Татьяна Никулина. Рядом с клоуном

Юре на каждом углу предлагали «сообразить на троих». Никулин придумал отговорку: «Жена — стерва, все деньги отобрала!»
Татьяна Никулина
|
07 Января 2013
Фото: ИТАР-ТАСС

Я люблю анекдоты, но они для меня и враг номер один. Узнав новый, Юра шел с ним ко мне первой. Следующим в списке был наш сын Максим, затем Ростислав Плятт, с которым мы жили в одном доме, потом — все подряд. И даже слыша анекдот в сотый раз, я должна была хихикать. Не стоять же с каменным лицом, когда люди умирают со смеху!

Второй мой враг — фотографии, которых в доме тысячи. Однажды, поставив перед собой задачу рассортировать архив по темам, потратила на это несколько недель. Никогда не рассматриваю старые снимки просто так и не использую их в качестве крючка, с помощью которого из памяти извлекаются события минувших дней.

Мне это не нужно — я и так все помню.

...В тот день вместе с девчонками из секции верховой езды при Тимирязевской сельхозакадемии я была приглашена Карандашом (он же Михаил Николаевич Румянцев) в цирк на Цветном бульваре. Но клоуна неожиданно вызвали в дирекцию, и он попросил своего ассистента занять нас до его возвращения. Никулин понравился мне с первой минуты. Он обладал какой-то совершенно необыкновенной аурой, благодаря которой хотелось оставаться рядом как можно дольше. Потом я не раз наблюдала воздействие этой ауры на других. Стоило Юре где-то появиться (даже еще не будучи известным), вокруг тут же собирался народ. И женщины, и мужчины смотрели на него с обожанием, ловили каждое слово.

Девчонки, с которыми я пришла в цирк, тоже смотрели на Юру во все глаза, однако на вечернее представление он пригласил только меня.

Почему — не знаю. Красавицей я не была, в лучшем случае — хорошенькой. Разговорчивостью, легким, веселым нравом тоже не отличалась. Может, Юра, который очень тонко чувствовал людей, с ходу узрел во мне родную душу? Как бы то ни было, но наша встреча точно не была случайностью: кто-то свыше предопределил ее.

Скорее всего, подготовка к этой встрече началась, когда я в детстве «заболела» лошадьми. С возрастом «недуг» прогрессировал, и при выборе вуза главным аргументом стало наличие в «Тимирязевке» секции верховой езды.

Понять, что произошло, никто не смог. Видимо, Юра споткнулся и оказался под копытами лошади. Окровавленного, его унесли с манежа
Понять, что произошло, никто не смог. Видимо, Юра споткнулся и оказался под копытами лошади. Окровавленного, его унесли с манежа
Фото: РИА-Новости

Осенью 1949 года кто-то рассказал Карандашу о живущей на конюшне «Тимирязевки» странной лошадке с романтическим имечком Лапоть и такими короткими и кривыми ногами, что она походила на гигантскую таксу. Увидев Лаптя, Карандаш пришел в восторг и попросил меня и еще двух девчонок позаниматься с ним — научить бегать по кругу, кланяться.

Когда Карандаш впервые вывел Лаптя на манеж, цирковые попадали со смеху. Но у публики он ничего, кроме жалости, не вызвал. Номер пришлось снять, и Карандаш в качестве извинения и в благодарность за проделанную работу позвал меня и подруг в гости. Получилось, что, не став цирковым артистом, Лапоть сделал-таки большое дело — «организовал» нашу с Юрой встречу.

Когда новый знакомый пригласил меня на представление, я спросила:

— А вам это будет нетрудно?

— Пустяки, — небрежно махнул рукой Никулин.

А сам, как потом признался, принялся лихорадочно прикидывать: кто сегодня стоит на вахте и удастся ли его уговорить пропустить гостью.

Вечером я надела единственное выходное платье, а поверх — заменявшую зимнее пальто телогрейку с пришитым к воротнику-стойке старым мехом рыжей лисы.

Цирк был забит под завязку — Юре пришлось усадить меня на приступочку возле осветителя. Оттуда я и увидела разыгравшуюся на манеже трагедию.

Карандаш, обращаясь к публике, пригласил желающих сделать кружок, стоя на спине скачущего коня.

Устроившийся среди зрителей Никулин (потом я узнала, что это называется «подсадка») выбрался на манеж и стал карабкаться на лошадь. Каждая его попытка взгромоздиться в седло встречалась громовым хохотом. В финале доведенная до белого каления лошадь должна была гнаться за незадачливым наездником, который благополучно скрывался за кулисами. Понять, что произошло, никто не смог. Видимо, Юра споткнулся и оказался под копытами. Окровавленного, его унесли с манежа и стали вызывать «скорую»:

— Срочно приезжайте! В цирке на Цветном бульваре артист попал под лошадь.

— Фамилия? Имя?

— Никулин Юрий Владимирович.

Трубка испуганно охнула. Оказалось, вызов принимала Юрина мама, работавшая диспетчером на «скорой помощи».

Пока ехали до НИИ имени Склифосовского, левый глаз у Никулина совсем заплыл — один из ударов копытом пришелся по голове.

Огромные гематомы обнаружились на ногах, а рентген показал, что сломана ключица. Доктор в приемном покое спросил:

— Как коня-то зовут?

— Агат.

— Выпишешься — купишь ему два кило сахару.

— За что это?! — изумился Никулин.

— За то, что взял бы на сантиметр выше — угодил бы в висок. И поминай как звали.

Когда пришла навестить Юру, он не просто удивился, а был потрясен.

Юра схватил огромный топор, который выпросил для реквизита у мясника, и с криком «Убью-ю-ю!» погнался за Карандашом
Юра схватил огромный топор, который выпросил для реквизита у мясника, и с криком «Убью-ю-ю!» погнался за Карандашом
Фото: Павел Щелканцев

В течение месяца я бывала в больнице почти каждый день. Мы подолгу разговаривали и с каждой встречей все яснее понимали, как необходимы друг другу. Вскоре Юра сделал мне предложение, и я его приняла.

В ЗАГСе нам дали три месяца «на размышление», которые жених почти целиком провел на гастролях. Оттуда прислал мне денег на свадебное платье. Я купила отрез розового гипюра. Юра на регистрацию надел свой единственный костюм. До сих пор жалею, что нет ни одной фотографии, где мы запечатлены женихом и невестой.

Не помню почему, но на праздничном застолье родители Юры не присутствовали.

Мы заехали к ним после ЗАГСа, приняли поздравления и отправились ко мне в коммуналку. Это была огромная квартира, половину которой занимали чужие люди, а другие четыре комнаты — мы с мамой и семья ее сестры. Нам выделили небольшую комнату, куда на следующее утро Юра принес свое «приданое»: демисезонное пальто, шляпу, одеяло и подушку. Там мы прожили двадцать лет. Продолжали бы жить и дальше, если бы во время визита в райисполком, куда Юра в очередной раз пришел хлопотать о квартире для кого-то из старых цирковых артистов, хозяин кабинета не спросил:

— Ну а вы-то сами, Юрий Владимирович, как живете? Всегда только за других просите, о себе — ни слова.

— Да мы хорошо живем! — беспечно махнул рукой Юра. — Дружно! В коммуналке, рядом с родственниками.

Чиновник был потрясен:

— Нет, Юрий Владимирович, вы такой известный артист — вам нужна отдельная квартира.

Вскоре мы переехали в дом на Большой Бронной, где я живу по сей день.

Возьмись кто-нибудь составить список людей, которым Никулин помог, толстой тетради вряд ли бы хватило. Он выбивал жилье, устраивал в больницы, доставал лекарства, «разруливал ситуации» с ГАИ, хлопотал о прибавке к пенсиям. Случалось, его добротой бессовестно пользовались, но он все равно продолжал помогать.

Мы были на гастролях в Ленинграде.

Михаил Румянцев, он же Карандаш, был замечательным клоуном и человеком с очень непростым характером
Михаил Румянцев, он же Карандаш, был замечательным клоуном и человеком с очень непростым характером
Фото: РИА-Новости

Как-то возвращаемся после представления, а у подъезда стоит женщина с мальчиком лет десяти.

— Юрий Владимирович, я к вам. Привезла сына, чтобы вы взяли его на воспитание и сделали артистом.

У меня отвисает челюсть. Юра тоже теряется, но приглашает:

— Давайте зайдем — поговорим...

— Зачем? — с искренним недоумением вопрошает тетка. — Мне на обратный поезд надо. Я вам его оставляю — и все.

— Погодите! Что значит «оставляю»? — я едва сдерживаюсь.

— То и значит, что теперь он ваш.

Схватив мужа за рукав, говорю тихо: — Что хочешь делай — только чтобы их здесь не было!

Вижу, Юра колеблется: мальчишку ему жалко.

Тот, бедный, стоит уставившись в землю и молчит, хотя в душе наверняка бог знает что творится. Мать оставляет его в чужом городе совершенно постороннему дядьке!

Цирковые в один голос стали советовать Юре «послать ее подальше — и забыть как страшный сон». Но Никулин не был бы Никулиным, если бы не нашел номер в гостинице, не оплатил его и не купил мамаше и мальчику билеты на обратный путь. Утром сам отвез на вокзал, дал денег на дорогу. И ни одного дурного слова от Никулина горе-мамаша не услышала.

Однажды Юра случайно узнал, что воевавший под его началом в разведвзводе Коля Гусев сильно бедствует.

Пенсию по инвалидности ему не платят, и он работает обходчиком железнодорожных путей, живет в отцепленном вагоне. Этот Коля был родом из глухой деревни, совершенно дремучий, неграмотный и в то же время удивительно открытый и добрый. Юра с ним очень сдружился: на фронте они делили хлеб и махорку, спали под одной шинелью.

Юра срочно организовал гастроли в Колин город и по приезде отправился к председателю горисполкома. Гусеву тут же выделили квартиру, назначили пенсию. А спустя какое-то время он по приглашению Юры приехал к нам погостить. В течение трех дней муж занимался только Колей: показывал достопримечательности, водил в цирк. На вокзал Колю он тоже отвез сам. Прощаясь со мной, Гусев пожал руку и сказал: «Извините меня за ваше гостеприимство». Это было смешно и трогательно — наверняка Коля целое утро репетировал прощальную фразу...

Юра не любил рассказывать о войне.

Многое из того, что ему пришлось пережить на фронте, мы с Максимом узнали лишь из его автобиографической книги «Почти серьезно». Для друзей и близких у Юры в ходу были только веселые истории.

Одну из ночей его взвод провел в блиндаже, из которого только что выбили немцев. Достали сухпаек, согрели воду для чая. Вдруг видят: по балке бежит мышь. Спрыгнув на середину стола и встав на задние лапки, она стала просить еду. Этому трюку ее, видимо, научили немцы. Юра протянул кусочек. Мышка взяла его передними лапками. Кто-то замахнулся на нее автоматом, Юра перехватил руку: — Не надо.

— Мышь-то немецкая!

— Скажешь, фашисты ее из Германии привезли?

Я возмущалась: «Тебя, народного артиста, селят в такой паршивый номер!» — «Тань, а ведь пряников сладких всегда не хватает на всех…»
Я возмущалась: «Тебя, народного артиста, селят в такой паршивый номер!» — «Тань, а ведь пряников сладких всегда не хватает на всех…»
Фото: Из личного архива Т. Никулиной

Наша она, ленинградская. Посмотри на лицо.

Разведчики дружно расхохотались.

В конце пятидесятых многие увлекались Ремарком, книги которого, по выражению героини фильма «Москва слезам не верит», «читала вся Москва». Ремарк писал о сломанных судьбах парней, прошедших Первую мировую войну, о потерянном поколении. Наблюдая за Юрой и его другом-однополчанином, ставшим после женитьбы на моей двоюродной сестре еще и нашим родственником, слушая их веселые рассказы, я говорила себе: «Оба такие открытые, компанейские... Совершенно не ощущается, что война наложила на них тяжелый отпечаток».

Спросила напрямик:

— Ребята, а вас война сломала?

Юра и Марат в один голос и без малейшей паузы ответили:

— Да.

Я была поражена. А потом вдруг поймала себя на мысли: «Ведь и на меня война наверняка наложила отпечаток! Не могло бесследно пройти то, что довелось пережить ребенком...»

В 1942 году мама устроилась делопроизводителем на военно-санитарный поезд и уговорила начальника разрешить ей взять с собой дочку. Два месяца мы под бомбежками мотались от линии фронта в тыл и обратно, а в начале августа наш санпоезд оказался фактически в окружении.

Когда подъезжали к Минводам, в дверях купе появился начальник: «Мария Петровна, вам придется сойти. Видите, какая обстановка. Если узнают, что в поезде ребенок, меня отдадут под трибунал. Вот сидор, в нем продукты. Попытайтесь сами как-нибудь выбраться».

Едва мы дотащились до привокзальной площади, как началась бомбежка. Мама толкнула меня на землю, прикрыла собой. Краем глаза я видела яму, в которую набилось множество людей: стариков, женщин с детьми. Одна из бомб попала прямо туда. Прошло семьдесят лет, но даже сейчас страшная картина стоит перед глазами: из разорванных тел фонтаном бьет кровь, куски человеческой плоти разлетаются на десятки метров и падают в пыль, некоторые — совсем рядом...

Не знаю, что стало бы с нами, если бы не мамин характер, в котором кроме всепоглощающего оптимизма присутствовала изрядная доза авантюризма. «Знаешь что? Мы пойдем с тобой в Сальск! — заявила она, едва бомбежка закончилась. — Там большая станция — попробуем сесть на поезд». Преодолеть пешком почти четыреста километров по жаре, бездорожью, под бомбежками, с двенадцатилетним ребенком и тяжелым багажом — решиться на такое могла только моя мама.

На вокзале Сальска творилось невообразимое. Люди, бросив дома, скот, бежали от фашистов. Однако в поезда пускали только тех, у кого был полученный у начальника станции «литер». А у мамы начался приступ малярии: температура под сорок, вся горит, бредит. Решительностью я никогда не отличалась, но тут взяла документы и пошла к начальнику станции.

На гастролях мы с Юрой всегда делили одну гримерку на двоих
На гастролях мы с Юрой всегда делили одну гримерку на двоих
Фото: Из личного архива Т. Никулиной

Вообще-то я не слезомойка, а тут не выдержала — разрыдалась. Начальник сжалился и дал «литер». Став взрослой, я с иронией буду называть этот совершенный от отчаяния поступок «моим первым подвигом». Был и второй, но много позже, и спасать мне пришлось уже не маму, а Юру...

Поезд довез нас до Астрахани. По дороге у кого-то из пассажиров удалось выменять на продукты хинин, от которого маме полегчало. На астраханском вокзале она предложила: «Пойдем на запасные пути. Может, там какой-нибудь санитарный стоит? Попросимся, чтоб нас до Москвы подкинули». Обливаясь потом, тащимся через рельсы, и вдруг — оклик: «Маруся!» К маме со всех ног кидается мужчина в форме. Они обнимаются, жмут руки, целуются.

Красавица и умница Мария Ростовцева всегда пользовалась успехом. Возможно, именно это (не измена, нет, а просто повышенное внимание противоположного пола) и стало причиной того, что родители разошлись, когда я была совсем маленькой. Надо отдать обоим должное: меня они друг против друга не настраивали, поделить дочернюю любовь не пытались. Отец попал в московское ополчение и погиб в первые дни обороны столицы...

Из Астрахани до Москвы мы благодаря маминому другу доехали с комфортом — в отдельном купе, с горячей трехразовой кормежкой. Удалось даже помыться, потому что часть «командирского» вагона была переоборудована в баню.

Несколько месяцев прожили в столице, а потом маме предложили должность редактора многотиражки в поселке за Полярным кругом.

Она согласилась: снабжение на Севере было куда лучше, чем в Москве, где начинался настоящий голод. Удивительно, за какие детали цепляется иногда детская память. Путешествие за Полярный круг осталось в ней воспоминанием о куске сливочного масла, который валялся на пристани Красноярска, где мы должны были сесть на идущий по Енисею пароход. Люди спешили мимо, наступали на желтый с вытопленными солнцем янтарными каплями брикет — и никому не приходило в голову поднять драгоценность...

За Полярным кругом мы провели почти год, а потом вернулись в Москву и Победу встретили дома. Мама устроилась литературным редактором в архитектурное издательство, где и проработала долгие годы. У нее не было ни высшего, ни специального образования — только среднее.

Спросила мужа и его однополчанина напрямик: «Ребята, а вас война сломала?» Они в один голос и без малейшей паузы ответили: «Да»
Спросила мужа и его однополчанина напрямик: «Ребята, а вас война сломала?» Они в один голос и без малейшей паузы ответили: «Да»
Фото: Павел Щелканцев

Впрочем, слово «только» здесь неуместно, поскольку Мария Петровна Ростовцева была образованнейшим человеком: прекрасно знала отечественную и зарубежную историю, географию, в совершенстве владела французским. Помню, накануне выпускного экзамена по истории я заявила:

— Ненавижу историю! Сами события еще могу запомнить, но когда они произошли, в какой последовательности — да ни за что на свете!

— Тань! Но ведь это так интересно и так просто! — воскликнула мама и, сев рядом, начала рассказывать. В ее памяти хранилось все: имена людей, названия городов, мельчайшие подробности, яркие детали — я слушала открыв рот, а даты укладывались в голове сами собой.

Веселый нрав, открытость, интеллект — все это в полной мере было присуще и маме, и Юре.

Может, поэтому они сразу приняли друг друга, полюбили, подружились. Никулин часто повторял: «У меня не теща, а вторая мама!» Мария Петровна ходила на все цирковые премьеры зятя, по нескольку раз смотрела фильмы с его участием.

Юрина мама Лидия Ивановна тоже интересовалась творчеством сына и очень гордилась его достижениями. Чего нельзя сказать об отце. Владимир Андреевич страшно ревновал Юру. Ко мне, к друзьям, но главным образом — к успеху. Сам он тоже был творческим человеком: писал интермедии, репризы для цирка и эстрады, фельетоны. Не мне судить об их уровне, скажу лишь, что произведения Никулина-старшего редко брали для исполнения, еще реже печатали — не пропускала цензура.

Владимир Андреевич по этому поводу очень переживал, а успех других считал чудовищной несправедливостью. Не помню случая, чтобы он хоть раз побывал на представлении сына в цирке или на премьере фильма, где тот сыграл.

Сам Юра к своей известности относился очень спокойно. И никогда не «включал звезду». После выхода на экраны «Самогонщиков» ему едва ли не на каждом углу предлагали «сообразить на троих». И чтобы не обижать мужиков, Никулин придумал две отговорки: «Простите, ребята, я зашился» и «Я пустой, жена — стерва, все деньги отобрала!» Может, отсюда и пошли слухи, будто Никулин «пил по-черному»? Да, в компании, под хорошую закуску Юра мог позволить пару рюмок водки, но сильно навеселе мы с Максимом видели его раза два- три, не больше.

Когда вышли газеты с Указом Президиума Верховного Совета, которым Никулину присваивалось звание заслуженного артиста РСФСР, муж пришел домой подшофе и начал звонить по межгороду снимавшемуся в Питере Баталову, который тем же постановлением был удостоен звания народного.

Быстренько закончив с взаимными поздравлениями, собеседники перешли к матерным анекдотам. Я умоляла: «Юра, прекрати немедленно! Это неудобно — вас слушают телефонистки!» Однако наличие незримой публики обоих, кажется, только подзадоривало. Дежурившие на московском и ленинградском коммутаторах девушки даже не подумали прервать этот длившийся до двух часов ночи сеанс связи.

Когда Людмила Гурченко прошептала «Обними меня. У тебя такие крепкие руки», Никулин выдал: «Это что! Видела бы ты мои ноги!». Фильм «Двадцать дней без войны». Объяснение Лопатина и Нины Николаевны
Когда Людмила Гурченко прошептала «Обними меня. У тебя такие крепкие руки», Никулин выдал: «Это что! Видела бы ты мои ноги!». Фильм «Двадцать дней без войны». Объяснение Лопатина и Нины Николаевны
Фото: РИА-Новости

С каждым годом добавляя к своим регалиям все новые звания, награды и премии, Юра совершенно не менялся. Ни в отношении к людям, ни в быту. Всем деликатесам предпочитал котлеты с макаронами и куриный суп с домашней лапшой. Если цирк выезжал на гастроли по Союзу, проблем не возникало. Нас селили на квартире, где была кухня. С утра вставала к плите и до того как отправиться на представление (я играла с Юрой и Мишей Шуйдиным в цирковых репризах), умудрялась приготовить и завтрак, и обед, и ужин. Сложнее было за рубежом. Актеры, экономя суточные, везли с собой запасы супов в пакетиках, электрические плитки, кипятильники. После представления все это включалось в розетки — сеть не выдерживала и гостиница погружалась во мрак. В полной темноте начиналась дикая беготня: народ прятал запрещенные электроприборы, запихивал под кровати кастрюли с недоваренными супами.

Мы с Юрой как-то сразу решили, что в этой «криминальной» суете участия принимать не будем, а потому ходили в рестораны, тратя на них практически все командировочные. И к окончанию гастролей Никулин уже по-настоящему страдал от отсутствия простой домашней еды.

Зарабатывая на артистах серьезные деньги, руководство Госцирка не отличалось щедростью при оплате транспорта и отелей. Юру спартанские условия не напрягали, а я однажды сорвалась. Это было на гастролях в Австралии. Вошла в отведенный нам с мужем номер — и настроение упало: крошечная комната, освещенная только тусклым ночником, простыни сырые. Принялась возмущаться:

— Ты народный артист, а тебя селят в такой паршивый номер!

Надо потребовать, чтобы поменяли!

Юра слушал-слушал мои стенания, а потом спокойно так ответил, немного перефразировав Окуджаву:

— Тань, а ведь пряников сладких всегда не хватает на всех...

И я тут же заткнулась. Молча стала разбирать чемодан. А утром проснулась, открыла жалюзи — и ахнула. Из огромного, выходящего на залив окна можно, перешагнув через низкий подоконник, ступить прямо на залитый солнцем белоснежный песок. Оглянувшись, обнаружила, что номер не такой уж маленький и совсем не мрачный, а простыни давно высохли...

Больше я подобных разговоров — в каких бы условиях ни приходилось жить — не заводила. А вот с манерой мужа одеваться «чтобы только удобно было» боролась на протяжении всех лет.

Родители Юры — Владимир Андреевич и Лидия Ивановна
Родители Юры — Владимир Андреевич и Лидия Ивановна
Фото: Из личного архива Т. Никулиной

Единственное, чего добилась, — чтобы каждый день надевал чистую рубашку. А в остальном... Комфортными для Юры были ботинки без шнурков, объемные джемперы и мешковатые брюки. Бывало, наутюжу стрелки так, что порезаться можно, а через пять минут штаны уже мятые как не знаю что! Начинаю ворчать:

— Ну нельзя же так! Я полчаса потратила, чтобы их отгладить!

— Да не переживай, Тань. Все хорошо — они просто обмялись по фигуре, а она у меня, сама знаешь, оригинальная.

Это определение никулинскому телосложению дал старый портной-еврей из Риги, на которого нас вывел Эмиль Теодорович Кио. Когда мы с Юрой пришли к мастеру, я сказала: — Видите, какой он: сутулый, долговязый, из-за сломанной и неправильно сросшейся ключицы одно плечо выше другого.

Задача у вас будет не из легких.

Портной, слушая меня, кивал, а потом успокаивающе произнес:

— Ничего, ничего. Просто у него фигурка оригинальная.

К семидесятипятилетнему юбилею цирк подарил Юре два роскошных костюма. Черный и белый. Мужу они очень нравились. Подойдет к шкафу, откроет: «Хорошие костюмы. Просто замечательные!» — и облачается во что-нибудь старое, комфортное.

В белом костюме, который при жизни он надел всего раз или два, мы Юру похоронили...

Рассказывая о военном детстве, я обещала поведать о «втором подвиге Татьяны Никулиной». Это было на третьем году нашей супружеской жизни. На правом боку у Юры вырос жировик. Я уговаривала: «Нужно его удалить, операция пустяковая».

Юра вроде бы и не противился походу к врачам, но постоянно его откладывал. Сдвинуть дело с мертвой точки помог «косметический» аргумент: «Ты выступаешь на арене в обтягивающих майках — жировик очень выделяется, его видят зрители даже на задних рядах».

И Никулин, который всегда говорил, что клоун не имеет права вызывать жалость, стал собираться в больницу. Забегая вперед, скажу: именно из-за этой своей установки Юра, пока работал клоуном, регулярно красил волосы. В Союзе хорошей краски не было — привозили из-за границы, и процедуру маскировки седины он проводил сам.

Операцию сделали в Ново-Екатерининской больнице.

Вернулась домой после удачных проб на главную роль в «Гусарской балладе»: «Я буду сниматься в кино!» — «Не будешь!» — отрезал Юра. Я в образе Шурочки Азаровой
Вернулась домой после удачных проб на главную роль в «Гусарской балладе»: «Я буду сниматься в кино!» — «Не будешь!» — отрезал Юра. Я в образе Шурочки Азаровой
Фото: Из личного архива Т. Никулиной

Когда на следующий день я пришла навестить мужа, врачи пригласили меня в ординаторскую:

— Положение очень серьезное. Это был не жировик, а огромный гнойник, образовавшийся в результате туберкулеза ребра.

— Да-да, это возможно, — растерянно пробормотала я. — На фронте у мужа был туберкулез. И что же теперь делать?!

— Спасти его может только пенициллин, но достать его невозможно.

— Я достану!

И начались мои хождения по мукам. На приеме в районном отделе здравоохранения, в городском, областном — везде получила категорический отказ. Наконец пробилась в министерство. Приняла меня женщина средних лет, от которой я снова услышала:

— Это невозможно.

— Мы недавно поженились, я очень-очень его люблю... И если... если с ним что-то случится... — тут слезы сами полились из глаз. Кажется, я плакала впервые с тех пор, как в Сальске хлопотала за больную маму.

Сердце у чиновницы дрогнуло, и на следующий день я шла в больницу, прижимая к груди сумочку, в которой лежал пенициллин.

Юре вырезали часть ребра, прокололи антибиотик и настоятельно порекомендовали отдых в мягком климате.

Мы и прикинуть не успели, куда бы отправиться, как моя мама заявила:

— Ну вот что, ребята! Завтра садимся на поезд до Киева. Там отправляемся на пристань и спрашиваем у местных, где лучше всего отдохнуть.

Она была в своем авантюристическом репертуаре.

— Любимая теща плохого не предложит, — резюмировал Юра, и через несколько дней мы уже были в столице Украины. На пристани местные посоветовали добраться на пароходе до Канева. Послушавшись совета, мы не пожалели. Одна из жительниц деревеньки Тарасова гора, на окраине которой покоится прах Тараса Шевченко, сдала нам полхаты с земляным полом, сверкающей свежей известкой печью и стенами, увешанными яркими рушниками.

Каждый день на столе были свежие овощи-фрукты, зелень, мясо. К тому же по утрам Юра получал только что снесенное пеструшкой яйцо. За месяц муж окреп, и в Москве врачи нашли состояние пациента «не просто удовлетворительным, а очень даже хорошим».

Тарасова гора с тех пор стала для нас любимым местом отдыха. К юбилею Шевченко там построили большой мотель, в котором мы и селились, живя в европейском комфорте. Во время одного из отпусков случился форс-мажор, о котором я не могу вспоминать без улыбки и в то же время без содрогания.

Когда Никулин был уже известным артистом, к нему обратилось руководство Канева с просьбой дать на главной площади города концерт.

Получив телеграмму о рождении сына, Юра устроил такой праздник, от которого здание ленинградского цирка тряслось два дня
Получив телеграмму о рождении сына, Юра устроил такой праздник, от которого здание ленинградского цирка тряслось два дня
Фото: РИА-Новости

Под вечер за нами прислали машину и до начала выступления разместили в небольшом особнячке рядом с площадью. Накрыли стол с ватрушками-пирожками. На площадь к припаркованному в ее центре грузовику с микрофоном начал стекаться народ. В немыслимом числе. Люди толкались, то тут, то там вспыхивали скандалы, потасовки. Минут за пять до начала позвонил глава города: «Юрий Владимирович, вам нельзя выходить — сомнет толпа. Будем думать, как вас эвакуировать, а пока я дал распоряжение заколотить досками дверь изнутри. Замок не поможет — наши мужики выбьют на раз».

В это время раздался характерный звук включаемого микрофона — у-у-у-у — и женский голос произнес: «Концерт Юрия Никулина по техническим причинам отменяется».

Площадь встретила сообщение таким ревом, что задрожали стекла. Часть толпы ломанулась к нашему особнячку, другие — к грузовику, где, вцепившись в микрофон, продолжала стоять сотрудница райкома партии.

— Пустите меня!!! — орал кто-то. — Я ей сейчас е…у!!!

— Я тебе сама сейчас е…ну! — донесся усиленный микрофоном ответ райкомовки.

А в дверь уже колотят, вот-вот начнут брать приступом. Снова звонит телефон — городской глава: «Я подал машину к окошку на противоположной стороне. Быстро прыгайте в салон — водитель вас вывезет».

Слава богу, до мотеля добрались без приключений. А на следующий день из Канева прибыла официальная делегация — приносить извинения: «Поверьте, это впервые.

Сколько народных артистов у нас на площади выступало — не перечесть. Но чтоб такое столпотворение!»

Юра всех успокоил: дескать, я не в претензии. И даже пару анекдотов «в тему» рассказал. Каневцы, у которых камень с души свалился, хохотали до слез.

Представляю, как повела бы себя в похожих обстоятельствах современная «звездюлька»! Как минимум подала бы в суд на организаторов, потребовав миллионной компенсации своих моральных страданий. А команда пиарщиков, потирая руки: «Вот это реклама!» — мигом бы расписала ужас, который пережила «жертва» собственной популярности. Юра о каневской истории не рассказал ни в одном интервью.

Видимо, боялся, что это будет выглядеть хвастовством.

Он действительно был чрезвычайно скромным и очень выдержанным человеком. За все сорок семь прожитых вместе лет я, пожалуй, припомню всего два случая, когда муж выходил из себя. Первый раз объектом его ярости стал Карандаш. Несколько лет Никулин и Шуйдин были его ассистентами и прошли за это время суровую школу. Михаил Николаевич мог прилюдно накричать, унизить, зачастую его претензии выглядели просто как каприз. После того как ребята от него ушли и стали работать самостоятельно, Карандаш критиковал любое их начинание, причем делал это в очень обидной, если не сказать оскорбительной форме. А уж когда у коверных Никулина и Шуйдина стало что-то получаться... Страшно ревнивый к чужому успеху Румянцев нудел с утра до ночи: все это ремесленничество, примитив, который зрителю скоро надоест, вам не стоит обольщаться.

И однажды Юра, который в каждый номер вкладывал кусок жизни, не выдержал: схватил огромный топор, который выпросил для реквизита у какого-то мясника, и с криком «Убью-ю-ю!» помчался за Румянцевым. Слава богу, цирковым удалось его догнать и отобрать «орудие возмездия».

Второй раз от Юры досталось сотруднику КГБ. Во время гастролей в Сан-Франциско мы были приглашены в гости к обосновавшемуся за океаном Гарику Орбеляну — брату известного советского композитора и джазмена Константина Орбеляна. Гарик работал директором большого ювелирного магазина, жил в достатке и очень тянулся к русским. В его доме побывали едва ли не все советские артисты, которых гастрольная судьба забрасывала в Калифорнию.

Когда и гости, и хозяин уже хорошо выпили, Юра по ошибке сел на стул Гарика, опустил руку в карман висевшего на спинке пиджака и обнаружил там пистолет.

С полминуты изумленно рассматривал находку, потом — разобравшись-таки, что к чему — спросил:

— Гарик, а зачем тебе оружие?

— Как «зачем»? Я директор ювелирного магазина и просто обязан его иметь. У меня и разрешение есть.

То ли, вернувшись на Родину, Юра кому-то о пистолете рассказал — без всякой задней мысли, просто как интересный факт, а этот «кто-то» всем растрезвонил, то ли Никулин вообще был ни при чем — об оружии наверняка знали многие из тех, кто гостил у Орбеляна...

Как бы то ни было, но вскоре в одной из центральных газет появилась большая статья «Американский шпион». В ней говорилось, что Гарик специально заманивает к себе советских артистов, чтобы выведывать у них государственные секреты. Глупость обвинения была настолько очевидна, что газета сподобилась на публикацию опровержения, которое Юра подписал одним из первых. Спустя короткое время Гарик по приглашению брата-джазмена приехал в Москву. Мы позвали его в гости. Накануне праздничного застолья в квартире зазвонил телефон. Трубку взял Юра. Пару минут слушал молча, а потом как начал орать матом! Я выскочила из кухни:

— Что? Что случилось?!

Не слыша ни меня, ни телефонного собеседника, муж продолжал кричать.

Иногда слышу: «Не жалеете, что муж лишил вас актерской карьеры?» Не жалею. Я слишком его любила, чтобы рисковать нашими отношениями
Иногда слышу: «Не жалеете, что муж лишил вас актерской карьеры?» Не жалею. Я слишком его любила, чтобы рисковать нашими отношениями
Фото: Из личного архива Т. Никулиной

Из нормативной лексики в его монологе были только союзы. Наконец швырнул трубку на рычаг.

— Юра, кто это был?!

Эпитеты, которыми сопровождалось имя звонившего, передать не решусь, скажу лишь, что это был патронировавший цирк и постоянно сопровождавший нас в зарубежных поездках сотрудник КГБ.

— И что он сказал?

— «Знаешь, не стоит тебе приглашать Орбеляна — все-таки про него такие статьи в прессе были... Ты только не волнуйся».

Через полчаса — опять звонок: «Мы тут еще раз посоветовались и решили: пускай он к тебе приезжает».

Юра снова и очень далеко послал чекиста.

На меня муж не то что никогда не кричал — даже голоса не повышал. Но если говорил «нет», это «нет» было железным. В 1961 году Эльдар Рязанов пригласил меня попробоваться на главную роль в картине «Гусарская баллада». Пробы оказались удачными, в седле я держалась более чем уверенно, актерский опыт тоже имелся — вот уже десять лет выступала в цирке. Домой вернулась воодушевленная:

— Я буду сниматься в кино! У самого Рязанова!

И вдруг Юра, который, кстати, снимался у Рязанова в «Человеке ниоткуда» и очень по-доброму о нем отзывался, говорит: — Сниматься не будешь.

— Но почему?!

— Потому что.

В общем-то, причины его категоричности были понятны.

Ну что за семья, когда муж едет в экспедицию на один конец света, а жена — на другой? В дальних поездках-разлуках всякое может случиться...

Однако я продолжала настаивать:

— Ты что, во мне не уверен? Пойми, это же ненадолго: я снимусь — и мы снова будем рядом.

— Нет. Я хочу, чтобы ты была рядом ВСЕГДА.

Убеждала, просила. Напрасно. Юра был очень мягким человеком, но... Я не раз ему говорила: «Ты как резиновый мячик: пальцем ткнешь — вмятина, палец убрал — все опять круглое!»

В кино я все-таки снялась, но под «присмотром» супруга — в картине «Бриллиантовая рука» сыграла гида советских туристов по Стамбулу.

Иногда от людей, которые знают историю с «Гусарской балладой», слышу:

— Не жалеете, что не настояли на своем? Вдруг Юрий Владимирович лишил вас блистательной актерской карьеры?

Отвечаю совершенно искренне:

— Не жалею. Я слишком его любила, чтобы рисковать нашими отношениями.

А с фильмом «Бриллиантовая рука» связана одна трагикомическая история, которую, наверное, стоит рассказать.

Для эпизода, где Семен Семенович Горбунков вываливается из багажника летящего по небу автомобиля, сделали чучело — настолько похожее на Никулина, что меня брала оторопь. Хранилось чучело в подвале гостиницы, где жила киногруппа. И вот однажды туда спустилась уборщица. Откинула брезент — и... Ее дикий вопль был слышен на всех этажах. В кабинет директора перепуганная насмерть женщина ворвалась с криком: «Там мертвый Никулин лежит!!!» Не прошло и четверти часа, как раздался первый звонок из Москвы:

— Это по поводу Никулина. Скажите, что случилось?

— Все в порядке, — успокоила администратор гостиницы. — Он на съемочной площадке, работает.

Никулин и Баталов перешли к матерным анекдотам. Я умоляла: «Юра, прекрати! Это неудобно — вас слушают телефонистки!»
Никулин и Баталов перешли к матерным анекдотам. Я умоляла: «Юра, прекрати! Это неудобно — вас слушают телефонистки!»
Фото: Из личного архива Т. Никулиной

— Это точно?

— Конечно.

— Тут слух пошел, что он умер.

— Это действительно слух — не более.

— Ой, спасибо, девушка! Просто камень с души...

Следующие пару часов телефоны звонили не переставая. Когда Юра вернулся в гостиницу и узнал о переполохе, тут же бросился звонить матери в Москву.

Мало кто знает, что перед тем как стать студентом циркового училища, Никулин пробовал поступить во все театральные вузы Москвы. И везде получил отказ. Иногда с комментариями: «Молодой человек, вы себя в зеркало видели? С таким лицом — и в артисты?» Пройдет много лет, Юра снимется в полутора десятках картин, и Ростислав Плятт скажет профессору ГИТИСа Юрию Завадскому:

— Вот, не взяли Никулина, а смотрите, какой из него вышел актер!

На что Завадский ответит:

— Ну и хорошо, что не взяли, — а то бы испортили!

Меж тем вердикт об актерской профнепригодности довлел над Юрой довольно долго.

Сколько сил и времени я потратила, чтобы уговорить мужа попробоваться на роль пиротехника в фильме «Девушка с гитарой»! На эпизодах с его участием публика умирала со смеху, но Юра вышел из зала страшно расстроенным — собственная внешность на экране ему не понравилась категорически. Мы тогда соседствовали дачами с Жаровым, и муж пожаловался:

— Михаил Иванович, какой же я на экране ужасный!

— Да ладно тебе переживать — все нормально!

— Жаров успокаивающе похлопал его по плечу. — Вот я, когда впервые увидел себя в кино, так, не поверишь, — плакал!

Сомнения: соглашаться или нет на съемки — были у Юры до самого конца. Еще на стадии написания сценария фильма «Двадцать дней без войны» Константин Симонов решил, что Лопатина должен играть Никулин. Других вариантов для него не было. Как, впрочем, и для режиссера фильма Алеши Германа. Но Юра стал отказываться: «Ну какой я Лопатин?! Он молодой — я старый, и по темпераменту мы совсем разные! Сниматься не буду!» А тут еще киноначальники стали подливать масла в огонь: «Эту роль должен играть красивый актер, уже известный зрителю по мужественным героическим образам.

А какой из Никулина герой?» Дальше — больше, кое-кто из чиновников договорился до «дискредитации доблестной когорты советских военных корреспондентов». Надо отдать должное Симонову. Назвав все эти «аргументы» бредом, он продолжал стоять на своем: Лопатин — это или Никулин, или вообще никто. Тешу себя надеждой, что в прорыве Юриного сопротивления есть и моя заслуга — на протяжении нескольких недель твердила как заведенная: «Соглашайся. Ты справишься. Такой роли тебе еще не предлагали и может случиться — никогда больше не предложат».

С моей точки зрения, роль Лопатина — одна из лучших в фильмографии мужа.

Но как же тяжело она ему далась! Снимали зимой, в настоящем вагоне, который с приличной скоростью таскал по путям паровоз. В окна с разбитыми стеклами залетал колючий снег. В каждом телефонном звонке домой Юра жаловался на максималиста Германа:

— Работаем в адских условиях, хотя можно было снимать в павильоне.

— Алеша прав, — защищала я режиссера. — Приближение к реальности сделает фильм более правдивым.

Впоследствии актеры, которые снимались в «Двадцати днях...», рассказывали, что въедливость и дотошность Германа не раз доводили группу до исступления. В такие моменты обстановку на площадке разряжал Никулин.

Эпизод с объяснением Лопатина и Нины Николаевны, которую играла Людмила Гурченко, не давался очень долго. Видимо, еще и потому, что это была первая любовная сцена Юры в кино. Предполагаю, что он чувствовал себя неловко, боялся выглядеть нелепым. И когда Гурченко в очередной раз прошептала «Обними меня. У тебя такие крепкие руки», Никулин выдал: «Это что! Видела бы ты мои ноги!» Вся киногруппа во главе с Германом хохотала до колик. Напряжение как рукой сняло, съемки следующего дубля прошли без сучка без задоринки, и сцена объяснения стала едва ли не самой пронзительной в фильме.

А другую роль, которая по значимости могла встать вровень с Лопатиным, Юра играть отказался. Несмотря на то, что сам рассказал Рязанову про угонщика, отдававшего вырученные за украденные машины деньги бедным.

Максим с каждым годом становится все больше похож на отца
Максим с каждым годом становится все больше похож на отца
Фото: Павел Щелканцев

Главным героем услышанной Никулиным в Питере истории был работник торговли, которого подставило начальство. Отсидев «от звонка до звонка», парень вышел на волю и начал мстить «благодетелям»: угонял их машины, продавал, а деньги приносил старикам, инвалидам и многодетным семьям под видом работника собеса. И каждый раз слышал: «Спасибо советской власти!» Рязанову сюжет понравился. Сказав, что в ближайшее время приступит с Эмилем Брагинским к написанию сценария, главную роль в будущей картине он пообещал Никулину. Юра обрадовался, стал учиться водить автомобиль...

Через полгода Эльдар прислал сценарий, прочитав который, муж страшно расстроился. В нем Деточкин выглядел юродивым, а сам сюжет оказался сильно упрощенным и приземленным.

И Юра решил, что в фильме по этому сценарию играть не будет. Как Рязанов его уламывал, как уговаривал! Бесполезно. Это был тот самый случай, когда, сказав «нет», Юра стоял до конца.

Сегодня Эльдар, рассказывая о причине, по которой Деточкина сыграл не Никулин, а Смоктуновский, пеняет на совпавшие по времени с началом съемок цирковые гастроли. Да, гастроли в Японию перед труппой действительно маячили, но Юру, если бы он дал согласие играть у Рязанова, конечно бы отпустили.

Когда мы посмотрели «Берегись автомобиля», я спросила мужа:

— Ну что, Юра, не пожалел, что не снялся?

Он помотал головой.

— Нет. Ни на минуту.

До сих пор не устаю поражаться одной черте Юриного характера, которая при сыгранных в четырех десятках картин ролях, при сотне сочиненных и доведенных до блеска реприз, при колоссальной загруженности на посту директора цирка, работе на телевидении и прочая-прочая кажется невозможной. Но против правды, как говорится, не попрешь: Никулин был отчаянным лодырем. Его обязанности по дому ограничивались снабжением. В очередях он, понятно, не стоял. Приходил к директору магазина, говорил что нужно, и пока они пили чай, на складе все взвешивалось, паковалось и приносилось. Юра отдавал деньги, товар пробивали на кассе, подсобные рабочие помогали загрузить покупки в багажник — и все. Но даже на такое не слишком затратное по времени и усилиям действие мужа уговорить было непросто.

Максим часто вспоминает случай из времен тотального дефицита. Я с самого утра талдычила, что в доме закончилась туалетная бумага и что неплохо бы Юре, поднявшись с дивана, за ней съездить. Наконец он не выдержал: как ошпаренный выскочил из дома. Вернулся минут через сорок с огромной коробкой. Бухнул ее на пол: «Здесь сто рулонов! Теперь усритесь!»

Думаю, именно из-за лени Юра ничего не покупал помалу. Если я просила банку маринованных огурцов — привозил ящик, вместо пары кусков мыла — упаковку. Излишками мы осчастливливали родственников и друзей.

Единственное, о чем его не надо было просить, — погулять или поиграть с маленьким Максимкой. Юра придумывал сюжеты и рисовал к ним картинки (сегодня это назвали бы комиксами), пел сыну песни, рассказывал сказки, которые сам сочинял.

Как-то от него услышала: «Знаешь, Тань, чем бы я хотел заняться, уйдя на пенсию? Писать книжки для детей». Уверена — это были бы очень хорошие, интересные и добрые книжки. Жаль, что на них у Юры не хватило времени...

Максим для отца был светом в окошке. Рожала я в Москве, а Юра в это время гастролировал в Ленинграде. Мне рассказывали, что получив телеграмму, новоиспеченный папаша устроил такой праздник, от которого здание питерского цирка тряслось два дня. А как Юра переживал, когда в восемь лет у Максимки обнаружили серьезную болезнь! Одна почка практически перестала работать, пришлось делать операцию. Только-только вздохнули с облегчением — воспаление вернулось.

Опять операционная, реанимация. Все это время я была рядом с сыном, а Юра, которого не отпустили с гастролей, сходил с ума от тревоги. Звонил в больницу по нескольку раз на дню, при малейшей возможности вырывался в Москву.

Добиться, чтобы Юра сына наказал или хотя бы отчитал, было невозможно. Начинаю Максима прессовать по поводу плохой учебы, муж тут же вступается:

— Да ладно тебе, Тань! Нормальный же парень растет.

— Юра, нельзя во всем ребенку потакать!

— Почему нельзя? Можно!

— Очень даже понятно, почему ты целиком на его стороне! — негодую я. — Потому что сам паршиво учился.

Большая семья Никулиных: я, сын Максим, его жена Мария, мои внуки Юра и Максим, их жены Настя и Татьяна и мой правнук Стас
Большая семья Никулиных: я, сын Максим, его жена Мария, мои внуки Юра и Максим, их жены Настя и Татьяна и мой правнук Стас
Фото: Павел Щелканцев

— Но несмотря на это, согласись, вырос не самым плохим человеком, — улыбаясь, резюмирует Никулин.

Что тут ответишь? Махнув рукой, прекращала бесполезный спор.

Отношение Юры к сыну не изменилось, и когда тот стал взрослым. Летом мы жили на даче, и как-то Максим, взяв у отца машину, поехал покататься. Обещал, что вернется засветло. Десять часов — его нет, полночь — нет, час ночи, два... Я хоть и переживаю, но виду стараюсь не подавать, потому что на Юре нет лица. Уже поднята на ноги милиция, от сотрудников которой каждые пять минут приходят телефонные рапорты: нет, не обнаружен. В какой-то момент поняла: еще немного — и муж свалится с инфарктом. И тут на пороге появляется улыбающийся Максим.

«Как ты мог?» — выдавливает из себя Юра. Поворачивается и уходит в спальню. И больше — ни одного слова упрека. Зато я дала волю эмоциям: орала так, что тряслись стены.

Ради сына Юра даже изменил обыкновению не просить за себя и близких. Это случилось, когда Эдуард Сагалаев отстранил Никулина-младшего от работы в программе «Утро». Максиму утвержденный начальством формат казался скучным, и он постоянно пытался привнести в передачу что-то новое, интересное. Сагалаеву самовольство не нравилось, и в конце концов он снял «мятежного» ведущего с эфира. Максим продолжал оставаться в штате, получал какие-то деньги, но, приходя на работу, ничего не делал — ему не поручали даже репортажей. Не в силах видеть, как тяжело сын переживает отлучение от любимой профессии, Юра попросил Сагалаева о встрече.

Тот выслушал просителя, мило улыбнулся: «Я подумаю», однако менять своего решения не стал.

Вскоре Максим уволился и вместе с женой занялся мелким бизнесом: на машине, которую отдал Юра, они развозили по торговым точкам минеральную воду и соки. Для начала девяностых, когда многие представители творческих профессий работали каменщиками на стройке или строчили джинсы, такой вариант был не самым плохим.

Сердце у Юры начало пошаливать лет с сорока. Давали знать о себе и война, и чреватая нервными перегрузками работа, но главным образом — обыкновение принимать чужую боль как свою.

Близкой дружбы между Юрой и Зиновием Гердтом не было. Они не встречали вместе праздники, не перезванивались.

Виделись только на фестивалях, премьерах, но уж тогда оторвать их друг от друга было невозможно. И вот в начале осени 1996 года Юра узнает, что Зяма смертельно болен, однако, несмотря на это, будет участвовать в приуроченном к его восьмидесятилетию концерте. И Юра поехал туда, хотя ни Гердт, ни его родные об этом не просили, и весь вечер провел с Зиновием. Не выступал, просто сидел рядом на сцене, а в антракте — возле кресла, на котором полулежал Гердт. Подбадривал, веселил. Домой вернулся с серым лицом. Через два месяца Гердта не стало. А спустя еще девять месяцев ушел и Юра...

Ему предстояла операция. Плановая. Установка стентов в питающих сердце сосудах в конце девяностых не была редкостью. И я совершенно спокойно, будто на работу, проводила мужа до порога квартиры, попросила позвонить, когда все закончится и его перевезут в палату.

Никаких предчувствий, ни малейшего холодка внутри...

Известие, что во время операции Юра впал в кому, стало громом среди ясного неба. Все шестнадцать дней, что он лежал подключенным к аппарату искусственного дыхания, я была как зомби: ничего вокруг не видела, не слышала.

Юра умер двадцать первого августа. Гроб был установлен на манеже цирка. Проститься с любимым клоуном и актером пришли десятки тысяч людей. Когда траурный кортеж тронулся в путь, стоявшие на противоположной стороне Садового кольца в пробке водители разом нажали на клаксоны: Москва провожала Юру. Я ехала в машине Лужкова, который очень любил мужа.

«Знаете, Татьяна Николаевна, — сказал Юрий Михайлович, — я видел много похорон, но таких на моей памяти не было».

В себя приходила очень долго. Будучи интровертом, не хотела слышать утешений, уговоров. Твердила, что должна пережить обрушившееся горе в одиночку. Прошло пятнадцать лет, а боль потери никуда не делась. Я не могу смотреть фильмы с участием Юры, не могу слушать песни в его исполнении. Но у меня есть сын, внуки, правнук, которых я очень люблю и которые любят меня. А еще есть цирк, который Юра называл своим домом и где мне всегда рады.

Народная любовь к Никулину не закончилась с его уходом. Доказательство тому — установленный возле цирка памятник. Деньги на него собирали всем миром: театральные и эстрадные коллективы перечисляли гонорары от спектаклей и концертов, пришедшие в цирк на представление зрители клали купюры в специальную коробку в фойе.

Как-то цирковые рассказали потрясающую историю: «Выходим после представления — время к полуночи, бульвар опустел, а возле памятника стоит пьяный мужичонка и жалуется Юрию Владимировичу на тяжелую жизнь.

Причем делает это так искренне и трогательно, что мы едва не прослезились».

А недавно я узнала, что у москвичей появилась новая примета: перед важным делом надо коснуться бронзовой руки Никулина и все обязательно получится. Если это так, то Юра остается верным себе — продолжает всем помогать. Теперь уже — оттуда...

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Астрологический прогноз на апрель 2024 года
«Завершающийся март оказался месяцем, невероятно увлекательным с астрологической точки зрения. Но предстоящий апрель готов побить его рекорд. Судите сами!» — говорит практикующий ведический астролог Ирина Орлова.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог