бы пригласить вас на пробы».
В класс я вплыла, танцуя нечто среднее между лезгинкой и русским хороводом. Выпалила: — Меня пригласил на пробы сам Говорухин!
Однокурсницы состроили ироничные мины:
— А ты и обрадовалась.
На пробы к мэтрам ходят тысячи, а берут одну. И это точно будешь не ты.
Пробоваться мне предстояло на роль младшей сестры главной героини. Но едва я переступила порог говорухинского кабинета, как услышала: «Лида, вы кого привели?! Это что, по-вашему, четырнадцатилетняя девочка-подросток?!»
Лидия Сергеевна принялась оправдываться: дескать, увидела чистое юное личико, круглые щечки... «Если уж пришли, — обратился ко мне Станислав Сергеевич, — давайте поговорим».
Разговор у нас получился малосодержательный.
Говорухин задавал вопросы: где учусь, кто родители, а я сидела, опустив глаза, и еле слышно шелестела: «В Щуке...
У меня только мама, работает маляром».
Как в этом зажатом до полуобморочного состояния существе Станислав Сергеевич рассмотрел кандидатку на роль главной героини, одному ему известно.
Через неделю меня снова позвали на «смотрины». Теперь в кабинете Говорухина были еще продюсер, оператор, художник по костюмам, гример.
С полминуты висела тишина. Потом раздался голос Ломера Бидзиновича Ахвледиани, главного оператора: «Станислав Сергеевич, это она.