«Всю жизнь испытывать гнет такой семьи, как наша, непросто. И мы стараемся не докучать своим мужьям всякими там «папа сказал то, папа сделал это», — рассказывают сестры Михалковы в беседе с Екатериной Рождественской.
Екатерина: Надюш, твоей дочери год и четыре месяца, и большую часть своей жизни она в Грузии провела. А теперь ты привезла ее в Москву. Как ей здесь?
Надежда: Я думаю, что ей везде хорошо, где есть ее родители. Да к тому же мама моя ее обожает — все с ней во что-то играет, прыгает и веселится.
А вот папу Нина побаивается: как увидит его усы — плачет...
Екатерина: Многие, небось, как увидят его усы — плачут! (Смеются.)
Надежда: Но папа Ниночку обожает. Очень любит, когда мы привозим ее к ним на Николину Гору. А в Тбилиси родители Резо ее балуют. Дедушка Давид каждые пять минут говорит: «Ниночке нужно то, Ниночке нужно это...» Ну точно как моя мама! Вдруг она решает, что Нине нужен стул, — и тут же бросается по пробкам куда-то ехать его искать. Недавно я летала в Благовещенск со спектаклем «Утиная охота», и вот мне туда звонит мама и на полном серьезе заявляет: «Слушай, купи там Нине совок, а то ей копать нечем…»
Екатерина: Ты купила?
Надежда: Да какой совок я там могла купить! Туда только лететь восемь часов, потом еще ехать на машине… Я вообще не успела осознать, где я оказалась, как…
Екатерина: Совки и стулья — это еще что! С семьей твоей Ниночке вообще повезло, одна только родословная чего стоит… Среди ваших с Аней предков только великих художников — двое! Кстати, а вам-то самим это генетически как-то передалось — рисование?
Анна: Мы с Надей не рисуем. У нас Степан неплохо рисовал. Но если честно, то тоже не ахти. До Петра Кончаловского, скажем прямо, недотягивал. Зато у Степана очень развитый эстетический вкус. Как и у Андрона…
Надежда: А нас как-то обошло стороной эстетическое воспитание.
(Смеется.)
Анна: Я думаю, что нас просто не стали мучить… (Смеется.)
Надежда: И очень жалко, что не стали. Никто, к сожалению, не настоял, чтобы мы научились играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Папа это объясняет тем, что он сам страшно не любил в детстве пианино, а его заставляли... Но вот я, например, была бы не против уметь играть.
Анна: А я была бы против.
Надежда: Ну разумеется, ты против того, чтобы я умела, раз ты сама не умеешь. (Смеются.) И все-таки музыкальное образование — это хорошо.
Анна: Вот, например, Андрон. Он учился-учился в консерватории, а потом в Москву приехал Ван Клиберн.
Андрон его послушал и сказал: «Я никогда так играть не смогу». И бросил. А Таточка мечтала, чтобы он стал великим исполнителем!
Екатерина: Это вы бабушку, Наталью Петровну Кончаловскую, так называете?
Анна: Да. Ее все в семье так звали. А деда — Дадочка. Так вот Таточке очень хотелось, чтобы хоть кто-то из нас стал великим исполнителем.
Надежда: Эх, я могла бы…
Анна: Нет, Надь, я все-таки настаиваю, что вряд ли ты могла бы. (Смеется.)
Надежда: Зато ты, Аня, могла бы петь хорошо…
Екатерина: Ну а почему нет? С такими данными, с такими генами…
Анна: С такими формами.
(Смеются.)
Надежда: А я недавно, представляешь, Кать, запела. При том что у меня никогда не было ни амбиций, ни желания петь на людях. Но мама Резо, Ирина, меня заставила.
Екатерина: Я даже не спрашиваю: «Она что, сама поет?» В Грузии же все поют…
Надежда: Да, у них это врожденное. И вот она как-то раз села рядом со мной и начала очень легко и просто напевать какую-то песню. Говорит: «Подхватывай». Я один раз сказала, что не умею, второй раз… Ну а на третий нужно было уже петь — неудобно как-то стало дальше отказываться.
Екатерина: Надюш, в вашей с Резо молодой семье какие традиции больше соблюдаются: твои, михалковские, или его, грузинские?
Надежда: Даже не знаю.
Их же невозможно разделить — они в принципе похожи. Думаю, в любой большой семье традиции приблизительно одинаковые. У нас папа был главный, и у Резо — папа. А теперь у нас главный Резо.
Екатерина: А в семье Таточки с Дадочкой тоже муж был главный?
Анна: Думаю, в той семье главной все-таки была Таточка. Она была тем центром, вокруг которого все вращалось. Весь уклад быта, традиции — все это устанавливала она. Дед был на десять лет младше, и это как-то между ними чувствовалось…
Екатерина: То есть она была властной женщиной?
Анна: И Таточка, и ее мать — наша прабабка — Ольга Васильевна Кончаловская, в девичестве Сурикова, были безусловными лидерами, да.
Екатерина: Но в следующем поколении матриархат в семье плавно сменился патриархатом…
Анна: Одно дело — подчиняться властной, доминирующей матери.
Другое дело — властной жене. И папа, и Андрон почти что поклонялись Таточке, она была для них безусловным эталоном. Но тем сильнее им хотелось самим стать лидерами в собственных семьях.
Надежда: Я думаю, что каждый из нас что-то привносит в семью. Мама, к примеру, самая внимательная: где бы она ни находилась, как бы она ни уставала в работе, все время помнит о семье.
Когда из поездки, скажем, в Сочи она привозит для Темы, Ани, меня свежие фрукты, зелень — это не просто вкусные продукты, это внимание. Не всякий человек захочет в рабочей поездке нагрузить себя еще и тяжеленными коробками. И так у мамы во всем. На первом месте у нее семья!
Екатерина: Вы говорите, традиции семейные Наталья Петровна устанавливала. Это какие, например?
Анна: Вот я помню, как Таточка завтракала. Первым делом она обязательно ставила пластинку: либо Рахманинова, либо Шостаковича. Музыке вторило пение кенаров, которые у нее проживали в количестве трех штук. И вот под эти райские звуки Таточка варила себе кофе… Потом с аппетитом завтракала творогом со сметаной.
Надежда: И еще на столе были круассаны...
Анна: Надя обязательно на круассаны свои любимые свернет. О чем ни заговори — она все: круассаны, круассаны…
Екатерина: Так это было вкусно, наверное…
Анна: А еще Таточка делала варенье из апельсиновых цукатов. И вот все это вместе составляло идеальный завтрак. Даже аристократичный для советского времени.
Екатерина: Прислуга у вашей бабушки была?
Анна: Да, к ней приходили помогать… Но Таточка в принципе сама все могла сделать. То есть она не была такой капризной барыней, которая требует от других людей того, на что сама не способна.
В любой момент она могла провести мастер-класс, как делать, например, эклеры. У нас эклеры постоянно выпекались — их ставили на рояль, когда приходили гости. А я все норовила облизать кастрюлю, в которой крем заваривался.
Надежда: А еще пирожки у нас всегда пеклись.
Екатерина: С чем пирожки-то?
Анна: С капустой, с мясом. Но главное — тесто. Оно делалось на сметане и оттого получалось рассыпчатым. Кулебяки Таточка делала прекрасные, супы варила замечательные. И еще — салат с крабами… Вот только я боюсь, что подобные рассказы хорошо звучат исключительно в компании тех людей, которые тоже неоднократно ели салат с крабами…
Неловко говорить столько о еде!
Екатерина: Не переживай. Это раньше была редкость, а для современных россиян в салате с крабами нет ничего особенного. Просто вместо крабов берутся крабовые палочки, и все нормально… А что еще ваша бабушка в салат клала, кроме крабов? Рис?
Надежда: Нет, картошку. Получалось как оливье, только с крабами.
Анна: И выкладывалось все таким солнцем. В центре — крабы, а вокруг отдельно желтки, отдельно белки, отдельно картошка... И уже при гостях добавлялся майонез (пополам со сметаной), и все перемешивалось…
Екатерина: А на горячее что?
Анна: Не помню. Мы до горячего не досиживали никогда. Но, как написала потом в своей книжке Наташа Аринбасарова, Таточка учила ее искусству готовить практически из ничего. Был какой-то фальшивый заяц, сделанный из хлеба… Очень много Таточка готовила из собственных продуктов — у нее на участке всегда рос французский салат (ей семена из Франции привозили) и даже грибы. Натуральное хозяйство такое.
Екатерина: А расскажите еще про настойку вашу знаменитую, «Кончаловку». Она на смородиновых почках делалась, да?
Анна: Иногда на почках. Но чаще просто на ягодах черной смородины. Две трети бутыли засыпалось смородиной, которая тоже у нас на участке росла. И заливалось водкой. Но водку до этого следовало пролить через активированный уголь и потом еще выстоять на марганцовке.
Таким образом она очищалась.
Екатерина: Ну а сахар? Сахар надо добавлять в «Кончаловку»?
Анна: Нет там никакого сахара. «Кончаловка» не сладкая. И не бродит. Она просто вбирает в себя запах и цвет смородины — становится почти черной, как чернила. Пока настаивается, ее надо держать в темноте и периодически взбалтывать.
Екатерина: А как долго надо держать в темноте?
Анна: Пока не начнут ее пить. Но месяц — как минимум. Вот только то Андрон, то папа, то Степа, когда вырос, всегда начинали ее раньше времени воровать… Под лестницей был специальный чуланчик, куда бабушка прятала бутылки.
И запирала на ключ. Но они все равно как-то умудрялись…
Екатерина: В этом есть что-то такое архаичное. Такой дворянский уклад — когда буфеты заперты на ключ...
Анна: Даже не дворянский. Это больше казачий уклад, ведь наш прапрадедушка Василий Суриков из казаков. Он был экономный. Даже бутылку водки на стол не ставил, разливал по рюмкам на кухне.
Екатерина: А вторую рюмку уже нельзя было попросить?
Анна: Можно. Но не так чтобы гости сами себе наливали, сколько захотят, бесконтрольно. При этом Суриков был одним из самых высокооплачиваемых художников в России. Некоторые исторические полотна, портреты военачальников — это были государственные заказы.
Помню такую историю про него: император заказал очередную картину, а Василий Иванович заломил слишком высокий гонорар. Ему передали, что император сомневается: разве может картина столько стоить? И Суриков сказал: «Тогда пускай он сам пишет, император ваш». Екатерина: И что, получил заказ?
Анна: Получил.
Екатерина: Молодец! Уважаю таких мужиков.
Анна: Из этого гонорара он потратил 125 рублей на шубы дочерям — из кенгуриного меха. И три ночи не спал после такой траты… А потом одна из этих дочерей, Ольга Васильевна, вышедшая замуж за Петра Кончаловского, в свою очередь, вела строжайший реестр всех эскизов мужа, не говоря уж о картинах.
И так же записывала, сколько краски и какой стоимости было израсходовано. Вот и Таточка — ее дочь — как-то так примерно вела хозяйство. Очень рачительно, хотя при этом и хлебосольно, и изысканно.
Екатерина: А что теперь? Ваша мама продолжает семейные традиции?
Анна: В чем-то — да. Хотя я бы сказала, что традиции у нас поделились пополам между семьями. У нас стол очень обильный, хлебосольный, больше русский… А у Андрона — скорее европейский.
Надежда: Там всего по чуть-чуть, но потрясающе вкусно!
Анна: А у нас, поскольку папа заядлый охотник, мы все время вынуждены есть дичь. Какие-нибудь котлеты из кабанчиков бесконечные.
Надежда: И всякий раз с предупреждением, что может попасться дробь…
Екатерина: Но ведь это же, наверное, очень хорошо: дичь!
Надежда: Хорошо, когда редко.
Да нет, мы шутим, конечно. На самом деле вкусно.
Екатерина: Ваш отец в каких-то специальных угодьях охотится?
Анна: Раньше он охотился в разных местах. А сейчас у него охотхозяйство под Нижним Новгородом, и он все больше там.
Екатерина: И что, по-настоящему выслеживает дичь или ему кабанчика к сосне привязывают, как для Брежнева в свое время?
Надежда: Чтобы сразу бац — и готовые котлеты из кабана?
Хоть его и зовут Никита Сергеевич, но на генсеков он не похож! Папа очень любит трудности и процесс их преодоления. Им с Андроном в детстве даже не разрешалось дома разрезать ножницами шпагат на коробке с тортом, завязанный многочисленными узлами. Они должны были руками распутать все узелки. Таточка воспитала в нем терпение, папа знает, что такое ждать. Помню, он в очередной раз поехал охотиться, я ему звоню, а он говорит: «Я не могу сейчас говорить! Шестой час стоим!» Я подумала, что он на охоте, а он прибавляет: «В пробке на шоссе». (Смеются.)
Екатерина: И все-таки вы принадлежите к такому славному роду, с большими традициями.
Какие-то царские постельничие, великие художники, писатели, режиссеры… Ну и как оно вам — ощущать за плечами все это?
Анна: Да мы сами не знаем. Вот если бы мы хотя бы пару дней пожили без всего этого за плечами — тогда другое дело, можно было бы сравнивать. А так — мы просто об этом не думаем, и слава богу. Еще не хватало к таким вещам относиться серьезно и считать это чем-то вроде своего личного достижения!
Екатерина: Это только ты так считаешь или все в семье?
Надежда: Нет, не все. Я, например, с удовольствием ношу корону… (Смеется.)
Екатерина: Корону?!
Анна: Это самоирония у нее такая. На самом деле осознание того, что у нас такой род, заставляет держаться как можно незаметнее. Мне всегда хотелось быть пониже, потише. Поскромнее одеться и так далее. Неудобно как-то, неловко…
Екатерина: А вот я — без роду без племени. Ничего о своих предках не знаю. Разве только что отец из поляков, сирота, и что его усыновил полковник Рождественский. А со стороны матери я знаю своих предков только до прабабушки… Как ни пытаюсь что-то поглубже раскопать, найти какие-то корни — ничего не выходит. Куда я уже только не обращалась! Это безумно интересно, это такая загадка, тайна, которая совершенно не открывается. Я уж и в Астрахань ездила, и в Калининград, и в Варшаву!
Анна: Вот! А мы никогда не испытывали такого поискового азарта.
Надежда: Да, попробовать найти следы кого-то из предков — это очень увлекательно… И ценность твоей «корневой системы» серьезнее воспринимаешь, чем мы, раз ты ее специально разыскиваешь…
Анна: Вообще, все эти разговоры вокруг рода Михалковых, они, наверное, надоели всем…
Екатерина: И в первую очередь, небось, вам самим…
Анна: Как ни крути, люди воспринимают нас прежде всего как дочек Михалкова — тут уж ничего не поделаешь.
Надежда: Бывает такое разочарование! Ты играешь роль. Выкладываешься по полной!
Чувствуешь, что получается хорошо. Тебе хочется, чтобы тебя заметили, оценили… Но выясняется, что никому не интересно, что там ты сыграла, а интересно только то, что…
Анна: …что ты сидела за столом с отцом и Андроном и ела салат с крабами! При этом постоянно приходится сталкиваться с чьей-то агрессией, раздражением. Которые тоже адресованы не тебе лично, а клану.
Екатерина: А все потому, что нет людей, которые были бы равнодушны к Михалковым. Одни обожают, другие ненавидят. Все либо за, либо против — нет только воздержавшихся. И при этом Надин муж на свою картину «Любовь с акцентом» пригласил вас обеих, то есть именно кланом…
Анна: И прекрасно сделал! Знаешь, Кать, есть фильмы, которые я очень люблю даже не за то, что получилось на экране.
А просто потому, что на съемочной площадке царила замечательная атмосфера и мне там было хорошо. Думаю, «Любовь с акцентом» так и останется одним из моих самых любимых фильмов. На съемках в Грузии было совершенно замечательно!
Надежда: Мы с Резо прожили там полгода — и съемочный период весь, и подготовку. Так вот меня поражало: вроде бы мы работаем. А при этом жизнь все равно какая-то праздничная, работа не выматывает так, как здесь. Помню, в Великий пост нам в ресторане принесли шесть видов постных пирожных. Просто подход ко всему другой — легкий, комфортный.
Анна: Именно! Там не напрягаешься вообще. Готовят они потрясающе. И, что немаловажно, там ритм жизни позволяет это делать.
И в гости ходить тоже позволяет. Мы ведь в Москве из-за пробок стали редко друг к другу выбираться. А там — нормальное дело. Сидели-сидели, работали, вдруг встали и пошли все к кому-то в гости. Кто-то отправился на кухню — что-то быстро приготовить. Кто-то сел за рояль… И еще в Грузии все сезонно, циклично, что тоже, оказывается, очень здорово. Вот настал сезон помидоров — и все покупают помидоры, и от них ломится праздничный стол. А потом помидоры сменяются кукурузой. Через какое-то время кукуруза исчезает — появляется кизил, из которого все варят варенье. Кизил сменяется каштанами, дальше идет алыча, потом молодые орехи… Такое, знаешь, единение с природой. Не то что пошел в супермаркет и купил все что угодно, не замечая, какое сейчас время года на дворе.
Надежда: Когда мне нужно было на два дня улететь и оставить дочку, я попросила няню прикармливать ее кабачками, поскольку Нина как раз распробовала протертые кабачки. Но няня звонит мне и говорит: «Кабачки закончились». — «Как такое возможно, чтобы кабачки закончились?» — удивляюсь я. А она объясняет, что сезон кабачков прошел, на рынке их больше нет и быть не может. Но зато появились тыквы, и их тоже можно давать ребенку.
Екатерина: Вы так рассказываете, что мне сразу захотелось поехать, я ведь там ни разу не была!
Надежда: Обязательно поезжай! Лучше всего — вместе с нами, на премьеру «Любви с акцентом». Не может быть, чтобы тебе там не понравилось! А какой чудесный оказался город Боржоми! Ни с каким Таиландом, ни с каким Гоа несравнимо, потому что мне среди экзотики, среди скачущих обезьян некомфортно.
Мне подавай родную, знакомую природу. А в Боржоми она — в улучшенном варианте. Мы ездили в Вардзию — пещерный монастырский город XII века в скале, с потрясающими фресками, потом в храм близ Мцхеты Джвари VI века.
Анна: Там все какое-то индивидуальное, не поточное. Даже обувь шьют на заказ — по твоей ноге. Шьется всего пять дней. У Нади с Резо там была свадьба, в городе Сигнаги — он в Грузии считается городом влюбленных. Ей и платье грузинское шили, и обувь.
Екатерина: Грузинское национальное платье? На свадьбу?
Надежда: Это было венчание, ведь расписаны мы с Резо давно. В Москве почему-то пошли разговоры, что нас венчал грузинский патриарх.
Но это неправда. Венчал обычный, но очень уважаемый нами батюшка, который живет в Тбилиси, на святой горе Давида, — отец Иоанн. И вот на венчании я была в национальном костюме. Мы решили, что раз уж мы в Грузии, то надо соблюдать именно грузинские традиции и правила. Это было органично. А Святейший Католикос-Патриарх Илия Второй принял нас на следующий день. Для нашей семьи это была большая честь.
Екатерина: А в Москве, когда расписывались, не было свадьбы?
Надежда: В Москве не было. Зато все родственники приехали к нам на венчание в Тбилиси на четыре дня. Знаешь, мне кажется, это правильно — играть свадьбу именно после венчания. Совсем по-другому расставляются акценты.
Мы не хотели, чтобы основным становилась просто гулянка, застолье. Первичным было все-таки соединение двух судеб перед Богом. Именно этому моменту все и было подчинено. Поэтому и свадьбу так распланировали, чтобы все не только пили, ели и танцевали, а ощутили дух грузинского праздника, культуры. В монастыре в Бодбе нас принимала настоятельница, наша любимая игуменья Феодора. Она устроила сюрприз: после венчания монахини пригласили нас в трапезную, где был накрыт стол, и подали даже праздничный торт. Это было очень трогательно. Наши гости ходили в музеи, смотрели картины великолепных грузинских художников. Еще ездили в имение Чавчавадзе, где винные погреба. Сами готовили чурчхелу и смотрели, как делается сыр. Ну и застолье было, конечно! Все это заняло три вечера подряд.
Екатерина: Гостей-то много было?
Надежда: По московским меркам — очень. Но зато все получилось душевно, семейно и как-то, я бы сказала, аккуратно.
Екатерина: Надь, а ты сама готовишь теперь мужу что-то грузинское?
Надежда: Постоянно мне это делать не приходится. Резо хоть и грузин, но еще во втором классе школы переехал в Москву с родителями и с тех пор живет здесь. Он привык к московскому укладу жизни. Но, конечно, его мама прекрасно готовила. Отличалась этим даже среди грузинок. Это не только Резо говорит, но и все друзья в Тбилиси. Вообще, все, что Аня рассказывала про Таточку и про ее таланты вести хозяйство, — практически все это похоже и на Ирину, маму Резо.
Екатерина: А что она готовила? Сациви?
Надежда: Все, начиная от грузинской кухни и кончая европейской. И десерты очень вкусные. Всякие лимонники, эклеры, торт «Наполеон» — что хотите! Ну и конечно хачапури. Ирина дала мне рецепт, и я попыталась испечь. Но в тот же день Резо делал оливье, и, скажу честно, его оливье получился вкуснее, чем мои хачапури. Но я понемногу осваиваю что-то из грузинской кухни. Вот недавно варила каштаны. Резо сказал: «Как у мамы получилось».
Екатерина: Вам надо ресторан открывать…
Надежда: Ресторан — наша с Резо мечта! Если это когда-то случится, то я буду просто счастлива.
Екатерина: Странное дело… Сейчас просто у каждого такая мечта!
Я, кстати, тоже мечтаю открыть ресторан.
Надежда: Еще бы, ведь таким образом все свои идеи можно воплотить, все фантазии, это творческий процесс!
Анна: Хотя очень тяжелый, как и кино!
