Анастасии Мельниковой исполнилось 40 лет. В отличие от многих коллег свой возраст актриса не скрывает. Более того, признается, что ей не удалось избежать «кризиса среднего возраста». «Не ожидала, что буду так переживать по этому поводу», — вздыхает Настя.
— Настя, неужели вы переживаете из-за того, что разменяли пятый десяток?
— А как не переживать, когда недавно на съемках сериала «Литейный» ко мне подошла девушка-звукорежиссер и в качестве комплимента сказала: «У вас всегда такие красивые наряды… Когда вырасту и стану такой же взрослой тетенькой, как вы, буду одеваться только в вашем стиле». Вот тебе на — уже тетенька! Я расхохоталась: «Уйди, а то укушу тебя или ударю!» Шутила, конечно. Но услышать в свой адрес слово «тетенька» было дико.
А первый шок по аналогичному поводу я испытала два года назад, когда снималась в фильме «Посторонний». Помню, вхожу в павильон, там стоит симпатичный высокий парень лет 27. Его представляют: «Он играет вашего сына». Я изумилась: если этот взрослый мужчина мой сын, то на сколько же лет я выгляжу?! На самом деле по сценарию парню должно было быть всего 18, но на эту роль взяли актера, который оказался явно старше героя… Такие ситуации я стараюсь побыстрее забыть. Тем более что сделать это мне совсем не трудно, ведь я ко всему отношусь с юмором. Да и грех мне жаловаться. Я безумно счастлива: у меня есть чудесная дочь, любимая работа, прекрасный дом. А комплиментов в свой адрес я пока получаю не меньше, чем раньше. Да и сама чувствую себя девчонкой — кручусь по жизни как белка, все время куда-то бегу.
— Преодолевая сорокалетний рубеж, многие актрисы прибегают к пластическим операциям…
— Я дочь хирургов — мой папа был онкологом с мировым именем, мама тоже всю жизнь оперировала, поэтому-то я твердо уверена, что операция — это крайний случай.
Под нож следует идти только «по жизненным показаниям». Хотя в свое время и я приставала к папе с просьбой укоротить мой большой нос. Меня ведь постоянно дразнили одноклассники: «Ну ты и Буратино!» Я прибегала домой, смотрелась в наше огромное венецианское зеркало и с горечью понимала, что с таким носом жить невозможно. Страдала до тех пор, пока папин друг, известный художник Валерий Пименов однажды не сказал: «Если изменишь нос, потеряешь индивидуальность.
Ты что, хочешь быть актрисой «без лица»?» Эти слова как-то сразу меня отрезвили, и я успокоилась. А недавно прочитала книгу об английской королеве Елизавете II. На вопрос: «Как вы относитесь к пластике?» — она ответила: «Отрицательно. Женщина должна быть ухоженной и достойно выглядеть на свой возраст». Вот я и следую этому совету. Хотя когда по 20 часов в сутки ходишь в гриме и при этом кожу сушат софиты, сохранять лицо непросто. Но мне повезло: мой личный врач Машенька (она первая жена старшего брата Олега) освоила и профессию косметолога. И вот я раз в две недели приезжаю к ней в салон, ложусь на кушетку и засыпаю. А она в это время колдует над моим лицом. Чем именно мажет меня — не представляю. Знаю только, что это израильские кремы. И еще я раз в полгода выбираюсь на «экзекуцию» — «сжигаю» кожу какими- то кораллами.
На мое лицо наносят состав, от которого начинает безумно щипать. В результате кожа с лица должна слезать, как у змеи во время линьки, а под ней проявляется новая, гладенькая. Правда, после этих манипуляций два дня нельзя сниматься. Поэтому я совмещаю эту процедуру с периодом озвучания. И еще в любом контракте прописываю, что пользуюсь только собственными кисточками, и оговариваю марки грима. Если в проекте на них нет денег, покупаю на свои. Поймите, это не капризы. Просто для актрисы лицо очень важно, и его надо беречь.
— Наверное, не только для работы…
— Если вы имеете в виду поклонников, то да — их у меня хватает. А к моему юбилею «женихи» особенно активизировались — названивают, приглашают посидеть в ресторане. У меня сейчас период, который у нормальных девушек обычно бывает лет в 18.
Пора кокетства и свободы. А что? Дочь Маша подросла, ей уже семь лет...
— Да и место для встреч есть — ремонт в вашей огромной квартире на набережной Мойки подходит к концу…
— Э-э, нет — тут никаких свиданий быть не может. Недавно один мой знакомый — из разряда «женихов» — зашел посмотреть на мой ремонт. Я ему показала квартиру. Когда он увидел, что моя комната соединена тайным ходом через гардеробную с детской, озадачился: «А если ночью дочка к тебе прибежит?» Я удивилась: «И что? Маша часто ко мне прибегает». Он уточняет: «А если ты не одна, с мужчиной?» И я ответила: «Это дом мой и Маши. Ни один мужчина здесь не будет жить, пока не станет моим мужем.
Это неприлично! Так меня родители воспитали. Если кому-то хочется пригласить меня на свидание — пожалуйста! Есть театры, выставки, рестораны, парки. Но если хотите жить вместе со мной — вон в соседнем доме квартира продается. Покупайте и приглашайте замуж…» Почему-то такое предложение ему не понравилось. Мужчины сейчас вообще не стремятся напрягаться, не спешат помочь женщине. Вот еще один приятель позвонил как-то в час ночи — по срочному делу. В конце разговора я говорю: «Ну пока, мне еще за продуктами надо съездить в ночной магазин». Он громко так возмутился: «Ты с ума сошла, тебе же завтра в семь утра вставать на съемки!» Я и говорю: «Верно, но другого времени купить продукты у меня нет. А кто мою семью кормить будет? Из чего я утром Маше свеженькие сырники сделаю?!» Он посочувствовал мне на словах, но за продуктами вместо меня не поехал...
Да, я постоянно разрываюсь между дочкой, домом, театром, съемками сериала и телепрограммы «Участок». И не все успеваю. Да еще бесконечные житейские проблемы. Конечно, мужское плечо не помешало бы — что-то организовать, отвезти, куда-то подъехать. Но со стороны представителей сильного пола дело дальше вздохов и ахов обычно не идет. А мне такие инфантильные мужчины-дети не нужны. Я воспитана в патриархальной семье, где муж считался и был главой семейства, добытчиком, а жене было хорошо там, где хорошо ее супругу и детям. Вот и для меня самое главное в жизни — семья. Дважды я оставляла работу, когда надо было делать выбор между семьей и карьерой. Первый раз это произошло в 20 лет. Еще студенткой я вышла замуж, а мой тогдашний муж ревновал меня к профессии, хотя сам был кинематографистом.
Я безумно хотела стать актрисой — ради этого в 17 лет в первый и последний раз в жизни не согласилась с мнением родителей и пошла поступать в театральный вуз. Тем не менее из профессии я ушла, потому что мнение мужа для меня было очень важно, к тому же с этим человеком мы венчались в церкви. Второй раз, спустя десять лет, я бросила все ради отца Маши. Оставила работу, друзей, маму и переехала к нему в Москву. Раньше не могла себе представить, что покину родной город, а тут собралась и уехала. И хотя тосковала по Питеру, но в столице была настолько счастлива, настолько наполнена чувствами, что эта ностальгия уходила на второй план. А через полтора года наша история закончилась, и мне сразу захотелось домой... Так что, видите, когда необходимо, я готова жертвовать своими интересами, растворяться в семье и «заниматься пирогами».
Вот думаю: как было бы хорошо работать не на износ, не для того чтобы прокормить себя и ребенка, а в свое удовольствие! Но мужчин, желающих взять на себя хоть часть жизненной ноши женщины, очень мало. Они есть. В моей жизни — это мои братья Олег и Саша, многие друзья. Но, к сожалению, среди известных мне достойных мужчин пока нет любимого, единственного и неповторимого, а главное — свободного! А готового на все только на словах — мне не надо. Иногда доходит до смешного. На днях я поехала в ночной магазин. Накупила тележку еды — начиная с мешка муки и заканчивая 10-литровой бутылью подсолнечного масла. Полусонная, перегружаю пакеты в машину и вдруг слышу у себя за спиной: «Как же вам не стыдно!» Оборачиваюсь, а это какой-то симпатичный незнакомец. Я подумала, что у меня юбка задралась, вот он меня и отчитывает.
А он вдруг как разразился тирадой: «Анастасия, вы для меня были женщиной-мечтой! А сейчас этими мешками картошки вы меня лишили идеала». Я просто задохнулась от возмущения: «Слушайте, а вы не хотите женщине-мечте помочь перегрузить мешки в багажник? Или еще лучше — довезти их до моего дома, где нет лифта, и затащить по крутой лестнице на высокий третий этаж, который в нашем доме-дворце равен пятому?!» И какова, думаете, была его реакция? Он развернулся и ушел. А я расплакалась… Ехала домой и думала: «Вот все говорят, что вокруг меня полно мужчин. И я вижу, что полно. Но после таких историй приходишь к однозначному выводу: уж лучше быть одной, чем с таким». И потом, я ведь жду, чтобы мой будущий избранник полюбил не только меня, но и Машу, причем любил как своего родного ребенка.
Так что решать Маше: если будет против, замуж я не выйду никогда. Ведь счастье и покой дочери для меня самое важное на свете. Как я счастлива, когда Маня ночью прибегает ко мне в спальню, обнимает и шепчет на ушко, как она меня любит! Эти мгновения дороже любого мужчины на свете.
— В такие моменты дочь наверняка задает вам трудные вопросы — о жизни, о любви, о семье...
— И я всегда рассказываю ей правду, объясняю, что семьи бывают разные. Что ее мама выросла в идеальной, где бабушка и дедушка безумно любили друг друга. А у кого-то мама пьет, папа дерется. И что ей повезло — у нее огромная, дружная семья: дяди-тети, братья-сестры. И что ее мама окружена мужской любовью — братьев, друзей, коллег, поклонников...
— Настя, неужели никто из ваших поклонников никогда не предлагал помочь вам материально?
— Ни у одного мужчины ни разу в жизни не взяла ни копейки и горжусь этим.
Я ношу папину фамилию и поэтому не могу быть содержанкой. Так уж сложилось, что зарабатывать себе на жизнь мне пришлось самой. Да, бывало нелегко, особенно когда стала строить вот эту 200-метровую квартиру на Мойке. Зато знаю: в моей квартире все до последнего гвоздя — только Машино и мое… Сейчас, когда ночами лежу в ванне — в пене, окруженная зажженными свечами — и любуюсь через громадные окна на храм Спаса на Крови, сердце замирает. Думаю: «В этой квартире хочу состариться и умереть!» И мне не верится, что десять лет назад на месте этой сказки была «убитая» коммуналка.
— Ремонт занял десять лет?!
— Он и до сих пор не закончен.
Но я ни секунды не пожалела о том, что затеяла эту авантюру с квартирой. Некоторым людям все равно, где жить, а мне — нет. Я выросла в этом самом доме на Мойке, только в другом его крыле. Это типичный петербургский дворянский особняк начала XIX века. Выйдя замуж, я уехала недалеко, на другую сторону Летнего сада. Так что вся моя жизнь связана с этими местами. Я всегда искала жилье только в этом уголке Питера. И вдруг услышала, что в моем доме на Мойке продается большая коммуналка. Зашла ее посмотреть. Первым делом наткнулась на топор, которым на двери была прибита записка с телефоном участкового — видимо, соседи тут собрались «дружные». Потом прошлась по гадюшнику из 11 комнат, где жили 24 человека.
Собралась уходить, и тут старушка завела меня в свою комнатку. И в окне я увидела освещенный прожекторами храм Спаса на Крови — Иисус на его фасаде как будто шел мне навстречу. Я почувствовала: без этого храма за окном, без этого изгиба Мойки не смогу жить дальше. И сказала жильцам: «Я вас расселю!» Хотя денег в тот момент у меня не было — в «Улицах разбитых фонарей» тогда еще не снималась. Но в этот же вечер я села за стол, открыла записную книжку и стала обзванивать друзей — своих и маминых. Назанимала кучу денег и стала покупать квартиры, чтобы расселить коммуналку. Целый год мучилась с последней, пятой семьей, которая за свою комнату попросила «трешку» в центре. Это был настоящий грабеж, но они решили, что в данной ситуации надо выжать из меня денег по максимуму. И выжали. Я влезла в очередные долги и купила им 90-метровую квартиру у Исаакиевского собора.
После чего они потребовали сделать там евроремонт. На это я уже пойти не могла. И отрезала: «Хорошо, не хотите меняться — не надо!» Под удивленные взгляды этих людей въехала в коммуналку, отремонтировав одну из комнат. И победила-таки. Мои вымогатели наконец-то съехали, и я начала гигантский ремонт. Теперь точно знаю: женщина не должна делать ремонт. Никогда! Потому что хороший строитель — это мертвый строитель. (Смеется.) Я сменила три бригады и всегда видела только одно: лень и воровство. Из нескольких десятков человек лишь один оказался настоящим мастером. Этот Валера теперь и доводит ремонтные работы до конца. Ведь в квартире еще не хватает мебели и ковров, ламбрекенов, из двух каминов облицован камнем только один...
— Как же вы не побоялись затевать такой грандиозный ремонт?
— От безысходности… На людей я часто произвожу впечатление романтичной барышни, парящей в облаках. Да, я мечтательница, меня растили, как принцессу. Но я по характеру очень упорная. Вот врачи уверяли меня, что я не смогу родить ребенка, а я родила. В моей профессорской семье нельзя было и подумать о том, чтобы пойти в актрисы, а я пошла. Практически нереально было заработать средства на такую вот роскошную квартиру, а я все-таки смогла… Если честно, у меня и в мыслях не было сразу поселиться в этой квартире. Взвалив на себя громадные долги, я подумала, что после ремонта придется лет десять сдавать квартиру, чтобы со всеми рассчитаться. Но мне повезло — как раз в этот период появилось много работы, я смогла расплатиться со всеми долгами и сразу сюда въехать…
В эту квартиру я вложила всю душу. Каждый сантиметр здесь придуман мною. А поначалу пригласила дизайнеров. От них получила четыре потрясающих модных интерьера, которые не имели никакого отношения к этому старому ампирному дому. Тогда сама и придумала проект: прихожую со столовой, огромную гостиную-библиотеку, спальню с мраморной ванной, двухэтажную детскую с малахитовой ванной на антресолях. И соединение всех этих помещений по круговой системе через обычные и потайные двери — такое же архитектурное решение было у нас в родительской квартире. Помню, в детстве мы с братьями обожали по кругу убегать друг от друга или от мамы с ремнем, и мне очень хотелось, чтобы Маня тоже смогла так побегать. Потом я договорилась с архитектором. Привела его в пустую квартиру, где он стал дотошно записывать все мои идеи.
Внимательно рассматривал альбомы с видами Меншиковского дворца, откуда я взяла образцы изразцов для кухни и фамильных вензелей (буква «М» — это и Мельниковы, и Мария). А потом осторожно поинтересовался: «Настя, вы сумасшедшая?!» Я кивнула: «Да!» И он согласился: «Тогда будем работать…» Первым делом я полностью оборудовала Машкину комнату, поставила там красивую кровать с балдахином. А сама полгода спала на матрасе — до тех пор пока брат Саша не взял меня в охапку и не повез выбирать кровать. Купили очень красивую и очень дорогую, установили в спальне, и с первой же секунды это «ложе» начало раздражать меня своим видом. Мы «сослали» кровать на дачу, где она прекрасно вписалась в атмосферу нашего старого бревенчатого профессорского дома. А я опять переселилась на матрас. И вдруг в Москве в мебельном магазине увидела кровать цвета жухлой розы.
А я обожаю розы, они у меня везде — на постельном белье, салфетках. А тут кровать-роза! Но когда мне объявили цену — 17 тысяч евро! — мой энтузиазм испарился. Я вернулась в Питер, где знакомые реставраторы сделали мне аналогичную кровать — с ручной резьбой, c золочением, но в несколько раз дешевле. Теперь осталось доделать покрывало на нее. В нем я придумала 12 элементов. Всевозможные аппликации, расписной батик, воланы выполнила одна знакомая мастерица, а я сама вышью ее лентами — совсем недавно освоила эту технику. А вообще вышиваю я очень давно — и гладью, и гобеленным швом, и крестиком. В детстве меня бабушка научила, а теперь я Маню учу. Кстати, вышиваю я только на съемках. (Смеется.) Поэтому свои работы меряю не часами, а сериями: одна вышивка — 4—5 серий.
Пока переставляют свет, переезжают с объекта на объект, пакуют вещи, я достаю нитки и начинаю вышивать. Этот процесс меня очень успокаивает. Поэтому у меня большие претензии к новому второму режиссеру — она составляет расписание съемок так, что пауз почти нет. Я ей прямо так и заявила: «Я работаю и работаю, а вышивание остановилось. Что происходит?!» В тот момент она еще не привыкла к моим хохмам и побелела от страха: «Я все исправлю…» Тут уж я рассмеялась: «Это же шутка!» Почти все вышивки я дарю. Храню только самые ранние и ту, на которой Маня в два с половиной года сделала свой первый стежок. А недавно в Ницце я купила вышивки с гаврошами. У меня сердце защемило, только их увидела. Когда-то родители привезли нам из Парижа три точно такие картинки, и все детство они висели над нашими кроватями. Вообще, в моей квартире многое напоминает о родительском доме.
Например, голубые кухонные изразцы: они расписаны вручную и положены по технологии XVIII века — встык, без швов. Полосатая мебель и овальный стол в столовой. Французская горка со старинным фарфором. Эту атмосферу я обязательно перенесу и в мансарду, к ремонту которой скоро приступлю.
— Но вы же говорили, что женщина не должна делать ремонт?
— Говорила, но что делать… Получить в собственность 200 метров прямо над квартирой я мечтала все десять лет. Но оформить все по закону было практически невозможно. При том что мне очень помогал брат-юрист. Все эти годы чиновники предлагали «не мучиться и просто оформить аренду на 50 лет». Но я сразу решила: «Так не пойдет! Я вложу в чердак деньги, а через 50 лет у моей дочки кто-то это отберет!
Нет уж…» Мансарды нам очень не хватает. Ведь у меня всегда множество гостей — артисты, музыканты, бродвейские актеры, с которыми подружилась много лет назад в Америке, на студенческой стажировке. Я никогда не запрещаю Маше общаться со взрослыми гостями, не отправляю ее спать — пусть слышит и видит этих потрясающих личностей. Но иногда ей все-таки хочется отдохнуть, а наши артистические вечера продолжаются, и в детской слышны звуки рояля. Поэтому хочу, чтобы на мансарде у дочки был свой уголок — со спальней, с местом для занятий. Надо ей побыть в тишине, сделать уроки — пожалуйте на мансарду. Ведь нынешние школьные домашние задания требуют полной сосредоточенности. Маша пошла в школу в 6 лет и 1 месяц, за компанию с двоюродной сестрой Сашей, которая старше ее почти на год.
Девочки очень дружат, вот Маша и настояла: «Я что, глупышка?! Саша идет в школу, и я хочу». Я согласилась. А через полгода стало ясно, что, пожалуй, мы поспешили. Маша ведь самая младшая в классе, к тому же родилась недоношенной. Поэтому ей сложно постоянно рано вставать и жить практически по взрослому режиму. Раньше она спала до 12 часов дня, прямо в кроватке пила свежее какао и только потом вставала, шла на занятия музыкой или английским. А сейчас в полвосьмого утра я тихонечко приподнимаю одеяло, целую ее, а она не просыпается. Надеваю ей колготки, кофточку, но Маша продолжает спать. Несу мою девочку в туалет, в ванную, а она все еще в полудреме. В машину приношу, но все равно не могу разбудить. Только в школе она «включается». А какие сложные сейчас программы! Неудивительно, что в Машином дневнике бывают не только пятерки.
Но за это я дочь не ругаю. Ведь помимо школы у нее и теннис, и рисование, и музыка, и английский, и плавание, и конный спорт. Ее рабочий день заканчивается в 10 вечера! Так что оценки для меня не главное. Самое важное, что она уже боец, а не капризуля. Когда я ей объяснила, что она склонна к полноте и что есть продукты, от которых толстеют, Маня все поняла. И теперь честно ограничивает себя — отказывается от макарон и картошки. К тому же видит, что у мамы диета намного жестче — чтобы держать свои 52 килограмма, я всю жизнь испытываю патологическое чувство голода… Больше всего меня радует, что Маша очень добрая. Вот недавно снялась в эпизоде в сериале «Литейный». Получила гонорар — по-моему, 500 рублей. И купила на него не игрушку себе любимой, а подарки для всех членов семьи — фоторамочки, салфеточки, свечки…
Глядя на Машины игрушки, одежду — самые лучшие, самые дорогие, — меня иногда спрашивают: «Зачем вы так балуете дочку? Зачем тратитесь на все эти новогодние домашние балы, на эти потрясающие дачные праздники по случаю ее дня рождения?!» А я считаю, что такого ребенка можно баловать, потому что у нее доброе сердце. Она уже несколько раз снималась в эпизодах в фильмах, где я играю. Лет с четырех дочка заявляет: «Буду актрисой, как мама. — И обязательно добавляет: — Но с выходными». Она же видит, как я вкалываю. Был такой случай. Маша еще не ходила в школу, поэтому в час ночи еще не спала. А ко мне заехал знакомый. Я открыла дверь, он внимательно посмотрел на меня — усталую, бледную как смерть — и без слов вызвал «Скорую». Приехала бригада, сделала кардиограмму и предложила проехать в реанимацию: мол, такую хроническую усталость можно снять только интенсивными капельницами.
А я кричу: «Мне нельзя в больницу! У меня утром съемки!» После этого Маня мрачно пошутила: «Хотела быть артисткой, как мама, а стать придется врачом, как бабушка Лена, — чтобы маму спасать…» Расставания с Машей — самые тяжелые моменты моей жизни. Когда уезжаю в другой город, дочка на прощание мне говорит: «Ты самая лучшая». Потом, лежа в гостинице, вспоминаю эти ее слова и не могу заснуть от тоски по моей девочке. Сейчас снимаюсь в Москве, в программе Первого канала «Участок». И шесть дней в месяц мое сердце разрывается от разлуки с Маней. А еще от того, что люди приходят к нам, потеряв близких, испытав страх, унижения. К таким историям невозможно привыкнуть. В первый съемочный день у меня упало давление, посинели ноги, стало плохо с сердцем.
Сейчас уже научилась справляться с эмоциями, но абстрагироваться от людского горя не могу… Проект стартовал недавно, а сколько людей в магазинах, на улице уже подходили ко мне и благодарили за советы по поводу того, как следует вести себя в экстремальных ситуациях, как научиться не сдаваться. Ради этого можно и потерпеть усталость. Хотя сочетать съемки сериала в Питере и телепрограммы в Москве очень сложно, иногда не сплю несколько ночей подряд.
— А зачем вы так надрываете себя?
— Не из-за денег — поверьте! Я попала в замкнутый круг, но это счастливый плен. На работе рвусь домой к Мане. А дома все время думаю о работе… Наверное, я наивная идиотка, но уверена, что фильмы, спектакли, передачи могут делать людей чище, помогают им жить.
И еще верю в то, что в 40 лет жизнь только начинается. Что у меня еще будет полная семья, что у меня еще родятся дети и что еще построю для Маши прекрасный белый замок на берегу моря.
