Надежда Белявская. Памяти отца

«Я представляю, как папа, опираясь на палку, подходит к этому страшному окну и падает вниз… И плачу, не могу остановиться».
Надежда Белявская
|
03 Декабря 2012
Фото: РИА-Новости

Я представляю, как папа, опираясь на палку, подходит к этому страшному окну и падает вниз… И плачу, не могу остановиться.

Дом, в котором жил папа, я обхожу стороной. Он внушает мне ужас, особенно двор, где все произошло. Раньше любила сюда приходить. Мы часто гуляли во дворе вчетвером: я — с младшим сыном Алешей, а папа — с Сашенькой, дочкой от второго брака. Наши дети ровесники, Саша старше всего на пять месяцев. Папа обожал ее и внуков. Прогулки с ними были для него одной из немногих радостей в последние годы. Отец рвался на улицу и там преображался, становился почти прежним Александром Белявским.

И жизнь свою он окончил в этом тихом московском дворе...

Меня спрашивали, не замечала ли я чего-нибудь странного перед его гибелью? Не предчувствовала ли беду? Нет, все было как обычно.

В субботу, восьмого сентября, мы всей семьей были на даче в Ершово под Звенигородом, только мой старший сын Костя оставался в Москве. Накануне я говорила по телефону с папиной женой Людмилой Тихоновной. Она просила привезти с их дачи кое-какие вещи. Мы соседи. Сначала в Ершово поселились мои родители. После развода с мамой отец не захотел покидать полюбившееся место. Делить было нечего — всего шесть соток, — и он купил землю рядом с нашим участком и построил еще один дом. Так и жил потом — «на две дачи».

И нас всех старался объединить.

Когда Людмила позвонила в субботу, в душе ничего не екнуло. Я подумала, она еще о чем-то вспомнила. А Мила вдруг говорит:

— Надя, с папой случилось несчастье. Он погиб, выпал из окна. Вы приедете?

— Конечно, — отвечаю машинально и не могу поверить в то, что услышала. Неужели отца больше нет?!

Голова пошла кругом. Как сказать маме? Она не переживет. Вру, что отцу стало хуже, он в больнице и нам надо ехать в Москву. Пока мама собирается, обзваниваю близких. Правду говорю ей только дома, куда кроме нас приезжают все родные: папина сестра тетя Оля, ее муж, их сыновья с женами и дети папиного брата. Он сам далеко, в санатории.

Телефоны разрываются, звонят и друзья, и совершенно чужие люди: «Это правда, что Белявский покончил с собой из-за нищеты?»
Телефоны разрываются, звонят и друзья, и совершенно чужие люди: «Это правда, что Белявский покончил с собой из-за нищеты?»
Фото: Алексей Никишин

Телефоны разрываются — звонят и друзья, и знакомые, и совершенно чужие люди. Все каналы уже сообщили, что Белявский выбросился из окна на лестничной клетке пятого этажа. И теперь меня спрашивают: «Это правда, что он покончил с собой из-за нищеты? Стас Садальский написал в своем блоге».

«Что за чушь!» — возмущаюсь я. Пытаюсь объяснить, что папа не был нищим, но меня душат слезы. И мама рыдает, не может говорить. Видя наше состояние, отвечать на звонки вызывается мой жених Артем. Я успокаиваю маму и пытаюсь взять себя в руки, а потом представляю, как папа, опираясь на палку, подходит к этому страшному окну и падает вниз... И снова плачу, не могу остановиться. Как это могло случиться? Он ведь любил жизнь!

Отец все делал со страстью — собирал грибы, строил качели, красил дом... Было такое счастье находиться рядом с ним в этот момент. Выпадало, к сожалению, оно не слишком часто. У папы была своя жизнь, у нас с мамой — своя. Родители разошлись, когда мне было семь лет, брату Андрею — девять.

Воспоминаний о том, как мы жили вместе с отцом, сохранилось не так много. Слишком маленькой я была. Помню, как он играл на новогоднем утреннике Деда Мороза и забирал меня из детсада. При его появлении всегда возникал переполох. Посмотреть на Белявского прибегали воспитательницы из соседних групп. И хотя он терпеливо ждал, пока я наиграюсь с друзьями, тетки сердились: «Ну что же ты, Надя! Собирайся быстрее! Нехорошо заставлять папу ждать!» Я удивлялась: из-за чего такой сыр-бор? Не понимала, что папа у меня особенный — знаменитый артист.

В детстве часто слышала: «Надя — вылитый Александр Борисович».

Если спрашивали: «Девочка, на кого ты похожа?», с гордостью отвечала «На папу». Но однажды меня озадачили: «А брат твой, Андрюша, на кого похож?» Я задумалась и честно призналась, что не знаю. Спросила маму. Она немного замялась, а потом сказала, что брат похож на дедушку, не уточнив, на какого именно. Впрочем, к тому времени ни папиного отца, ни маминого уже не было в живых. Я была маленькой и поверила на слово. Отныне всем говорила, что Андрюша у нас в дедушку.

Прошли годы, прежде чем я узнала, почему мой брат был ни на кого не похож. Его взяли из дома малютки. Незадолго до этого у родителей погиб родной сын, Боря. Ему было два года и три месяца.

В первые годы они были неразлучны. Мама даже ездила с папой на съемки и гастроли
В первые годы они были неразлучны. Мама даже ездила с папой на съемки и гастроли
Фото: Из личного архива Н. Белявской

В детстве это от меня тоже скрывали.

О ребенке они мечтали много лет, но родить мама смогла только в тридцать девять. В долгожданном сыне они с папой души не чаяли. Несчастье произошло летом, на даче под Наро-Фоминском. В тот день мама уехала на работу в Москву (она кандидат геологических наук и много лет работала в научно-исследовательском институте). Боря остался с няней. По ее словам, он самовольно ушел на озеро с приятелем чуть старше его самого. Через какое-то время этот мальчик в ужасе прибежал на дачу, но толком так и не смог объяснить, что произошло. Борю нашли в воде у берега, он утонул.

Родители чуть с ума не сошли от горя. Каждый день ездили к любимому сыну на кладбище. Отец не мог и не хотел работать, мама чуть ли не насильно возила его на съемки и репетиции, чтобы хоть как-то отвлечь от черных мыслей.

Дома он пил и плакал. Мама крепилась из последних сил. Однажды не выдержала и сказала: «Шура, так больше нельзя. Я тоже не железная. Давай решать, живем мы дальше или прекращаем мучения раз и навсегда. Вот балкон — встанем рядом и прыгнем вниз».

До самоубийства, к счастью, не дошло. Маме удалось встряхнуть папу, вывести из депрессии. Через какое-то время он пришел в себя и предложил усыновить ребенка. После долгих поисков родители нашли похожего на Борю мальчика почти того же возраста. Поменяли ему имя, чтобы сохранить тайну усыновления, назвали Андреем. Мама рассказывала, что папа говорил: «Андрюша — мой костыль». Приемный сын помог ему выжить.

А вскоре выяснилось, что мама беременна. Я родилась, когда ей было сорок три, папе — сорок четыре. Родители дали мне символическое имя — Надежда. Я была для них последней надеждой на совместное счастье. К сожалению, она не оправдалась. Прожив в браке двадцать восемь лет, мама и папа развелись.

Отец купил однокомнатную квартиру в нашем кооперативном доме и поселился в соседнем подъезде. Часто приходил, приглашал нас с Андрюшей к себе. Наверное, поэтому я не сразу осознала, что произошло, общались мы почти столько же, сколько и раньше. Он ведь бывал дома не каждый день, часто уезжал на гастроли и съемки. Обычно папа заходил после работы, играл с нами, разговаривал. Старался, чтобы не чувствовали себя брошенными.

О ребенке мечтали много лет, но родить мама смогла только в тридцать девять. В долгожданном сыне Бореньке они с папой души не чаяли. Папа с Борей
О ребенке мечтали много лет, но родить мама смогла только в тридцать девять. В долгожданном сыне Бореньке они с папой души не чаяли. Папа с Борей
Фото: Из личного архива Н. Белявской

Родители не объясняли мне и Андрею, почему расстались. Как-то я спросила:

— Пап, а почему ты с нами не живешь?

— Ты еще маленькая, не поймешь, — ушел он от ответа. — Вот подрастешь, тогда поговорим.

Через несколько лет я напомнила ему о том разговоре.

— Ну, а теперь ты можешь объяснить, почему вы с мамой разошлись? Вы так хорошо до сих пор общаетесь, заботитесь друг о друге.

— Знаешь, есть одна притча, — сказал отец. — Очень богатому вельможе сшили на заказ роскошные сапоги, а он не стал их носить. Начали выяснять, в чем дело. Это же чудо, а не сапоги! Тот сказал: «Да, они сшиты из мягчайшей кожи, чудесно украшены и великолепно смотрятся.

Но только я один знаю, где они жмут». Жизнь — сложная штука...

Я думаю, родители были слишком разными. Мама — серьезный, степенный, домашний человек. А папа был очень эмоциональным, общительным, заводным. Любил большие компании, шумные застолья. И не отказывал себе в маленьких мужских радостях, благо поклонниц хватало. Насколько я поняла из скупых рассказов мамы, она долго закрывала глаза на его романы. Возможно, была слишком мягкой и терпимой. А он этим пользовался. Впрочем, не мне их судить.

Замуж мама больше не вышла, посвятила себя детям. Хотя у нее были кавалеры и она могла устроить свою судьбу. Папа несколько лет жил вольной холостяцкой жизнью. Я встречала у него дома разных девушек.

Людмила появилась не сразу. Сначала они с отцом жили в гражданском браке, а в августе 1987 года расписались.

Папины родственники очень негативно отнеслись к его женитьбе. Они любили маму, а он бросил ее с двумя малолетними детьми. Все понимали: потеряв сына, отец пережил настоящую трагедию, но считали, что он взял на себя очень серьезные обязательства, когда усыновил мальчика и во второй раз стал отцом.

Папа чувствовал свою вину перед нами и старался быть рядом. Он действовал из самых лучших побуждений, но ранил чувства мамы и Людмилы. Ей вряд ли нравилось, что муж пропадает у нас. И маме было больно наблюдать на соседней даче счастливых молодоженов. Наше садовое товарищество — та же коммуналка. Чихнет кто-нибудь через три участка, и отовсюду кричат: «Будь здоров!»

Выходные мы всегда проводили в Ершово.

Январь 1979-го. Мне два года и один месяц, Андрею — четыре с половиной
Январь 1979-го. Мне два года и один месяц, Андрею — четыре с половиной
Фото: Из личного архива Н. Белявской

Мама старалась вывезти детей на воздух, а папа жить не мог без дачи. Он признавал только активный отдых. Сажал яблони и смородину, копался в огороде, все время что-то мастерил. Часто привлекал к работе нас с Андреем. Я с папой и паклю в брус забивала, и вагонкой стены обшивала.

Наверное, поклонницы Белявского очень удивились бы, увидев его в телогрейке, с молотком и рубанком. На протяжении многих лет отец нес образ красавца-мужчины, не по-советски холеного и шикарно одетого. В жизни выглядел намного проще, конечно, если не нужно было идти на прием в посольство или на премьеру в Дом кино. Он, кстати, предпочитал таким мероприятиям встречу с друзьями — очень простыми и непафосными людьми.

Среди них были автослесарь, мясник, голубятник, таксист. Артистов не припомню. Папа сам был из простой семьи. Отец, Борис Моисеевич, работал на заводе, а мама, Любовь Александровна, занималась домашним хозяйством и шила на заказ меховые шапки.

Дедушку я не застала, а у бабушки Любы бывала достаточно часто. (С бабушкой по маминой линии общалась гораздо меньше.) Белявские очень дружные, на праздники всегда собирались всей семьей, особенно на бабушкины именины тридцатого сентября. День рождения она не признавала.

Баба Люба нас очень любила и научила маму шить шапки, когда мы остались без папы. Он помогал, но денег все равно не хватало. Мама ведь не работала, занималась детьми. После гибели Бори она и подумать не могла о том, чтобы доверить нас с Андреем чужим людям.

А бабушкам заниматься нами было уже тяжело.

Мы с братом жили дружно, хотя иногда, конечно, и ссорились, и дрались. Как же без этого? Однажды, помню, устроили битву на подушках. Мама сочла меня зачинщицей и отшлепала — единственный раз в жизни. Андрея не тронула, и я обиделась. В детстве часто казалось, что родители любят брата больше, чем меня. Я не знала, что он приемный. А они, наверное, боялись обидеть Андрея, недолюбить.

Потом все равно пришлось проявлять строгость. Я-то до определенного возраста не создавала особых проблем, а Андрей не был пай-мальчиком. Сначала его отдали в очень хорошую спецшколу, но он проучился там только год. Нахватал «двоек», учителя заявили, что дальше он не потянет.

Пришлось переводить в обычную. Меня через два года определили туда же. Хотя мама моей детсадовской подружки предлагала:

— Давайте отдадим наших девочек в спецшколу, будут вместе ходить.

— Нет, — сказал папа. — Андрюшу оттуда выгнали, значит, и Наде там делать нечего. Будет учиться в той же школе, что и брат.

Он не хотел нас противопоставлять. И родная дочь, и приемный сын были ему одинаково дороги. Отец над нами трясся, боялся, что простудимся, заболеем. Страшно ругал за то, что ходили дома без тапочек. Помню, однажды мы с Андрюхой простыли и он стал нас лечить. Отвел в ванную и велел нюхать какую-то гадость. Это был нюхательный табак. Мы чихали как сумасшедшие, вытирали сопли и ныли:

— Па-ап, может, хватит?

— Нет, не хватит, — не отставал он.

Мама долго закрывала глаза на его романы. Возможно, была слишком терпимой. А отец этим пользовался. Впрочем, не мне их судить
Мама долго закрывала глаза на его романы. Возможно, была слишком терпимой. А отец этим пользовался. Впрочем, не мне их судить
Фото: Мосфильм-Инфо

— Давайте, давайте, все вычихивайте, чтобы в носу не осталось микробов.

Отец очень долго страдал от гайморита и боялся, что мы тоже его подхватим. Где нашел этот рецепт, не знаю. Он ухитрялся прочитывать кучу книг, журналов, выписывал «Науку и жизнь» и «Крокодил», хранил на даче подшивки.

Папа любил посмеяться. Он был очень остроумным человеком и знал уйму анекдотов на все случаи жизни. Много лет принимал участие в программе «Белый попугай», которую вел главный «анекдотчик» страны — Юрий Владимирович Никулин. В 1995-м даже выпустил книжку «Если вам грустно.

Анекдоты от А. Белявского».

Наверное, он мог стать замечательным Остапом Бендером. Но не сложилось. Отец был утвержден на главную роль в фильм Леонида Гайдая «12 стульев» и даже начал сниматься, но тут вмешались какие-то высшие силы и Белявского заменили на Гомиашвили...

«Крокодил» я тоже читала с удовольствием — у папы дома. И на один из дней рождения он преподнес подписку на журнал. Вообще, подарками меня не баловали. Покупали то, что было действительно необходимо, капризы исполнять не спешили. У мамы лишних денег не водилось, а папа, хоть и неплохо зарабатывал, был человеком прижимистым. Не то чтобы сам купался в роскоши, а нас в чем-то ущемлял — нет, он и себя во многом ограничивал. Сколько я его помню, всегда копил на черный день.

Наверное, это естественно для человека, пережившего войну и лишения. Мама рассказывала, как тяжело им приходилось в первые годы брака. Считали каждую копейку. И хотя потом наступили совсем другие времена, папа думал о будущем. Мало ли что случится...

Воспитывали меня строго. Маленькую родители вообще от себя не отпускали, за руку водили. Когда подросла, просили обязательно предупреждать, если шла в гости или задерживалась в школе. И я всегда звонила из учительской: «Мам, сегодня попозже буду. Не беспокойся».

После одной истории, приключившейся на даче, я поняла, как сильно волнуются родители, хотя истинной причины тогда не знала. В лесу у нас есть очень красивое озеро. В детстве мы с ребятами часто бегали туда купаться.

Лет с двенадцати мама меня отпускала без проблем. И вот однажды идем уже обратно, а навстречу — отец. Взгляд безумный, по лицу катятся слезы:

— Надя, где ты была?!

— Как где? На озере. Я же маме сказала.

— А почему так долго?

— Мы купались.

— Купались? — как-то странно произносит отец. И я вижу, что его трясет. Мне становится страшно.

— Пап, ты не думай, я умею плавать. И одна не купаюсь, только с друзьями.

Но он все никак не мог успокоиться.

Они с мамой были слишком разными. Мама — степенный домашний человек. А папа — заводной, любил компании, шумные застолья
Они с мамой были слишком разными. Мама — степенный домашний человек. А папа — заводной, любил компании, шумные застолья
Фото: Из личного архива Н. Белявской

Этот случай запомнился на всю жизнь...

Никогда не забуду и наши путешествия — в Литву, Эстонию, Польшу, Финляндию. Мы ездили туда на папиной «Волге»: папа, Людмила и я. В дороге он развлекал нас песнями. Отец прекрасно пел. Он очень хотел сдружить нас с Людмилой, предлагал называть ее на «ты». А мне не хотелось с ней сближаться, я мечтала, что папа вернется к маме. Тогда он и стал устраивать совместные поездки. Сначала мы отправились в Польшу вчетвером — папа, Людмила, я и Андрей. Через год брат отказался ехать с нами в Финляндию: считал себя взрослым и хотел путешествовать в другой компании.

В Польше у папы было очень много друзей. Он там несколько раз снимался и в совершенстве знал язык. В посольстве Польши в Москве Белявский был своим человеком.

Мы часто туда ходили на приемы, в магазин. Время было тяжелое — тотального дефицита. Папа постоянно брал меня с собой и в посольство, и в Дом кино. Кино я любила, но стать артисткой не мечтала, даже когда посещала детскую киностудию во Дворце пионеров на Ленинских горах. Некоторые наши девочки впоследствии сделались настоящими звездами — сестры Кутеповы, Ольга Понизова.

Папа не хотел, чтобы я шла по его стопам. Говорил: «Ты должна получить настоящую профессию. Потом и так станешь актрисой, если тебе это дано». Он исходил из собственного опыта: сначала получил диплом геолога и только потом, поиграв в самодеятельном театре, поступил в «Щуку».

В киностудии я занималась на актерско- режиссерском отделении, а надо было, наверное, на операторском.

Очень любила фотографировать и потом печатать с папой снимки в ванной. Это было настоящее чудо. Даже весьма специфические запахи проявителя и закрепителя казались мне волшебными.

Самое большое количество снимков, конечно, делалось в поездках. В Польше, кстати, мы с отцом повздорили. Тогда в моде были очень яркие лаки для ногтей — желтые, зеленые. В Москве их приходилось доставать у спекулянтов, а там они продавались на каждом углу и стоили копейки. Я попросила папу купить лак, но он сказал:

— Вот еще! Никаких зеленых ногтей!

— Сейчас все так ходят!

— А почему ты должна быть как все?

Пойми, златых камней мало, они на дороге не валяются, а обычных, серых — полно. Я не хочу, чтобы ты была таким серым камушком...

Не помогли ни уговоры, ни слезы.

Зато в Финляндии отец по собственному почину купил мне очень красивую жилетку, связанную из тоненьких кожаных ленточек. Нашел он ее... на блошином рынке. Как только приехали, первым делом стал спрашивать, где ближайшая барахолка. И накупил там много интересных вещей. Он говорил о себе: «Я — помоечник». Любил рыться в мусоре, не боялся, что его узнают, и постоянно приносил домой какую-то рухлядь — полочки, светильники, зеркала. Что-то реставрировал сам, что-то отдавал на «Мосфильм» знакомым мастерам. Людмила потом потихоньку выбрасывала этот «антиквариат». Но папа даже после инсульта все равно по привычке ходил по помойкам.

Я любила ходить с ним по грибы
Я любила ходить с ним по грибы
Фото: Из личного архива Н. Белявской

Для него это было любимым развлечением, как и поход по грибы.

По дороге в Хельсинки мы с отцом собрали немыслимое количество грибов. Его друг, к которому мы приехали погостить, потерял дар речи, увидев нас на пороге с пакетами белых и подосиновиков.

— Зачем это?! — закричал он. — Здесь все можно купить в магазине.

— Ты только посмотри, какие красавцы! — сказал папа. — А? Разве можно было их оставить?

Отец был заядлым грибником и приучил нас есть... мухоморы. Про съедобные бело-розовые мухоморы прочитал в польской книжке. Такие грибы росли и в Ершово, и он стал их собирать.

Сначала отдавал маме жарить, но она втайне от него мухоморы выбрасывала. Отец это просек и заставил ее пожарить грибы в его присутствии. Съел «отраву» на глазах у изумленных родственников и не умер. С тех пор мы тоже стали собирать мухоморы, сами едим, кормим гостей и каждый раз вспоминаем папу...

Он был для меня очень близким и родным человеком. Но самым сокровенным я не могла с ним поделиться. Как и с мамой. Казалось: родители не поймут, будут ругать. Они ведь «старые». Между нами сорок с лишним лет разницы! Конечно, дело было не в их возрасте, а в моем. Для большинства подростков «предки» не являются авторитетом. Тинейджеры больше считаются с мнением сверстников. Хотя с Андреем у меня не было контакта на протяжении нескольких лет. Но на то была особая причина...

У брата кризис переходного возраста совпал с тяжелейшим личностным кризисом.

В пятнадцать лет ему стало известно, что его взяли из дома малютки. Андрей пришел и сказал маме: «Я все знаю. Вы мне не родители». Она чуть в обморок не упала. Просветили брата «добрые» соседи. Непонятно зачем. Родители очень переживали, а Андрей просто слетел с катушек. Целыми днями пропадал неизвестно где, приводил домой с улицы каких-то странных парней и каждый раз говорил:

— Это мой брат.

— Что за глупости? — однажды не выдержала я. — Хватит валять дурака! У тебя кроме нас никого нет. Я — твоя единственная сестра.

— Откуда ты знаешь? — усмехнулся он. — Это еще надо проверить.

Папа пытался поговорить с Андреем, но тот не хотел слушать. Если что-то не нравилось — хлопал дверью. Как-то бросил: «Что ты все учишь? Ты мне не отец!» Папа был просто убит, он очень его любил.

Школу брат кое-как окончил, но не мог найти себя. Папа пытался Андрея чем-нибудь заинтересовать, брал с собой на выступления, съемки. Для него это было почти единственной возможностью проводить с сыном больше времени. В детстве Андрей любил с ним ездить, а потом увлекся туризмом, стал ходить в походы с друзьями, лазил по горам.

Неожиданно заинтересовался музыкой, решил организовать рок-группу. Репетировали у нас дома, да так рьяно, что в подъезде стены тряслись.

В гостях у папиного знакомого. Слева направо: Людмила, хозяин квартиры, папа и я. Хельсинки, 1990 год
В гостях у папиного знакомого. Слева направо: Людмила, хозяин квартиры, папа и я. Хельсинки, 1990 год
Фото: Из личного архива Н. Белявской

Мама героически терпела этот кошмар, но соседи пригрозили обратиться в милицию. «Рокеры» перебрались в подвал. И потихоньку забросили свое увлечение.

Очень тяжелое впечатление на брата произвела гибель Виктора Цоя. Для многих мальчишек его возраста это было трагедией. Они целыми днями пропадали у стены Цоя на Арбате, и Андрей там тоже дневал и ночевал. С работой ничего не получалось. Отец пытался пристроить его к друзьям и знакомым — простым рабочим, профессии у него ведь не было, — но брат нигде не мог зацепиться.

К девятнадцати вроде немного остепенился, познакомился с хорошей девушкой Леной и решил жениться. Мы обрадовались. Думали, возьмется за ум. Сыграли свадьбу. Молодые поселились в комнате в коммуналке, недалеко от нашего дома.

Андрею ее купил отец. Счастье продолжалось недолго. В апреле 1994-го Андрей и Лена расписались, а в сентябре он погиб.

В его комнате было окно с фрамугой, в ней разбилось стекло. Папа при мне несколько раз говорил: «Андрюша, сам не лазай, подожди, вместе сделаем». Хотел помочь. А Андрей, судя по всему, не послушался, полез измерять фрамугу и выпал из окна.

В тот день он зачем-то заходил к себе домой с другом. По словам этого парня, они уже вышли на улицу, когда Андрей вдруг сказал: «Подожди, я кое-что забыл». И вернулся обратно. Друг ждал довольно долго, а потом пошел за ним. Дверь была не заперта. Он удивился, что в комнате никого нет и окно открыто настежь. Спустился вниз, а на улице уже люди собрались.

Подошел ближе и увидел на земле Андрея...

Он знал только телефон Лены, ей и позвонил. Она сообщила о гибели Андрея папе. Милиция проводила расследование и установила, что это был несчастный случай. Если бы Андрей выпрыгнул из окна, тело на земле лежало бы иначе. Мы ни секунды не сомневались, что это трагическая случайность. Буквально за полчаса до гибели брат мне звонил. Сказал, что придет переписывать кассеты. Самое обидное, что он занимался скалолазанием — и так нелепо погиб. Хотя, может быть, из-за того что Андрей не боялся высоты, он и сделал неосторожный шаг?

Родители тогда сами чуть не умерли. Папа после похорон попал в больницу с сердцем. И мама болела. По-моему, они так до конца и не оправились после гибели второго сына.

Теперь всю свою любовь они дарили мне.

В пятнадцать лет брату стало известно, что его усыновили
В пятнадцать лет брату стало известно, что его усыновили
Фото: Из личного архива Н. Белявской

В переходном возрасте я особо не куролесила, но время от времени показывала характер. Например «наезжала» на Людмилу. Мне не нравилось, как она готовила и вела хозяйство. В принципе, я старалась не вступать с ней в конфликты — ради папы, но если срывалась, говорила все, что думала. За папу переживала, считала, что жена о нем плохо заботится. А его, очевидно, все устраивало. Не зря они с Людмилой Тихоновной прожили двадцать пять лет. Отец не был чистюлей и педантом и, как большинство мужчин, не обращал внимания на такие мелочи, как разбросанные носки или пыль на комоде. Наверное, не надо было лезть со своим уставом в чужой монастырь. Но я тогда многого не понимала...

Найти взаимопонимание с папой тоже удавалось не всегда. Он был рядом, но в трудные моменты, когда я особенно остро нуждалась в сочувствии и поддержке, его очень не хватало. Я даже плакала. Считала, что он обо мне не думает, недостаточно сильно любит. Он все понимал. Однажды получила от него письмо: «<...> Я всегда считал, что письма важнее и умнее разговора. <...> Поэтому решил написать тебе. <...> любовь очень близких людей не бывает всегда безоблачной. Проза жизни, быт, перемена взглядов и тот ужас нашей новой действительности (который взрослые воспринимают острее, т. к. им есть с чем сравнивать), конечно же, мешают проявляться любви так, как бы хотелось. А желания молодых всегда более горячи и нетерпеливее. Потребность в любви всегда острее. И даже намек на ее отсутствие воспринимается очень болезненно. Поэтому не на словах, а на бумаге я говорю тебе еще раз: я люблю тебя, как всякий нормальный человек, нормальный отец любит своего ребенка.

И даже, наверное, немножечко больше из-за жуткой трагедии в моей жизни <...>».

Я читала и плакала. Отец был очень добрым, нежным и тонко чувствующим человеком...

Он за меня переживал, хотел, чтобы реализовалась, нашла себя. А я долго не могла решить, куда поступать после школы. Не было особых увлечений или талантов. Сначала сдавала экзамены в РГГУ, на факультет информатики и вычислительной техники, но неудачно. Пошла во ВГИК, до этого год занималась там на подготовительных курсах. Папа не помогал, сама поступила на экономический факультет. Но пришлось идти на заочное отделение, я недобрала баллов.

На первом курсе училась и работала — сначала в турагентстве, потом в поликлинике в регистратуре. Через год перевелась на дневное отделение.

В институт ездила на подаренной папой «копейке». Он приобрел ее у актера Сергея Быстрицкого. Права я получила в восемнадцать лет. Машина была древняя, хотя бегала неплохо. Только цвет мне не нравился — травянисто-зеленый. Но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. Тем более что «копейка» была куплена не для того чтобы поражать воображение однокурсников, а с сугубо практической целью: возить нас с мамой на дачу. Добираться туда на перекладных с сумками наперевес было слишком тяжело.

На четвертом курсе я познакомилась со своим будущим мужем Эдуардом. Он тоже был студентом.

В трудные моменты его очень не хватало. Я плакала. Считала, что папа обо мне не думает, недостаточно сильно любит. Он все понимал
В трудные моменты его очень не хватало. Я плакала. Считала, что папа обо мне не думает, недостаточно сильно любит. Он все понимал
Фото: Алексей Никишин

Поженились мы, как только защитила диплом. Тогда я уже работала администратором в фирме «СВ-Дубль». Свадьба у нас была довольно скромная — мы играли ее в ресторанчике недалеко от дома. Присутствовали только родственники и близкие друзья, человек тридцать. Родители всплакнули, но я видела, что они счастливы.

Поселились с мужем у нас дома. (Папа к тому времени переехал в двухкомнатную квартиру, но жил все равно неподалеку.) Через полтора года родился Костя. А еще через полтора мы с Эдуардом развелись. Причина была банальной: мы совершенно разные люди, характер, темперамент — все разное. Через несколько лет помирились — ради Кости. Второй сын, Леша, появился у нас фактически вне брака. Снова расписались уже после его рождения. Но не зря говорят: разбитую чашку не склеить.

Через три года мы все-таки разошлись.

С работой не ладилось. Мне очень нравилось в фирме «СВ-Дубль», но вернуться туда после рождения Костика не получилось. Какое-то время работала на съемках одной картины, но режиссер оказался непорядочным, денег не платил. Папа помог устроиться на канал «ТВ Центр» в дирекцию художественных программ. Но мы тогда как раз помирились с Эдуардом и я забеременела Лешей. В декрете провела три года. Когда решила выйти на работу, оказалось, что на канале за это время сменилось руководство и дирекцию нашу расформировали. Предложили пойти в архив. Там надо было сидеть с десяти утра до десяти вечера, два дня рабочих, два — выходных. С маленькими детьми работать по такому графику немыслимо. Тем более что младший сын у меня проблемный, требует особого внимания и заботы.

Леша родился в тяжелое время, через месяц после того как дедушку разбил инсульт. Я тогда пережила сильнейший стресс, и это отразилось на ребенке. Сын несколько отстает в развитии от своих сверстников.

Думаю, папа себя загнал. У него и так уже были проблемы со здоровьем: давление скакало, сердце пошаливало — а он пахал как проклятый, старался заработать. Ведь в августе 2003 года у них с Людмилой появилась дочка.

Они давно мечтали родить ребенка — не получалось. И когда уже никто не верил, что это может произойти, Людмила забеременела — в пятьдесят два года. Мы с мамой очень переживали за папу. В семьдесят стать отцом — это подвиг. Надо же не просто дать жизнь маленькому человечку, а вырастить его, поставить на ноги.

Папа и мой сын Костя на даче. Они были очень дружны
Папа и мой сын Костя на даче. Они были очень дружны
Фото: Из личного архива Н. Белявской

Папа это прекрасно понимал.

Рожала Людмила в Клинике акушерства и гинекологии на Пироговке. Там же, где за пять лет до этого я родила Костика. Тогда меня папа встречал. А я пришла на выписку к Людмиле, хотела поддержать. Сама уже была беременна Лешей. Папины друзья снимали на видео: как мы ждали, как девочку вынесли. Папа шутил, смеялся, но я видела — он весь на нервах. Приданое мы покупали с ним вдвоем, пока Людмила лежала в клинике. Накануне выписки убрали квартиру, папа суп сварил. Конечно, ему было тяжело. Даже молодым родителям нелегко вставать ночью, без конца менять памперсы и укачивать орущего младенца. А каково это в семьдесят один год?

Четвертого декабря отец дал очень большое интервью, где впервые рассказал о трагедиях, случившихся в нашей семье, о гибели сыновей.

До этого он тщательно скрывал от журналистов свою личную жизнь, говорил только о творчестве. Не знаю, почему вдруг так разоткровенничался. Возможно, прислушался к маме. Она давно на него обижалась: «Шура, ты твердишь во всех интервью «Мила да Мила», а нас с Надей как будто не было и нет!» В тот день мы с Костей даже приходили к нему фотографироваться для журнала.

Интервью далось папе нелегко. Это была настоящая исповедь. Вероятно, у него поднялось давление. Хотя во время съемки он выглядел нормально и на самочувствие не жаловался. Но потом мы с Костей ушли, а журналисты остались, и, насколько я знаю, все очень затянулось. Мила нервничала, потому что ребенку полностью сбили режим.

А вечером у папы случился инсульт. Хорошо что «скорая» быстро приехала, мы сразу отвезли его в больницу. Врачи сказали, что помощь была оказана вовремя. В таких случаях нельзя терять ни минуты.

На следующий день я добилась, чтобы папу перевели в Институт неврологии на Волоколамке, и поехала к нему. Машину вела с трудом — была на восьмом месяце, а в тот день еще метель разыгралась. Папа лежал в палате интенсивной терапии, он был в сознании, но абсолютно беспомощным. Не мог говорить и двигаться. Я с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Потом приезжала к нему каждый день. Дома почти не спала, боялась телефонных звонков. Казалось: как только засну, позвонят из больницы и скажут, что папа умер. Но он выжил. А недели через две-три уже попросил принести японский кроссворд. Очень любил разгадывать кроссворды, японские — в особенности.

Ему пришлось заново учиться самым простым вещам — садиться, вставать, ходить.

Людмила и папа с дочкой Сашенькой
Людмила и папа с дочкой Сашенькой
Фото: PersonaStars.com

На это ушло немало времени и сил. Первые шаги отец делал на моих глазах. Если бы я могла, сидела бы с ним неотлучно. Но у меня была семья, пятилетний ребенок. И Леша на подходе. Я и так приезжала утром, а уезжала вечером. Выносила утки, кормила. Мама не в силах была навещать папу, неважно себя чувствовала, но готовила ему протертые супчики. Жевать он не мог, еду приходилось с ложечки давать.

Людмила не приезжала, была занята ребенком. Я предлагала посидеть с Сашенькой, но она никому не могла ее доверить. Что ж, каждый сам делает выбор и определяет приоритеты. Для меня в тот момент важнее всего был отец.

О себе и будущем ребенке я не думала, поэтому вскоре попала в больницу. У плода началась гипоксия. Надо было ложиться «на сохранение», но я не могла бросить папу и через три дня сбежала. Врачи умоляли не делать глупостей, но я твердила, что мне нужно спасать отца. Пришлось написать расписку, что отказываюсь от госпитализации и всю ответственность за возможные последствия беру на себя. А что еще оставалось? Ухаживать за папой было некому.

В институте он пролежал месяц с небольшим. Все время домой просился, переживал за Сашеньку. Говорить не мог, объяснялся жестами или кивал в ответ на наводящие вопросы. Потом постепенно стал писать, но путал имена и всех женщин называл Олями. Сознание восстановилось не сразу. Я была в ужасе. Врачи успокаивали, обещали, что все наладится, если отец будет заниматься.

Тетя Оля устроила его в Центр патологии речи и нейрореабилитации, которым руководит знаменитый Виктор Шкловский. Папа там усиленно занимался с логопедами, делал специальные упражнения, массаж и пошел на поправку. К Шкловскому потом ложился регулярно, два раза в год.

Постепенно все как-то нормализовалось. Я понимала: прежнего папу не вернешь, надо учиться жить по-новому. Раскисать не имела права. Первое время отец паниковал, все время показывал: умираю, умираю. Сложит руки на груди или проведет рукой по горлу — мол, все, конец. Я возмущалась: «Пап, перестань, как тебе не стыдно. Все будет нормально, мы с тобой за грибами летом пойдем». И он успокоился, вспомнил о кроссвордах, боксе.

Папина дочка Сашенька и мой Леша — ровесники
Папина дочка Сашенька и мой Леша — ровесники
Фото: Из личного архива Н. Белявской

Тетя Оля рассказывала: «Пришла я к Саше, он со мной пообщался немного, а потом показывает — все, мне некогда. Поднялся и пошел в холл — бокс смотреть!» Папа его очень любил.

Весной он уже гулял. Летом поехал на дачу. Раньше, как Плюшкин, ничего не выбрасывал, все собирал — старые вещи, книги, журналы. А тут вдруг занялся уборкой. Мы с ним машинами вывозили на помойку всякий хлам. Отец начал новую жизнь. Понял, что заново родился, и стал разгребать завалы. Раньше суета не давала ему остановиться, оглядеться. Он же носился как белка в колесе: с одной съемки на другую, из дома на дачу. А теперь появилось время и папа решил навести порядок. Не мог сидеть без дела.

Говорил пока плохо и писал неважно. У него пострадала правая сторона и правая рука работала хуже, чем левая.

Отец часто жаловался, что она немеет. Прихрамывал на правую ногу. Постепенно стал говорить лучше, в основном отдельные слова, но по ним можно было догадаться, что он имеет в виду. Ничего, я приноровилась. Внушала себе: главное терпение, мы справимся. Слава богу, папа полностью себя обслуживал. Мог ходить, гулять. Даже делал зарядку. Для него это был обязательный ритуал. Он нас с мамой ругал за то, что зарядку не делаем. Призывал худеть! На живот показывал: так нельзя, давай худей, худей, делай зарядку! Начинал демонстрировать движения.

Конечно, это были несложные щадящие упражнения, папа не мог резко поворачиваться, наклоняться, бегать, прыгать, у него кружилась голова. Он обязательно за что-нибудь держался, если делал приседания.

Но особых проблем с ним не было. Разве что в общении.

Я иногда думала: «Какой же это, должно быть, ужас — Сашенька заговорила и ему, наверное, хочется с ней пообщаться, а он не может». Но потом отгоняла эту мысль. Живой, и ладно. Как-нибудь прорвемся. И папа жил, радовался тому, что светит солнце и на любимой яблоне распустились почки, и дочка растет, говорит, читает. Свои чувства он научился выражать без слов — поглаживал, обнимал. Стал более спокойным, мягким. Ведь многие вещи отошли для него на второй план.

Наверное, ему было тяжело перестроиться. Он жил в сумасшедшем ритме и вдруг словно остановился на бегу. Для большинства артистов, тем более таких востребованных, как папа, остаться вне профессии — настоящая драма.

Мой жених Артем и сыновья Костя и Леша
Мой жених Артем и сыновья Костя и Леша
Фото: Алексей Никишин

Но мы с мамой твердили, что главное — здоровье. Надо лечиться, восстанавливаться, а там, глядишь, и с работой наладится. И он с этим соглашался. Настоящим спасением для отца была дача. Всю зиму он мечтал, как поедет туда летом. В Ершово для него всегда находилась работа. Мог разобрать журналы, переложить дрова, подмести пол.

Грех говорить, но до болезни мы с папой общались значительно меньше. Мешала все та же суета. А теперь вместе гуляли (до того как Леша пошел в школу, практически каждый день) и я в любой момент могла зайти к отцу. Он же постоянно был дома.

Людмила, конечно, за ним ухаживала, но, на мой взгляд, Сашенька была для нее на первом месте. Не знаю, помогали ли им Союз кинематографистов или Гильдия актеров кино.

По-моему, они жили на папины сбережения. Не шиковали, но, в принципе, ни в чем себе не отказывали: были сыты, одеты, обуты, даже ездили отдыхать. Не на недельку в Комарово, а в Сочи, Турцию, Болгарию — на месяц. Это к вопросу о том, что Белявский якобы нуждался и покончил с собой из-за нищеты. Какая нищета, если Людмила давным-давно не работала и папа сидел дома больше восьми лет, и при этом каждый год они втроем целый месяц проводили на курорте?

Однажды отец не захотел никуда ехать, и Людмила спросила, не могу ли я побыть с папой на даче во время их с дочкой поездки в Болгарию. Но получилось так, что моему мужу тогда же дали отпуск — у нас не было другой возможности вместе отдохнуть. Мы отсутствовали не месяц, как Людмила, всего пару недель, а за отцом пока ухаживала мама.

Я все подготовила, разложила по пакетикам папины лекарства, расписала подробно — когда и что давать, продукты закупила, набила полный холодильник. А когда вернулась, стала ухаживать за папой сама. Мила на даче появилась не сразу, у нее еще в Москве были какие-то дела.

Папа продержался. Постоянно был с мамой или со мной, только спал у себя, потому что привык к своей кровати. А так и ел у нас, и читал, приходил со своими журналами и книжками. Да, не зря он купил участок по соседству и в Москве старался быть рядом с нами, как будто предвидел такое развитие событий.

Иногда я смотрела на него и чуть не плакала. Отец так сильно похудел! Сначала не мог жевать и мало ел. А потом стал следить за собой. Не хотел поправляться. Как-то пришла к нему в гости, а он на Людмилу показывает: толстая, толстая, худей!

Недавно перебирала бумаги и нашла папино письмо. Пробежала глазами строчки и зарыдала. Я люблю тебя, папочка. И всегда буду помнить…
Недавно перебирала бумаги и нашла папино письмо. Пробежала глазами строчки и зарыдала. Я люблю тебя, папочка. И всегда буду помнить…
Фото: Из личного архива Н. Белявской

«Пап, ну хватит уже, — сказала я. — Что ты пристал? Мила не толстая».

Мне было неловко. Мы с Людмилой немного сблизились на почве обсуждения общих детских проблем. Леша и Саша посещали один детский сад, правда, в разный период времени. Сын ходил туда до пяти лет, потом я перевела его в специализированный логопедический садик. Сашеньку отдали в детсад в последний год перед школой. Она учится там же, где мой старший сын Костя. Школа у них замечательная, с итальянским языком. Папа был в восторге, только и говорил: «Саша, школа, школа!» Дочка давала ему мощнейший стимул для того, чтобы бороться за жизнь. Он никогда не жаловался и находил повод для радости даже в мелочах.

А этим летом вдруг стал сдавать. Наверное, признаки ухудшения самочувствия были и раньше, просто я их увидела только когда мы все выехали на дачу. В Москве не было возможности наблюдать за папой постоянно. Слишком напряженный у меня в последнее время ритм жизни. Я учусь в педагогическом вузе и работаю воспитателем группы продленного дня в школе с инклюзией. Там, где учится Леша. Решила сменить профессию в тридцать с лишним лет.

До этого состояние папы было более или менее стабильным. А тут начала пропадать речь, он перестал писать и рисовать. Бывало, возьмет карандаш, хочет провести линию, а ничего не получается. Смотреть на это без слез было невозможно.

Я испугалась, что произошел повторный инсульт. Предложила Людмиле положить папу в больницу на обследование.

Но она сказала: «Ты что? Какое обследование летом? Все врачи в отпусках. Вот осенью обязательно положим и обследуем». Пришлось с ней согласиться.

Лето кончилось, мы все вернулись в Москву. Дети пошли в школу. А через неделю случилось непоправимое...

До сих пор виню себя в том, что не настояла на госпитализации, не убедила Людмилу нанять папе сиделку. Мне даже соседи его говорили, что Александр Борисович очень ослаб. Но что я могла сделать? Тетя Оля не один раз Миле предлагала: «Ты только скажи, что нужно. Мы все оплатим, все сделаем. Если надо, найдем сиделку». Но папина жена ни в какую не хотела кого-то нанимать.

С ужасом вспоминаю, как она однажды обронила со смехом: «Ой, Сашенька тут предложила папу дома запирать.

А я ей сказала — нет, так нельзя, вдруг он в окно сиганет?» Получается, что она не исключала такой возможности? Почему же ничего не предпринимала и спокойно оставляла мужа одного?

Я, конечно, не врач и не могу поставить диагноз, но то, что происходило с папой, было очень похоже на симптомы болезни Альцгеймера. Потом я почитала про нее в Интернете и поговорила со специалистами. Вылечить отца, наверное, было нереально, но можно было продлить его жизнь, положив в больницу или отправив в семейный санаторий. И избежать такого ужасного конца...

Тайна гибели Александра Белявского, скорее всего, так и останется тайной. Но зная отцовский характер и его любовь к жизни, я никогда не поверю, что он покончил с собой.

Папа почти девять лет боролся с болезнью, не опускал руки. Да и не было у него причин для такого беспросветно-черного отчаяния, которое может привести к самоубийству.

Мы с Людмилой это обсуждали. Она сказала: «Нет, это несчастный случай. Если бы Саша хотел покончить с собой, то выбрал бы какой-то другой момент. Когда я утром ухожу с Сашенькой в школу или когда иду ее забирать. А мы как раз гуляли во дворе. На наших глазах он никогда бы не бросился вниз. И вообще, мог бы просто выпить упаковку снотворного».

Об этом я тоже думала. Папа давно страдал бессонницей и принимал таблетки. Понемногу — четвертинку, половинку. Они лежали у него в коробочке. Чтобы свести счеты с жизнью, достаточно было протянуть руку и принять все таблетки разом.

Никто не мог бы ему помешать.

Сейчас идет расследование. О результатах говорить рано, но эксперты считают, что броситься из этого окна на пятом этаже можно только одним способом — забравшись с ногами на подоконник. Отцу это точно было не по силам. На даче он в последнее время не мог без посторонней помощи спуститься с крылечка. А там всего четыре ступеньки. Ему тяжело давался каждый шаг, очень сильно кружилась голова.

Может, он хотел позвать Милу и Сашеньку и наклонился вниз, чтобы махнуть рукой? Он уже не мог говорить. На даче звонил в колокольчик или стучал по перилам лестницы, чтобы обратить на себя внимание. А здесь сделать это было нельзя. Нет, правды уже никто не узнает...

Прощание с папой проходило в Доме кино. Оно было организовано Гильдией актеров кино. Перед этим по православной традиции отца отпевали в морге при ЦКБ. Кстати — самоубийц не отпевают, но у священника, совершавшего скорбный обряд, не возникло сомнений в том, что раб Божий Александр не брал на себя этот грех. Ему рассказали, что папа был тяжело болен.

Некоторые СМИ писали, что в Доме кино было мало народу. Я, если честно, плохо помню, как все прошло. Была словно в тумане и сильно боялась за маму. Она держалась только на лекарствах. Нам очень помог мой жених Артем. Мы не расписаны, но уже два года живем вместе. Мой бывший муж тоже приходил.

Сашенька держалась неплохо. А на отпевании — страшно рыдала. И мой Костик плакал.

Они с дедом были очень дружны. Лешу мы не брали на похороны, не хотели травмировать. Он ведь как малый ребенок...

Похоронили отца на Кузьминском кладбище. Там и родители его лежат, и оба сына. Мы всегда туда ездим на бабушкины именины. И в прошлом году были тридцатого сентября — вместе с папой. Потом собрались все у нас дома.

Не знаю, думал ли он когда-нибудь, что у него будет такой трагический конец. Конечно, если в семье долго и тяжело болеет пожилой человек, родные так или иначе готовятся к худшему, но то, что это худшее будет таким ужасным, никто из нас не мог представить даже в страшном сне.

Недавно перебирала бумаги и нашла то самое папино письмо. Пробежала глазами строчки, дошла до слов «я люблю тебя, как всякий нормальный человек, нормальный отец любит своего ребенка» и зарыдала.

Я тоже люблю тебя, папочка. И всегда буду помнить...

Редакция благодарит за помощь в организации съемки мебельный салон Baker.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Таро-гороскоп на апрель 2024 года для всех знаков зодиака
Апрель станет непростым месяцем. С первых дней Меркурий развернется и пойдет в обратном направлении, поэтому многие знаки окажутся перед выбором или их дела начнут буксовать. Каждому представителю зодиакального круга не помешает помощь или хотя бы совет. Карты Таро укажут правильный путь для каждого, с этими рекомендациями вы сможете избежать проблем и даже выбиться в лидеры.

Таро-гороскоп на апрель 2024 Овен




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог