Людмила Карчевская: «Ян был странным»

«Арлазоров не поверил в свою болезнь, не осознал, насколько важно как можно раньше начать лечение…»
Инна Фомина
|
04 Мая 2011
Фото: Юрий Феклистов

«Существовать без Яна я уже не могла. Я стала для него всем — администратором, костюмером, поваром, врачом, охранником, пресс-секретарем. И любимой женщиной… Ян тоже часто мне говорил: «Я тебе больше чем просто муж. Я тебе все — и мать, и отец, и брат, и соратник…» Два года прошло после смерти Яна. Но мы по-прежнему вместе...» — говорит Людмила Карчевская.

— Всем кажется, что известные люди — большие везунчики, ведь популярность сильно помогает во многих сферах жизни.

В том числе и в лечении — дает зеленый свет в любые медучреждения, обеспечивает особое внимание врачей. Да, безусловно, это так, но только не надо забывать о том, что есть и оборотная сторона медали — особое внимание желтой прессы. Как только не маскируются люди с узнаваемыми лицами, а все бесполезно. Ну надел человек черные очки, прикрыл лоб кепкой, подбородок шарфом и в клинику зашел со служебного входа, а все равно назавтра газеты уже публикуют выдержки из его истории болезни! Так было и с Сашей Абдуловым, и с Олегом Янковским, и со многими другими... Вот этого Ян панически боялся. Сколько раз с ужасом говорил мне, когда я упрашивала его пройти полное медицинское обследование: «Да ты что?! А если обнаружат какую-нибудь серьезную болезнь? Это же моментально станет всем известно, меня перестанут приглашать с концертами, и я останусь без сцены!

«Со стороны наша жизнь казалась странной: я безумно любила Яна, пылинки с него сдувала, а он срывался на меня, грубил, даже хамил...»
«Со стороны наша жизнь казалась странной: я безумно любила Яна, пылинки с него сдувала, а он срывался на меня, грубил, даже хамил...»
Фото: Фото из семейного альбома

Ты представляешь, что тогда будет?..» Нет, представить Арлазорова без его любимой работы было невозможно. Тут я не находила аргументов. Кроме самого банального — здоровье дороже всего. Это я всегда повторяла ему как заведенная. Но он только отмахивался. Помимо всего прочего, Ян вообще не любил ходить к врачам…

Он всегда был человеком правильным: не пил, не курил, плавал, занимался йогой. Поэтому, когда вдруг впервые неважно себя почувствовал, первое, что пришло мне в голову, — устал, переработал, надо отдохнуть. Испугалась я, когда начались боли — Ян вдруг бледнел, хватался за грудь и замирал на минуту-другую… Кидалась к нему: «Что с тобой, Яночка?» — «Больно». — «Где?» — «В легких…» С трудом настояла на рентгене.

Сделал. Но снимок ничего не показал. И Ян успокоился: «Это на нервной почве. Так бывает при межреберной невралгии». И по-прежнему не принимал таблеток. Ни одной, никогда. Но меня продолжало съедать беспокойство — ну допустим, невралгия, а если нет? Где-то вычитала, что такую боль может давать и сердце, и желудок... (Тяжело вздохнув.) Но, повторяю, Ян жутко не любил обращаться к врачам.

Согласился он лечь в больницу только после того, как госпитализировали его отца. Будучи очень хорошим сыном, Ян все свободное время проводил возле папы, ухаживал за Майором Самойловичем. Вот под это дело и уговорила его пройти обследование: «Раз уж все равно находишься в больнице, прямой смысл этим воспользоваться!..» Тогда-то и был поставлен страшный диагноз — рак поджелудочной железы.

Вы не представляете, какой была реакция Яна: «Сперва вылечу папу, а потом уж займусь собой». Не поверил в опасность своей болезни, не осознал, насколько важно как можно раньше начать лечение… Я же, наоборот, прекрасно понимала: необходимо бежать к врачам, и чем быстрее, тем лучше. Знала: многие люди десятилетиями живут после операции. Стала искать ходы в этом направлении, подключила друзей, среди них нашелся один, который свел нас с медицинским светилом русского происхождения из Германии. Чего мне стоило убедить, уломать, упросить Яна согласиться поехать к нему в Берлин — отдельная история. Днями напролет я твердила: «Чего ты боишься? Там же нет вездесущих папарацци, а значит, никто ничего не узнает... И главное — это же всемирно известный хирург. А я все время буду рядом с тобой…» Наконец уговорила…

«То, что Ёла лишила Яна дочери, стало трагедией всей его жизни, незаживающей раной»
«То, что Ёла лишила Яна дочери, стало трагедией всей его жизни, незаживающей раной»
Фото: ИТАР-ТАСС

Накануне отъезда мы вместе зашли к нашему приятелю поблагодарить за протекцию, и он при нас позвонил этому доктору в Германию подтвердить, что мы прилетаем завтра. И дернул же его черт нажать на громкую связь! Потом он объяснил, что хотел, чтобы Ян, услышав компетентное мнение о серьезности своей болезни, правильно настроился. К сожалению, Арлазоров настроился неправильно — услышав из компетентных уст, насколько все серьезно, дико психанул: «Все это чушь! Никуда не еду!» И вышел, хлопнув дверью. Как же я пожалела, что Ян услышал вердикт врача. Его исподволь надо убеждать, завуалированно, очень мягко… А теперь все сорвалось! Догнав Яна на улице, я еще попыталась уговорить его, но он не хотел больше и слышать о Берлине: «Отстань, тема закрыта».

Положение было аховое, и мы — отец Яна, его брат и я — снова забили тревогу.

Опять подключили всех — и друзей, и коллег, и родных, и знакомых... Сообща нашли московского специалиста, сообща навалились на Яна: «Надо решать проблему, хватит прятать голову в песок!» Сообща уламывали поехать на прием. Наконец Ян сдался — во-первых, поверил в необходимость серьезной консультации, а во-вторых, в то, что на этот раз стопроцентно никто ничего не узнает… Помню, профессор сел напротив Яна и сказал глаза в глаза: «Ян Майорович, дорогой наш Мужик! Давайте говорить как мужик с мужиком. Здесь, в Москве, или там, в Берлине, но оперироваться необходимо — срочно. На принятие решения даю вам три дня». Вернулись в больничную палату в тяжелом молчании. Я — в полном смятении. Как начать разговор? И стоит ли его начинать — или лучше дождаться, пока Ян сам заговорит?

Глаз с него не сводила, а он от меня глаза прятал… На следующий день в Интернете появились заголовки: «Арлазоров умирает». Я примчалась в эту клинику за объяснениями. Врач, вздохнув, сказал: «Медперсонал получает гроши. Видимо, журналисты платят за информацию…» Зашла в палату, на Яна боюсь взглянуть. И вдруг он подходит ко мне — а взгляд такой отчаянный, такой загнанный! — и говорит: «А-а, вези меня куда хочешь!..»

Через сутки мы вылетели в Германию. Операция продлила жизнь Яна года на два… В Берлине он вдруг начал сочинять стихи. Никогда раньше не сочинял, а тут как прорвало — строчки рождались мгновенно, лились потоком. Он не писал их на бумаге — читал мне вслух, а я сквозь набегающие слезы еле успевала записывать. «Ну как тебе? — сдержанно спрашивал. — Ничего?» — «Замечательно, Яночка, ты такой талантливый!» — искренне восхищалась я.

Очень личные и очень грустные это были стихи... Там же, в Германии, Арлазоров покрестился. Его всегда интересовала жизнь человеческого духа, дома у него везде лежали книжки Блаватской, Рериха, Розанова, брошюры по буддизму. А там, в больнице, Ян познакомился с отцом Георгием из Самары, и они как-то сразу подружились — разговаривали часами, спорили... И вот однажды Ян говорит мне: «Знаешь, я решил покреститься». Я, конечно, обрадовалась, я ведь тоже крещеная. И отец Георгий провел обряд по всем православным канонам в местном храме. В душе у меня в тот момент возникло такое спокойствие, такое умиротворение... Воспрял и Ян. Сразу после крещения сказал мне с радостным изумлением: «Слушай, а я чувствую себя гораздо лучше! Такое ощущение, словно в меня стержень вставили…»

«Глядя в бездонные грустные глаза Яна — глаза раненого зверя, я почувствовала, насколько он одинок, как не хватает ему тепла, женской ласки»
«Глядя в бездонные грустные глаза Яна — глаза раненого зверя, я почувствовала, насколько он одинок, как не хватает ему тепла, женской ласки»
Фото: Фото из семейного альбома

Эх, если бы время не было упущено! Эта мысль до сих пор не дает мне покоя. Убеждена: если бы операцию сделали раньше, Яник и сейчас был бы с нами...

— Людмила, а как вообще в вашей жизни появился Ян Арлазоров?

— Встреча с Яном разделила мою жизнь на «до» и «после». Я родилась в Твери, потом наша семья переехала в Сухуми — у меня отец военный, затем мы оказались в Подмосковье. Окончила педагогическое училище, пошла работать в детсад, вышла замуж, родила дочь, потом развелась — в общем, обычная жизнь. Но судьба приготовила неожиданный поворот. У меня был знакомый, замдиректора в театре кукол Образцова. Их труппа собиралась на летние гастроли во Владивосток и Хабаровск. Зная, что у меня в садике отпуск на все лето, он предложил мне поехать с ними в качестве администратора: «Работа несложная, а когда еще увидишь Дальний Восток?»

Соблазн был велик. Договорилась с моими родителями, чтобы они взяли на себя заботы о трехлетней дочке, и поехала. Лето, Тихий океан, удивительные острова Русский, Даманский, рядом потрясающие люди — Сергей Образцов, Зиновий Гердт... После той поездки моя жизнь в корне изменилась — я устроилась работать в Москонцерт, где встретила замечательного человека — артиста оригинального жанра Александра Беренштейна — и вскоре вышла за него замуж. Со временем мне доверили проводить большие эстрадные концерты в Колонном зале Дома союзов. Вот на одном из них мы и познакомились с Яном Арлазоровым. Хотя мельком виделись и раньше — пересекались на «елках» в ДК ЗИЛа, где он в новогодних спектаклях изображал какие-то темные силы, воевавшие с Дедом Морозом.

В свое время Ян работал в Центральном детском театре, играл зайчиков и мишек. Потом перешел в Театр имени Моссовета — на спектакль «Шум за сценой» с его участием невозможно было достать билеты. Но через некоторое время он покинул эту труппу, уйдя на эстраду, которую по профессиональному мастерству считал сложнее театра. Я часто слышала от него фразу: «Ну-ка удержи два часа зал в одиночку!»

Ян нисколько не походил на коллег-балагуров: тихий, сосредоточенный. Отработает номер, переоденется и уедет домой — никаких застолий, тусовок. Больше всего меня поражали его грустные красивые глаза — глаза раненого зверя, подранка. Дома я вовсю нахваливала Арлазорова: «Какой к нам ходит великолепный артист, с ума можно сойти!

«Ян всегда был человеком правильным: не пил, не курил, плавал, занимался йогой. И жутко боялся обращаться к врачам, невзирая на все мои уговоры»
«Ян всегда был человеком правильным: не пил, не курил, плавал, занимался йогой. И жутко боялся обращаться к врачам, невзирая на все мои уговоры»
Фото: Елена Сухова

А какие у него глаза!» Наконец муж сказал: «Ты уже достала меня с этим своим артистом, с его глазами!..» А еще меня всегда поражали необыкновенно красивые аристократические руки Яна с длинными пальцами. А он, кстати, стеснялся своей красоты, того, что так нравится женщинам... А я влюбилась в Арлазорова. И хотя Алик был замечательным мужем, мы с ним все-таки разошлись. Потом Алик поехал на гастроли в Америку и… остался там. Звонил мне в Москву, рассказывал, что отлично устроился, звал меня к себе, но я не захотела. Потому что там не было Арлазорова...

Прекрасно помню наше первое свидание с Яном. Мы отработали дневной концерт в Колонном зале, до вечернего была пауза в три часа. И вдруг он говорит: «Может, поедем куда-нибудь вместе, кофе попьем?» И мы поехали на Петровку на его бежевых «Жигулях».

Сидели в кафе, и именно тогда, глядя в бездонные карие глаза Яна, я почувствовала, насколько он одинок, как не хватает ему тепла, женской заботы... А он вдруг предложил: «Слушай, иди ко мне директором, а?» Конечно, я с радостью согласилась. Вот с этого и начался наш роман… Артист Арлазоров был очень востребован — десятки концертов в месяц по всей стране, и повсюду я ездила с ним. Мучилась, что из-за этого недодаю внимания своей доченьке — она росла на руках у бабушек-дедушек, спасибо им за это громадное! Конечно, я бросалась к Женечке при первой возможности, но существовать без Яна, вдали от Яна уже не могла. Я стала для него всем — администратором, костюмером, поваром, врачом, охранником, пресс-секретарем. И любимой женщиной… Ян тоже часто мне говорил: «Я тебе не просто муж — я тебе больше чем муж!

Я тебе все — и мать, и отец, и брат, и соратник».

— Так вы поженились?..

— С годами мы стали единым целым, понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, но все-таки отношения свои так и не узаконили. (С улыбкой.) Хотя однажды нас чуть не расписали! Мы участвовали в предвыборной кампании свердловского губернатора Росселя. На одном из концертов в небольшом городке артистов разместили на время выступления в загсе — оттуда все по очереди выходили на главную городскую площадь, к народу. Директор заведения — крупная, разбитная женщина — с ходу предложила: «Кому надо расписаться — без проблем!» И вдруг Арлазоров решительно оборачивается ко мне: «Ну что, давай паспорт». А я отмахнулась: «Кажется, он у меня в гостинице...»

Зачем нам штампы в паспортах?! После стольких лет близких отношений с Яном ничего нового они не привнесли бы. А может, и навредили бы. До этого полуанекдотического случая Ян ведь никогда не звал меня замуж. Тут была сложная подоплека. Его родители всю жизнь прожили в счастливом браке, и он был воспитан так: брак — это раз и навсегда. И, как говорится, однажды обжегшись на молоке, дул на воду... В молодости у Яна был несчастливый брак, оставивший страшный след в его душе на всю жизнь. Очень грустная история. Я знаю о ней в том виде, в каком услышала от него.

Еще учась в театральном училище, Арлазоров безумно влюбился в красавицу Ёлу Санько — позже в популярном телешоу «Кабачок «13 стульев» она играла официантку пани Ванду. Ян ее обожал, а она то уходила от него, то приходила, потом снова встречалась с другими.

Неожиданно и очень «ненадолго» вышла замуж за болгарина. Затем снова вернулась к Яну и вскоре сообщила, что беременна. Ян тут же с ней расписался. Очень ждал рождения ребенка. Но появление на свет девочки Алены не спасло семью. Однажды перед Новым годом Ян пришел домой и увидел трехмесячную дочку, лежащую в кроватке в полном одиночестве. Где ее мама, непонятно! Когда Ёла, наконец, появилась, они с Яном страшно разругались, после чего она забрала девочку и исчезла. Сначала пряталась где-то в Москве, потом почему-то сбежала во Львов. Ян их разыскивал, ездил в этот Львов, лишь бы повидаться с ребенком. Не получилось... Из Львова Санько вернулась в Москву, но встречаться с Аленой Яну не позволяла категорически. То, что его лишили дочери, стало трагедией всей жизни Яна.

Страдал он, страдали его родители. Сколько раз я видела, с какой тоской Ян смотрит на чужих детей, сколько раз он утром просыпался со слезами на глазах: «Аленка опять приснилась...» Этот сон — как он заплетает ей косички, как они вдвоем гуляют, дурачатся, и вдруг она исчезает — преследовал его. Кто знает, а вдруг эти длительные переживания спровоцировали болезнь? Арлазоров ведь очень сильно обижался на бывшую жену, а непрощенные обиды, как известно, выливаются в болезни… Не знаю, почему Ёла разлучила дочку с отцом, не разрешала им общаться: Ян никогда об этом не говорил, а я, боясь растревожить его боль, не спрашивала... Помирить Ёлу с Яном пытались многие — Клара Новикова, чья дочь училась в одном классе с Аленой, Регина Дубовицкая, которая очень хорошо относилась к Арлазорову... Однажды Яна пригласили в круиз по Черному морю — отдохнуть и поработать.

Возникла идея попытаться упросить Санько отпустить девочку с отцом. Общими усилиями удалось, и Аленка — она тогда уже училась в старших классах — поехала с ним. С какой же гордостью Арлазоров всем ее представлял, как хвалился дочкой!.. Вернулся из круиза окрыленный, в надежде, что теперь-то все пойдет иначе. Увы, по большому счету, ничего не изменилось. Быть может, Алена и стала относиться к отцу получше, но настоящей дружбы, родства душ между ними так и не возникло. Девочка училась в юридической академии (учебу, кстати, оплачивал Ян — это ему было позволено), потом на сценарном факультете ВГИКа, по слухам, вышла замуж. Но с Яном она практически не общалась. «Ну ладно, когда она была маленькая, ее не пускала ко мне мать. Но сейчас-то дочка уже взрослая женщина, чего же не звонит?!» — с надрывом вопрошал Ян.

И столько муки, недоумения было в его голосе...

— А как складывались у Яна отношения с вашей дочкой?

— Отлично — Женя его любила. И он с самого начала к ней относился прекрасно, баловал, дарил подарки по поводу и без повода, возил к себе на дачу, звал на концерты. А когда я задумала купить для Жени квартиру и принялась занимать у друзей деньги, Ян, узнав, сильно обиделся: «Почему сразу не сказала мне?!» — и в тот же день дал нужную сумму. Вообще-то Ян избегал сантиментов, был скуп на нежности, никогда не произносил романтических речей, не говорил «люблю». Но как же это верно, что судить о людях надо не по словам, а по делам! Как-то я позвонила подруге с красочным рассказом о норковом полушубке, который увидела в магазине.

Кладу трубку и слышу: «Я хочу купить тебе эту вещь. Сколько надо денег?» А я была уверена, что Ян занят своими делами и даже не слышит моего телефонного трепа! В итоге я стала обладательницей заветной шубы. А когда в страшном дефиците были французские духи, Ян правдами и неправдами доставал их для меня. Отовсюду вез. Я уже знала — если Ян торжественно восклицает: «Сюрприз!» — непременно увижу в его руках красивую коробочку. А еще он дарил мне потрясающих фарфоровых попугаев — я давно начала их собирать. При этом шутил, что я все время ему как попугай что-нибудь талдычу, повторяю: не забудь ключи, надень шарф, не ешь всухомятку... Теперь эти арлазоровские попугаи занимают в моей квартире два больших шкафа. Смотрю на них и вспоминаю: этого он в Праге отыскал, этого в Америке, этого купил в антикварной лавке в Питере… Перебираю их и плачу…

Наверное, со стороны наша жизнь казалась очень странной.

Фото: Елена Сухова

Я пылинки с Яна сдувала — и все это видели. А он постоянно на меня срывался, грубил, даже хамил — и все это тоже видели. Причиной его недовольства могло стать что угодно. Например, Яна почему-то раздражало, как я одеваюсь, а конкретно то, что я носила юбки и платья. Хотя я никогда не надевала вещи вызывающего фасона, но он все равно ел меня поедом: «Во что вырядилась, на кого ты похожа?! Не смей носить юбки и платья — только брюки!..» Не сразу признался, что запрещает мне их носить, потому что ревнует, не хочет, чтобы другие мужчины видели мои красивые ноги. В конце концов я смирилась и влезла в брюки. (С улыбкой.) На двадцать лет. Правда, однажды на фестивале в Юрмале не удержалась — очень уж захотелось «выгулять» красивый трикотажный сарафанчик.

Понимала, что Ян среагирует, но удержаться не могла. Спускаюсь в ресторан, а Ян, увидев меня, как заорет на весь зал: «Ты что нацепила на себя?! С ума сошла?! Быстро иди переоденься!» А вокруг куча знакомых артистов, все хохочут... Я села за стол, ем, а он с маниакальным упорством твердит свое: «Пойди переоденься!» — и весь такой растревоженный, взъерошенный… Ну что тут поделать — конечно, пошла и переоделась… А уж по работе от Арлазорова мне доставалось по сто раз на дню: почему самолет задерживается, почему афиша слишком блеклая, почему сцена слишком большая?.. Видя, как Ян орет на меня, словно на провинившуюся собаку (хотя собак он обожал и на них как раз голоса повысить не мог!), окружающие принимались меня жалеть: «Бедная Карчевская, он же просто издевается над тобой!

Как можешь терпеть его хамство? Ты же взрослая, успешная женщина, суперпрофи. Уходи от него!» Но я смотрела в его невероятные глаза, в которых было столько тоски и боли, и прощала ему наперед любые обиды. Я-то понимала, что Ян навсегда уязвлен своим несчастным браком и таким образом просто самоутверждается, но не станешь же каждому объяснять... Говорила всем: «Вы ничего не понимаете, он самый лучший» — и всегда защищала его. Во всех ситуациях была за него, прав он — не прав. Возможно, со стороны это понять сложно, но я действительно считала за счастье служить Арлазорову, потому что любила его безумно. Хотя, если честно, не всегда мне удавалось оставаться паинькой. Бывало, огрызалась, он обижался, и тогда мы ссорились вдрызг. Не разговаривали день, два... Однажды после особо бурной ссоры — сейчас даже и не вспомню из-за чего — разошлись почти на полгода, благо у каждого была своя квартира.

У нас не было общей жилплощади, но мы и так на гастролях находились вместе 24 часа в сутки, поэтому и мне, и ему в Москве нужен был покой. Нельзя же постоянно жить в зоне высокого напряжения... Я всегда мирилась первой, но в тот раз решила «выдержать характер». Ян по обыкновению ждал, что я позвоню, но я не звонила. Более того, занялась другими делами — мне предложили организовать какие-то концерты. А Ян словно потерял жизненный ориентир, без меня вообще не понимал, как жить дальше, — я звонила общим знакомым и была в курсе того, что с ним происходит. Он перестал работать. Концерты, которые были уже «заряжены», еще как-то отрабатывал, но делать что-то новое, планировать жизнь вперед не хотел категорически. Лежал на диване и страдал. Названивал Лиону Измайлову, другим нашим общим друзьям и жаловался: «Людка, такая-сякая, бросила меня, разлюбила, предала».

Они хором уверяли: «Да любит она тебя, просто ты замучил ее своим отвратительным характером». Он переспрашивал: «Точно любит? Это она сама говорила?» Мне все эти диалоги пересказывались, и я ревела от тоски, но продолжала держать фасон. Прошла неделя, другая, месяц... Арлазоров и не думал искать себе другого директора. Опять же через знакомых узнаю, что Ян сильно похудел, ходит мрачнее тучи. Поговорила сама с собой и пришла к выводу: его покой мне дороже моих «прав». А тут как раз приближались очень важные гастроли. И я сделала вид, что смирилась — позвонила Яну и «покаялась». Он разговаривал со мной так, как будто и не было этой полугодовой паузы, — поворчал, как всегда, а потом спросил: «Так во сколько у нас поезд?» А когда мы встретились на вокзале, по традиции буркнул что-то вроде того, что я выбрала самое неудобное время отправления.

А я даже не прислушивалась к тому, что он говорил. От его вида у меня защемило сердце — действительно худющий, осунувшийся. И пуговицы на плаще нет. И сам весь какой-то сиротливый, неприкаянный. Я тут же прокляла свою строптивость, меня охватила безмерная нежность, и все у нас пошло по-прежнему. Со временем я вообще перестала реагировать на выпады Яна и спокойно занималась своими директорскими делами. Просто в какой-то момент поняла: его вспышки не от злости или самодурства, а от стремления к совершенству.

— СМИ сообщали, что после смерти Арлазорова между вами и его близкими возникли какие-то недоразумения.

— Недоразумения?.. Все Арлазоровы — это необыкновенно благородные люди, они всегда жили друг для друга. Ян просто обожал свою семью, безумно любил мать и до последнего не отходил от нее — она тоже умерла от онкологии. Отец-фронтовик был для сына непререкаемым авторитетом. Когда я хотела увести Яна из казино — был у него такой грешок пристрастия к азартным играм, — то стоило мне лишь пригрозить: «Или идешь домой, или я звоню твоему папе!» — он немедленно покидал заведение со словами: «Ухожу-ухожу, только не звони». Представляете, насколько страшной перспективой казалось ему, солидному мужчине, возможное отцовское порицание... Особенно трогательно выглядели их отношения в День Победы: Ян доставлял папу в сквер у Большого театра на встречу с однополчанами, а потом вел их всех в ресторан… Я любила родных Яна, и они тоже замечательно ко мне относились.

Мы вместе отмечали дни рождения, вместе ездили на дачу, перезванивались... Когда Ян почувствовал себя совсем плохо, он принял твердое решение: жить с ним и присматривать за ним будут они — папа и брат. «Не хочу тебя обременять, — сказал мне, — не хочу, чтобы ты видела меня слабым и беспомощным...» Вот тогда-то наши отношения с его близкими сошли на нет. Мне было сказано, что Ян никого не хочет видеть. Я могла общаться с ним только по телефону. Спустя некоторое время он и к телефону перестал подходить. Когда я просила передать ему трубку, мне отвечали, что он спит. Когда умоляла разрешить приехать, говорили: «Нет-нет, не надо, Ян очень устал, ему плохо». Когда пыталась настоять на своем: «Со мной же ему будет легче», — слышала в ответ: «Нет, Люда, не стоит…» Я клала трубку и рыдала от бессилия.

В том, что родные ухаживали за Яном идеально, не сомневалась. Всей душой понимала, в каком отчаянии они находятся, и никоим образом не осуждала их. Но ведь и я хотела видеть Яна, держать его руку, слышать голос, выполнить любую его просьбу. В итоге у меня осталось ощущение, что я что-то для него не доделала…

Когда Ян умер, его брат сразу мне позвонил, сообщил ужасную весть. Конечно, я понимала, что рано или поздно это должно произойти, но все равно — в ту секунду мир перевернулся. У меня как будто часть сердца вырвали… Алексей не разрешил отпевать брата... Гражданская панихида в Театре эстрады, похороны на Востряковском — от всего этого остались сумбурные, отрывочные воспоминания. Очень много людей пришли проститься с Арлазоровым, кому-то всеми этими ритуальными делами надо было распоряжаться, все организовывать.

А кому? Получалось, что мне… Вскоре после похорон в прессе появились статьи о том, что Карчевская поссорилась с родственниками Арлазорова из-за наследства. Что за чушь! О каком наследстве может идти речь, если, повторяю, мы с Яном не были даже зарегистрированы?! Мне достаточно памяти о Яне, и я не хочу ничего делить с его родными. Мы с ними нормально общаемся, иногда встречаемся на кладбище, совместно устраиваем поминки, а 9 Мая я обязательно поздравляю Майора Самойловича с Днем Победы…

Ян мне очень часто снится, и утро я начинаю с того, что здороваюсь с его фотографией. Каждой клеточкой чувствую — наша связь и после его смерти не прервалась. Некоторые артисты предлагали мне стать их директорами, все же знают мою работоспособность и видели мою преданность Яну, за которую меня в нашем эстрадном цехе даже называли Овчаркой Арлазорова.

Но я всем отказала. Почему? Потому что Ян всегда воспринимал меня как свою собственность, и работу с любым другим артистом — уверена — расценил бы как предательство. Даже находясь на небесах… В августе прошлого года я вдруг во сне услышала его жуткий крик: «А-а-а!!!» — словно от невыносимой боли. Проснулась в холодном поту, сердце бьется как бешеное... Утром поехала к нему на могилу. Смотрю, а холм прикрыт большой каменной плитой. Оказывается, накануне родные Яна установили памятник. У меня аж мороз по коже: так вот почему Ян кричал, его же придавило этой глыбой! Словно он окончательно попрощался с этим миром.

Когда рассказала эту историю батюшке, который крестил Яна, он сказал: «Не печальтесь. Бренное тело Яна в земле, но душа его осталась с вами…» И, знаете, ни в чем я так не уверена, как в том, что наши души вместе. Навсегда.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Астрологический прогноз на апрель 2024 года
«Завершающийся март оказался месяцем, невероятно увлекательным с астрологической точки зрения. Но предстоящий апрель готов побить его рекорд. Судите сами!» — говорит практикующий ведический астролог Ирина Орлова.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог