Людмила Карчевская: «Ян был странным»

«Арлазоров не поверил в свою болезнь, не осознал, насколько важно как можно раньше начать лечение…»
Инна Фомина
|
04 Мая 2011
Фото: Юрий Феклистов

«Существовать без Яна я уже не могла. Я стала для него всем — администратором, костюмером, поваром, врачом, охранником, пресс-секретарем. И любимой женщиной… Ян тоже часто мне говорил: «Я тебе больше чем просто муж. Я тебе все — и мать, и отец, и брат, и соратник…» Два года прошло после смерти Яна. Но мы по-прежнему вместе...» — говорит Людмила Карчевская.

— Всем кажется, что известные люди — большие везунчики, ведь популярность сильно помогает во многих сферах жизни.

В том числе и в лечении — дает зеленый свет в любые медучреждения, обеспечивает особое внимание врачей. Да, безусловно, это так, но только не надо забывать о том, что есть и оборотная сторона медали — особое внимание желтой прессы. Как только не маскируются люди с узнаваемыми лицами, а все бесполезно. Ну надел человек черные очки, прикрыл лоб кепкой, подбородок шарфом и в клинику зашел со служебного входа, а все равно назавтра газеты уже публикуют выдержки из его истории болезни! Так было и с Сашей Абдуловым, и с Олегом Янковским, и со многими другими... Вот этого Ян панически боялся. Сколько раз с ужасом говорил мне, когда я упрашивала его пройти полное медицинское обследование: «Да ты что?! А если обнаружат какую-нибудь серьезную болезнь? Это же моментально станет всем известно, меня перестанут приглашать с концертами, и я останусь без сцены!

«Со стороны наша жизнь казалась странной: я безумно любила Яна, пылинки с него сдувала, а он срывался на меня, грубил, даже хамил...»
«Со стороны наша жизнь казалась странной: я безумно любила Яна, пылинки с него сдувала, а он срывался на меня, грубил, даже хамил...»
Фото: Фото из семейного альбома

Ты представляешь, что тогда будет?..» Нет, представить Арлазорова без его любимой работы было невозможно. Тут я не находила аргументов. Кроме самого банального — здоровье дороже всего. Это я всегда повторяла ему как заведенная. Но он только отмахивался. Помимо всего прочего, Ян вообще не любил ходить к врачам…

Он всегда был человеком правильным: не пил, не курил, плавал, занимался йогой. Поэтому, когда вдруг впервые неважно себя почувствовал, первое, что пришло мне в голову, — устал, переработал, надо отдохнуть. Испугалась я, когда начались боли — Ян вдруг бледнел, хватался за грудь и замирал на минуту-другую… Кидалась к нему: «Что с тобой, Яночка?» — «Больно». — «Где?» — «В легких…» С трудом настояла на рентгене.

Сделал. Но снимок ничего не показал. И Ян успокоился: «Это на нервной почве. Так бывает при межреберной невралгии». И по-прежнему не принимал таблеток. Ни одной, никогда. Но меня продолжало съедать беспокойство — ну допустим, невралгия, а если нет? Где-то вычитала, что такую боль может давать и сердце, и желудок... (Тяжело вздохнув.) Но, повторяю, Ян жутко не любил обращаться к врачам.

Согласился он лечь в больницу только после того, как госпитализировали его отца. Будучи очень хорошим сыном, Ян все свободное время проводил возле папы, ухаживал за Майором Самойловичем. Вот под это дело и уговорила его пройти обследование: «Раз уж все равно находишься в больнице, прямой смысл этим воспользоваться!..» Тогда-то и был поставлен страшный диагноз — рак поджелудочной железы.

Вы не представляете, какой была реакция Яна: «Сперва вылечу папу, а потом уж займусь собой». Не поверил в опасность своей болезни, не осознал, насколько важно как можно раньше начать лечение… Я же, наоборот, прекрасно понимала: необходимо бежать к врачам, и чем быстрее, тем лучше. Знала: многие люди десятилетиями живут после операции. Стала искать ходы в этом направлении, подключила друзей, среди них нашелся один, который свел нас с медицинским светилом русского происхождения из Германии. Чего мне стоило убедить, уломать, упросить Яна согласиться поехать к нему в Берлин — отдельная история. Днями напролет я твердила: «Чего ты боишься? Там же нет вездесущих папарацци, а значит, никто ничего не узнает... И главное — это же всемирно известный хирург. А я все время буду рядом с тобой…» Наконец уговорила…

«То, что Ёла лишила Яна дочери, стало трагедией всей его жизни, незаживающей раной»
«То, что Ёла лишила Яна дочери, стало трагедией всей его жизни, незаживающей раной»
Фото: ИТАР-ТАСС

Накануне отъезда мы вместе зашли к нашему приятелю поблагодарить за протекцию, и он при нас позвонил этому доктору в Германию подтвердить, что мы прилетаем завтра. И дернул же его черт нажать на громкую связь! Потом он объяснил, что хотел, чтобы Ян, услышав компетентное мнение о серьезности своей болезни, правильно настроился. К сожалению, Арлазоров настроился неправильно — услышав из компетентных уст, насколько все серьезно, дико психанул: «Все это чушь! Никуда не еду!» И вышел, хлопнув дверью. Как же я пожалела, что Ян услышал вердикт врача. Его исподволь надо убеждать, завуалированно, очень мягко… А теперь все сорвалось! Догнав Яна на улице, я еще попыталась уговорить его, но он не хотел больше и слышать о Берлине: «Отстань, тема закрыта».

Положение было аховое, и мы — отец Яна, его брат и я — снова забили тревогу.

Опять подключили всех — и друзей, и коллег, и родных, и знакомых... Сообща нашли московского специалиста, сообща навалились на Яна: «Надо решать проблему, хватит прятать голову в песок!» Сообща уламывали поехать на прием. Наконец Ян сдался — во-первых, поверил в необходимость серьезной консультации, а во-вторых, в то, что на этот раз стопроцентно никто ничего не узнает… Помню, профессор сел напротив Яна и сказал глаза в глаза: «Ян Майорович, дорогой наш Мужик! Давайте говорить как мужик с мужиком. Здесь, в Москве, или там, в Берлине, но оперироваться необходимо — срочно. На принятие решения даю вам три дня». Вернулись в больничную палату в тяжелом молчании. Я — в полном смятении. Как начать разговор? И стоит ли его начинать — или лучше дождаться, пока Ян сам заговорит?

Глаз с него не сводила, а он от меня глаза прятал… На следующий день в Интернете появились заголовки: «Арлазоров умирает». Я примчалась в эту клинику за объяснениями. Врач, вздохнув, сказал: «Медперсонал получает гроши. Видимо, журналисты платят за информацию…» Зашла в палату, на Яна боюсь взглянуть. И вдруг он подходит ко мне — а взгляд такой отчаянный, такой загнанный! — и говорит: «А-а, вези меня куда хочешь!..»

Через сутки мы вылетели в Германию. Операция продлила жизнь Яна года на два… В Берлине он вдруг начал сочинять стихи. Никогда раньше не сочинял, а тут как прорвало — строчки рождались мгновенно, лились потоком. Он не писал их на бумаге — читал мне вслух, а я сквозь набегающие слезы еле успевала записывать. «Ну как тебе? — сдержанно спрашивал. — Ничего?» — «Замечательно, Яночка, ты такой талантливый!» — искренне восхищалась я.

Очень личные и очень грустные это были стихи... Там же, в Германии, Арлазоров покрестился. Его всегда интересовала жизнь человеческого духа, дома у него везде лежали книжки Блаватской, Рериха, Розанова, брошюры по буддизму. А там, в больнице, Ян познакомился с отцом Георгием из Самары, и они как-то сразу подружились — разговаривали часами, спорили... И вот однажды Ян говорит мне: «Знаешь, я решил покреститься». Я, конечно, обрадовалась, я ведь тоже крещеная. И отец Георгий провел обряд по всем православным канонам в местном храме. В душе у меня в тот момент возникло такое спокойствие, такое умиротворение... Воспрял и Ян. Сразу после крещения сказал мне с радостным изумлением: «Слушай, а я чувствую себя гораздо лучше! Такое ощущение, словно в меня стержень вставили…»

«Глядя в бездонные грустные глаза Яна — глаза раненого зверя, я почувствовала, насколько он одинок, как не хватает ему тепла, женской ласки»
«Глядя в бездонные грустные глаза Яна — глаза раненого зверя, я почувствовала, насколько он одинок, как не хватает ему тепла, женской ласки»
Фото: Фото из семейного альбома

Эх, если бы время не было упущено! Эта мысль до сих пор не дает мне покоя. Убеждена: если бы операцию сделали раньше, Яник и сейчас был бы с нами...

— Людмила, а как вообще в вашей жизни появился Ян Арлазоров?

— Встреча с Яном разделила мою жизнь на «до» и «после». Я родилась в Твери, потом наша семья переехала в Сухуми — у меня отец военный, затем мы оказались в Подмосковье. Окончила педагогическое училище, пошла работать в детсад, вышла замуж, родила дочь, потом развелась — в общем, обычная жизнь. Но судьба приготовила неожиданный поворот. У меня был знакомый, замдиректора в театре кукол Образцова. Их труппа собиралась на летние гастроли во Владивосток и Хабаровск. Зная, что у меня в садике отпуск на все лето, он предложил мне поехать с ними в качестве администратора: «Работа несложная, а когда еще увидишь Дальний Восток?»

Соблазн был велик. Договорилась с моими родителями, чтобы они взяли на себя заботы о трехлетней дочке, и поехала. Лето, Тихий океан, удивительные острова Русский, Даманский, рядом потрясающие люди — Сергей Образцов, Зиновий Гердт... После той поездки моя жизнь в корне изменилась — я устроилась работать в Москонцерт, где встретила замечательного человека — артиста оригинального жанра Александра Беренштейна — и вскоре вышла за него замуж. Со временем мне доверили проводить большие эстрадные концерты в Колонном зале Дома союзов. Вот на одном из них мы и познакомились с Яном Арлазоровым. Хотя мельком виделись и раньше — пересекались на «елках» в ДК ЗИЛа, где он в новогодних спектаклях изображал какие-то темные силы, воевавшие с Дедом Морозом.

В свое время Ян работал в Центральном детском театре, играл зайчиков и мишек. Потом перешел в Театр имени Моссовета — на спектакль «Шум за сценой» с его участием невозможно было достать билеты. Но через некоторое время он покинул эту труппу, уйдя на эстраду, которую по профессиональному мастерству считал сложнее театра. Я часто слышала от него фразу: «Ну-ка удержи два часа зал в одиночку!»

Ян нисколько не походил на коллег-балагуров: тихий, сосредоточенный. Отработает номер, переоденется и уедет домой — никаких застолий, тусовок. Больше всего меня поражали его грустные красивые глаза — глаза раненого зверя, подранка. Дома я вовсю нахваливала Арлазорова: «Какой к нам ходит великолепный артист, с ума можно сойти!

«Ян всегда был человеком правильным: не пил, не курил, плавал, занимался йогой. И жутко боялся обращаться к врачам, невзирая на все мои уговоры»
«Ян всегда был человеком правильным: не пил, не курил, плавал, занимался йогой. И жутко боялся обращаться к врачам, невзирая на все мои уговоры»
Фото: Елена Сухова

А какие у него глаза!» Наконец муж сказал: «Ты уже достала меня с этим своим артистом, с его глазами!..» А еще меня всегда поражали необыкновенно красивые аристократические руки Яна с длинными пальцами. А он, кстати, стеснялся своей красоты, того, что так нравится женщинам... А я влюбилась в Арлазорова. И хотя Алик был замечательным мужем, мы с ним все-таки разошлись. Потом Алик поехал на гастроли в Америку и… остался там. Звонил мне в Москву, рассказывал, что отлично устроился, звал меня к себе, но я не захотела. Потому что там не было Арлазорова...

Прекрасно помню наше первое свидание с Яном. Мы отработали дневной концерт в Колонном зале, до вечернего была пауза в три часа. И вдруг он говорит: «Может, поедем куда-нибудь вместе, кофе попьем?» И мы поехали на Петровку на его бежевых «Жигулях».

Сидели в кафе, и именно тогда, глядя в бездонные карие глаза Яна, я почувствовала, насколько он одинок, как не хватает ему тепла, женской заботы... А он вдруг предложил: «Слушай, иди ко мне директором, а?» Конечно, я с радостью согласилась. Вот с этого и начался наш роман… Артист Арлазоров был очень востребован — десятки концертов в месяц по всей стране, и повсюду я ездила с ним. Мучилась, что из-за этого недодаю внимания своей доченьке — она росла на руках у бабушек-дедушек, спасибо им за это громадное! Конечно, я бросалась к Женечке при первой возможности, но существовать без Яна, вдали от Яна уже не могла. Я стала для него всем — администратором, костюмером, поваром, врачом, охранником, пресс-секретарем. И любимой женщиной… Ян тоже часто мне говорил: «Я тебе не просто муж — я тебе больше чем муж!

Я тебе все — и мать, и отец, и брат, и соратник».

— Так вы поженились?..

— С годами мы стали единым целым, понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, но все-таки отношения свои так и не узаконили. (С улыбкой.) Хотя однажды нас чуть не расписали! Мы участвовали в предвыборной кампании свердловского губернатора Росселя. На одном из концертов в небольшом городке артистов разместили на время выступления в загсе — оттуда все по очереди выходили на главную городскую площадь, к народу. Директор заведения — крупная, разбитная женщина — с ходу предложила: «Кому надо расписаться — без проблем!» И вдруг Арлазоров решительно оборачивается ко мне: «Ну что, давай паспорт». А я отмахнулась: «Кажется, он у меня в гостинице...»

Зачем нам штампы в паспортах?! После стольких лет близких отношений с Яном ничего нового они не привнесли бы. А может, и навредили бы. До этого полуанекдотического случая Ян ведь никогда не звал меня замуж. Тут была сложная подоплека. Его родители всю жизнь прожили в счастливом браке, и он был воспитан так: брак — это раз и навсегда. И, как говорится, однажды обжегшись на молоке, дул на воду... В молодости у Яна был несчастливый брак, оставивший страшный след в его душе на всю жизнь. Очень грустная история. Я знаю о ней в том виде, в каком услышала от него.

Еще учась в театральном училище, Арлазоров безумно влюбился в красавицу Ёлу Санько — позже в популярном телешоу «Кабачок «13 стульев» она играла официантку пани Ванду. Ян ее обожал, а она то уходила от него, то приходила, потом снова встречалась с другими.

Неожиданно и очень «ненадолго» вышла замуж за болгарина. Затем снова вернулась к Яну и вскоре сообщила, что беременна. Ян тут же с ней расписался. Очень ждал рождения ребенка. Но появление на свет девочки Алены не спасло семью. Однажды перед Новым годом Ян пришел домой и увидел трехмесячную дочку, лежащую в кроватке в полном одиночестве. Где ее мама, непонятно! Когда Ёла, наконец, появилась, они с Яном страшно разругались, после чего она забрала девочку и исчезла. Сначала пряталась где-то в Москве, потом почему-то сбежала во Львов. Ян их разыскивал, ездил в этот Львов, лишь бы повидаться с ребенком. Не получилось... Из Львова Санько вернулась в Москву, но встречаться с Аленой Яну не позволяла категорически. То, что его лишили дочери, стало трагедией всей жизни Яна.

Страдал он, страдали его родители. Сколько раз я видела, с какой тоской Ян смотрит на чужих детей, сколько раз он утром просыпался со слезами на глазах: «Аленка опять приснилась...» Этот сон — как он заплетает ей косички, как они вдвоем гуляют, дурачатся, и вдруг она исчезает — преследовал его. Кто знает, а вдруг эти длительные переживания спровоцировали болезнь? Арлазоров ведь очень сильно обижался на бывшую жену, а непрощенные обиды, как известно, выливаются в болезни… Не знаю, почему Ёла разлучила дочку с отцом, не разрешала им общаться: Ян никогда об этом не говорил, а я, боясь растревожить его боль, не спрашивала... Помирить Ёлу с Яном пытались многие — Клара Новикова, чья дочь училась в одном классе с Аленой, Регина Дубовицкая, которая очень хорошо относилась к Арлазорову... Однажды Яна пригласили в круиз по Черному морю — отдохнуть и поработать.

Возникла идея попытаться упросить Санько отпустить девочку с отцом. Общими усилиями удалось, и Аленка — она тогда уже училась в старших классах — поехала с ним. С какой же гордостью Арлазоров всем ее представлял, как хвалился дочкой!.. Вернулся из круиза окрыленный, в надежде, что теперь-то все пойдет иначе. Увы, по большому счету, ничего не изменилось. Быть может, Алена и стала относиться к отцу получше, но настоящей дружбы, родства душ между ними так и не возникло. Девочка училась в юридической академии (учебу, кстати, оплачивал Ян — это ему было позволено), потом на сценарном факультете ВГИКа, по слухам, вышла замуж. Но с Яном она практически не общалась. «Ну ладно, когда она была маленькая, ее не пускала ко мне мать. Но сейчас-то дочка уже взрослая женщина, чего же не звонит?!» — с надрывом вопрошал Ян.

И столько муки, недоумения было в его голосе...

— А как складывались у Яна отношения с вашей дочкой?

— Отлично — Женя его любила. И он с самого начала к ней относился прекрасно, баловал, дарил подарки по поводу и без повода, возил к себе на дачу, звал на концерты. А когда я задумала купить для Жени квартиру и принялась занимать у друзей деньги, Ян, узнав, сильно обиделся: «Почему сразу не сказала мне?!» — и в тот же день дал нужную сумму. Вообще-то Ян избегал сантиментов, был скуп на нежности, никогда не произносил романтических речей, не говорил «люблю». Но как же это верно, что судить о людях надо не по словам, а по делам! Как-то я позвонила подруге с красочным рассказом о норковом полушубке, который увидела в магазине.

Кладу трубку и слышу: «Я хочу купить тебе эту вещь. Сколько надо денег?» А я была уверена, что Ян занят своими делами и даже не слышит моего телефонного трепа! В итоге я стала обладательницей заветной шубы. А когда в страшном дефиците были французские духи, Ян правдами и неправдами доставал их для меня. Отовсюду вез. Я уже знала — если Ян торжественно восклицает: «Сюрприз!» — непременно увижу в его руках красивую коробочку. А еще он дарил мне потрясающих фарфоровых попугаев — я давно начала их собирать. При этом шутил, что я все время ему как попугай что-нибудь талдычу, повторяю: не забудь ключи, надень шарф, не ешь всухомятку... Теперь эти арлазоровские попугаи занимают в моей квартире два больших шкафа. Смотрю на них и вспоминаю: этого он в Праге отыскал, этого в Америке, этого купил в антикварной лавке в Питере… Перебираю их и плачу…

Наверное, со стороны наша жизнь казалась очень странной.

Фото: Елена Сухова

Я пылинки с Яна сдувала — и все это видели. А он постоянно на меня срывался, грубил, даже хамил — и все это тоже видели. Причиной его недовольства могло стать что угодно. Например, Яна почему-то раздражало, как я одеваюсь, а конкретно то, что я носила юбки и платья. Хотя я никогда не надевала вещи вызывающего фасона, но он все равно ел меня поедом: «Во что вырядилась, на кого ты похожа?! Не смей носить юбки и платья — только брюки!..» Не сразу признался, что запрещает мне их носить, потому что ревнует, не хочет, чтобы другие мужчины видели мои красивые ноги. В конце концов я смирилась и влезла в брюки. (С улыбкой.) На двадцать лет. Правда, однажды на фестивале в Юрмале не удержалась — очень уж захотелось «выгулять» красивый трикотажный сарафанчик.

Понимала, что Ян среагирует, но удержаться не могла. Спускаюсь в ресторан, а Ян, увидев меня, как заорет на весь зал: «Ты что нацепила на себя?! С ума сошла?! Быстро иди переоденься!» А вокруг куча знакомых артистов, все хохочут... Я села за стол, ем, а он с маниакальным упорством твердит свое: «Пойди переоденься!» — и весь такой растревоженный, взъерошенный… Ну что тут поделать — конечно, пошла и переоделась… А уж по работе от Арлазорова мне доставалось по сто раз на дню: почему самолет задерживается, почему афиша слишком блеклая, почему сцена слишком большая?.. Видя, как Ян орет на меня, словно на провинившуюся собаку (хотя собак он обожал и на них как раз голоса повысить не мог!), окружающие принимались меня жалеть: «Бедная Карчевская, он же просто издевается над тобой!

Как можешь терпеть его хамство? Ты же взрослая, успешная женщина, суперпрофи. Уходи от него!» Но я смотрела в его невероятные глаза, в которых было столько тоски и боли, и прощала ему наперед любые обиды. Я-то понимала, что Ян навсегда уязвлен своим несчастным браком и таким образом просто самоутверждается, но не станешь же каждому объяснять... Говорила всем: «Вы ничего не понимаете, он самый лучший» — и всегда защищала его. Во всех ситуациях была за него, прав он — не прав. Возможно, со стороны это понять сложно, но я действительно считала за счастье служить Арлазорову, потому что любила его безумно. Хотя, если честно, не всегда мне удавалось оставаться паинькой. Бывало, огрызалась, он обижался, и тогда мы ссорились вдрызг. Не разговаривали день, два... Однажды после особо бурной ссоры — сейчас даже и не вспомню из-за чего — разошлись почти на полгода, благо у каждого была своя квартира.

У нас не было общей жилплощади, но мы и так на гастролях находились вместе 24 часа в сутки, поэтому и мне, и ему в Москве нужен был покой. Нельзя же постоянно жить в зоне высокого напряжения... Я всегда мирилась первой, но в тот раз решила «выдержать характер». Ян по обыкновению ждал, что я позвоню, но я не звонила. Более того, занялась другими делами — мне предложили организовать какие-то концерты. А Ян словно потерял жизненный ориентир, без меня вообще не понимал, как жить дальше, — я звонила общим знакомым и была в курсе того, что с ним происходит. Он перестал работать. Концерты, которые были уже «заряжены», еще как-то отрабатывал, но делать что-то новое, планировать жизнь вперед не хотел категорически. Лежал на диване и страдал. Названивал Лиону Измайлову, другим нашим общим друзьям и жаловался: «Людка, такая-сякая, бросила меня, разлюбила, предала».

Они хором уверяли: «Да любит она тебя, просто ты замучил ее своим отвратительным характером». Он переспрашивал: «Точно любит? Это она сама говорила?» Мне все эти диалоги пересказывались, и я ревела от тоски, но продолжала держать фасон. Прошла неделя, другая, месяц... Арлазоров и не думал искать себе другого директора. Опять же через знакомых узнаю, что Ян сильно похудел, ходит мрачнее тучи. Поговорила сама с собой и пришла к выводу: его покой мне дороже моих «прав». А тут как раз приближались очень важные гастроли. И я сделала вид, что смирилась — позвонила Яну и «покаялась». Он разговаривал со мной так, как будто и не было этой полугодовой паузы, — поворчал, как всегда, а потом спросил: «Так во сколько у нас поезд?» А когда мы встретились на вокзале, по традиции буркнул что-то вроде того, что я выбрала самое неудобное время отправления.

А я даже не прислушивалась к тому, что он говорил. От его вида у меня защемило сердце — действительно худющий, осунувшийся. И пуговицы на плаще нет. И сам весь какой-то сиротливый, неприкаянный. Я тут же прокляла свою строптивость, меня охватила безмерная нежность, и все у нас пошло по-прежнему. Со временем я вообще перестала реагировать на выпады Яна и спокойно занималась своими директорскими делами. Просто в какой-то момент поняла: его вспышки не от злости или самодурства, а от стремления к совершенству.

— СМИ сообщали, что после смерти Арлазорова между вами и его близкими возникли какие-то недоразумения.

— Недоразумения?.. Все Арлазоровы — это необыкновенно благородные люди, они всегда жили друг для друга. Ян просто обожал свою семью, безумно любил мать и до последнего не отходил от нее — она тоже умерла от онкологии. Отец-фронтовик был для сына непререкаемым авторитетом. Когда я хотела увести Яна из казино — был у него такой грешок пристрастия к азартным играм, — то стоило мне лишь пригрозить: «Или идешь домой, или я звоню твоему папе!» — он немедленно покидал заведение со словами: «Ухожу-ухожу, только не звони». Представляете, насколько страшной перспективой казалось ему, солидному мужчине, возможное отцовское порицание... Особенно трогательно выглядели их отношения в День Победы: Ян доставлял папу в сквер у Большого театра на встречу с однополчанами, а потом вел их всех в ресторан… Я любила родных Яна, и они тоже замечательно ко мне относились.

Мы вместе отмечали дни рождения, вместе ездили на дачу, перезванивались... Когда Ян почувствовал себя совсем плохо, он принял твердое решение: жить с ним и присматривать за ним будут они — папа и брат. «Не хочу тебя обременять, — сказал мне, — не хочу, чтобы ты видела меня слабым и беспомощным...» Вот тогда-то наши отношения с его близкими сошли на нет. Мне было сказано, что Ян никого не хочет видеть. Я могла общаться с ним только по телефону. Спустя некоторое время он и к телефону перестал подходить. Когда я просила передать ему трубку, мне отвечали, что он спит. Когда умоляла разрешить приехать, говорили: «Нет-нет, не надо, Ян очень устал, ему плохо». Когда пыталась настоять на своем: «Со мной же ему будет легче», — слышала в ответ: «Нет, Люда, не стоит…» Я клала трубку и рыдала от бессилия.

В том, что родные ухаживали за Яном идеально, не сомневалась. Всей душой понимала, в каком отчаянии они находятся, и никоим образом не осуждала их. Но ведь и я хотела видеть Яна, держать его руку, слышать голос, выполнить любую его просьбу. В итоге у меня осталось ощущение, что я что-то для него не доделала…

Когда Ян умер, его брат сразу мне позвонил, сообщил ужасную весть. Конечно, я понимала, что рано или поздно это должно произойти, но все равно — в ту секунду мир перевернулся. У меня как будто часть сердца вырвали… Алексей не разрешил отпевать брата... Гражданская панихида в Театре эстрады, похороны на Востряковском — от всего этого остались сумбурные, отрывочные воспоминания. Очень много людей пришли проститься с Арлазоровым, кому-то всеми этими ритуальными делами надо было распоряжаться, все организовывать.

А кому? Получалось, что мне… Вскоре после похорон в прессе появились статьи о том, что Карчевская поссорилась с родственниками Арлазорова из-за наследства. Что за чушь! О каком наследстве может идти речь, если, повторяю, мы с Яном не были даже зарегистрированы?! Мне достаточно памяти о Яне, и я не хочу ничего делить с его родными. Мы с ними нормально общаемся, иногда встречаемся на кладбище, совместно устраиваем поминки, а 9 Мая я обязательно поздравляю Майора Самойловича с Днем Победы…

Ян мне очень часто снится, и утро я начинаю с того, что здороваюсь с его фотографией. Каждой клеточкой чувствую — наша связь и после его смерти не прервалась. Некоторые артисты предлагали мне стать их директорами, все же знают мою работоспособность и видели мою преданность Яну, за которую меня в нашем эстрадном цехе даже называли Овчаркой Арлазорова.

Но я всем отказала. Почему? Потому что Ян всегда воспринимал меня как свою собственность, и работу с любым другим артистом — уверена — расценил бы как предательство. Даже находясь на небесах… В августе прошлого года я вдруг во сне услышала его жуткий крик: «А-а-а!!!» — словно от невыносимой боли. Проснулась в холодном поту, сердце бьется как бешеное... Утром поехала к нему на могилу. Смотрю, а холм прикрыт большой каменной плитой. Оказывается, накануне родные Яна установили памятник. У меня аж мороз по коже: так вот почему Ян кричал, его же придавило этой глыбой! Словно он окончательно попрощался с этим миром.

Когда рассказала эту историю батюшке, который крестил Яна, он сказал: «Не печальтесь. Бренное тело Яна в земле, но душа его осталась с вами…» И, знаете, ни в чем я так не уверена, как в том, что наши души вместе. Навсегда.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Таро-гороскоп на апрель 2024 года для всех знаков зодиака
Апрель станет непростым месяцем. С первых дней Меркурий развернется и пойдет в обратном направлении, поэтому многие знаки окажутся перед выбором или их дела начнут буксовать. Каждому представителю зодиакального круга не помешает помощь или хотя бы совет. Карты Таро укажут правильный путь для каждого, с этими рекомендациями вы сможете избежать проблем и даже выбиться в лидеры.

Таро-гороскоп на апрель 2024 Овен




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог